Есть какой-то рассказ или повесть «Голова профессора Доуэля». Голову моего папашки можно озаглавить «Голова компьютерщика Сеульского».— Долго не шляйся, — доносится до меня.— Будь спок, — салютую я. — Не дам маньякам никакого шанса.— Чего? — подозрительно спрашивает мать.— Это я так. Все. Пока. Чао.Когда за мной закрывается дверь, я вздыхаю с чувством невыразимого облегчения. На некоторое время я покинула свою тюрьму. К сожалению, не навсегда. В моей голове зародился смутный план, который я собиралась выполнить во что бы то ни стало. Но следовало все еще детально обдумать.Верунчик была дома. Увидев меня, она издала победный клич и уволокла в свою комнату. Верунчик — счастливица: у нее есть свой жизненный ареал, свои метры, на которых она может делать все, что угодно: плясать, принимать позы из «Камасутры», медитировать, глядя в потолок. У меня такой возможности нет.— Ты вовремя. Мне тебе столько надо рассказать…— Мне тоже.— Слушай, у меня появился потрясающий парень. Мечта!— Здорово!Сколько я помню, Верунчик всегда находилась в состоянии эйфории от очередной влюбленности. И вокруг нее всегда вились парни. И действительно потрясающие. При этом Верунчик не обладала фигурой и данными топ-моделей: ниже среднего роста, довольно полная, с круглым лицом, курносым носом и пухлыми губами. Но Верунчик ничуть не комплексовала насчет своей полноты, и, как это ни странно звучит, она ей даже шла. А заливистый смех в сочетании с большой грудью производил на особей мужского пола убойное впечатление. Я сама была тому неоднократный свидетель.— Его зовут Владислав. Я называю просто Владик, — хихикнула Верунчик и кокетливо тряхнула волосами.— Замечательно! — ответила я, погруженная в свои мысли.Добрый час я слушала излияния подруги, поддакивая и охая в нужных местах. К концу рассказа я уже потеряла нить разговора и только машинально подавала свои реплики.— Он сказал мне, что скоро уезжает в командировку. На целый месяц, представляешь?— Прекрасно!— Не знаю, как я переживу это!— Отлично!— Он обещал мне звонить и писать!— Форменный кошмар!— Я даже всплакнула!— Здорово!Верунчик с недоумением посмотрела на меня.— Ты вообще меня слушаешь или нет?— Извини, — спохватилась я. — Задумалась.— О чем?— Так… есть одно дело. Точнее, у меня к тебе есть просьба.— Какая?Мой план постепенно созревает в голове. Как груша на ветке. В отличие от меня, бившей баклуши вот уже два года, Верунчик поступила в институт. И не какой-нибудь хухры-мухры. А на отделение журналистики Российского государственного гуманитарного университета. А до этого она полтора года работала внештатным корреспондентом в каком-то задрипанном издании вроде «Добрые вести нашего района». Но примерно два месяца назад очередной кавалер устроил ее в жутко престижное издание «Планета женщин», и там она счастливо клепала различные статейки и брала интервью у важных персон. У Верунчика началась сладкая жизнь: презентации, фуршеты-банкеты…— Слушай, ты не могла бы взять меня на одно мероприятие?— Какое?В ответ я открываю журнал «Ритмы жизни» и тычу в статью.— Вот смотри. Торгово-строительный холдинг «Алрот» скоро будет отмечать свой юбилей.— Так…— В «Отель-Плаза».— Ну? — Верунчик никак не может связать торгово-строительный холдинг со мной. Действительно, это очень трудно.— Так вот, я хочу, чтобы ты взяла меня на это мероприятие.— Зачем? — Глаза подруги округлились.Вообще-то мне нравятся глаза подруги, но сегодня они кажутся мне маленькими и поросячьими. Я невольно раздражаюсь.— Надо.— Зачем? — повторяет Верунчик.— Понимаешь… — Рассказывать правду мне не хочется. И я начинаю сочинять на ходу. — Моя мать когда-то лечила дочку босса «Алрота». Давно.— И что?— И то! — Меня внезапно осенило. — Я хочу ему напомнить об этом.— Во даешь! — восхитилась Верунчик. — А потом?— Что потом?— Ну потом-то что?— Посмотрим, — уклончиво отвечаю я.— Легкий шантаж? Просьба о деньгах?— Какой шантаж? Какие деньги? Может, на работу куда устроит!— Да, работа бы тебе не помешала.— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я.— Что ты слоняешься без дела. Как в институт провалилась, так и страдаешь.Это была больная тема. Два года назад я поступала в институт и срезалась. Мать говорит, что замахнулась не по чину. На это я обреченно махала рукой. Какое там не по чину! Я же не в крутую «плешку» или МГУ собралась. А всего лишь в педагогический. Хотела выучиться на преподавателя английского языка. А потом усвистать в какую-нибудь фирму. Благо, специалисты со знанием языков всегда требуются. С этим проблем нет. И срезалась! По русскому языку. Недобрала балл. Мать, узнав об этом, иронично поджала губы. Сестренка презрительно хмыкнула. А папашка только посмотрел на меня полубезумными глазами и снова скрылся за ширмой. Одним словом, чокнутый гений! Но никто даже не понял, как мне было не по себе. Как мне было тоскливо и одиноко, что никто не подошел ко мне, не потрепал по плечу и не бросил дружеским тоном: «Да брось кукситься! Жизнь продолжается! В следующий раз поступишь!» Этих слов я ни от кого не дождалась. Как будто бы я не в родной семье живу, а среди своры собак, которые готовы в любой момент вцепиться мне в горло!Год я пробивалась случайными заработками. Потом окончила курсы секретарей-референтов. Проработала в одной фирме два месяца. Уволилась. Не понравился начальник, который без конца донимал придирками и срочной работой. Через пару месяцев устроилась в другую компанию. Здесь уже было наоборот. Начальнику не понравилась я. Точнее, мое нежелание принимать горизонтальное положение по первому же свистку с его стороны. Потом я на все махнула рукой. Я понимала, что надо искать настоящую работу с настоящими деньгами, но не хотелось делать никаких телодвижений. Меня охватила самая настоящая лень! Или я просто устала… Но от чего? От жизни? Мои философские размышления Верунчик прервала самым бесцеремонным образом.— И чего ты хочешь от меня?— Чтобы ты взяла меня на этот самый юбилей «Алрота».— Вообще-то я не собиралась туда идти, — лихорадочно соображает Верунчик. — Точнее, меня туда никто не посылает. Но можно сказать главному, что мероприятие — блеск! И корреспонденту «Планеты женщин» обязательно надо его сначала посетить, а потом осветить, как говорят у нас в редакции. Я попробую, но ничего не обещаю.— Я понимаю. И на том спасибо.Чего-то ты мне не нравишься сегодня! — говорит подруга, — слишком унылая и скучная, давай телик посмотрим.— А чего там?— Какой-то американский фильм. Комедийный. Обхохочешься.— Ага! Давай! Мне только смеху не хватает.— Садись поудобнее. Сейчас я еще чай с пирожными принесу.— Валяй, — откликаюсь я и откидываюсь на диванные подушки. Еще один день близится к концу. Закончим его смехом. И пирожным. Подсластим нашу горькую жизнь.
Домой я возвращаюсь в одиннадцать вечера. Мать окидывает меня неприязненным взглядом, словно к ней явилась не дочь, а непрошеный гость, которого надо срочно спустить с лестницы. Я бодро говорю: «добрый вечер» и собираюсь проскользнуть мимо, но она останавливает меня.— Подожди!— Да? — застываю я в покорной позе. Наверное, если посмотреть со стороны, я напоминаю слугу китайского императора. Согбенная спина и вымученная улыбка: «Чего изволите?»— Ты не знаешь, где Ника?— Я же говорила. На дне рождения подруги.— Так долго?— Ну… гуляют… веселятся. Дело молодое, — говорю я. Как будто мне уже сто лет.— Ну не так же поздно…Что я могу на это ответить? Мне и самой не нравятся Никины компании и ее увлечение наркотой. Но что я могу поделать со своей сестренкой-оторвой?— Ладно, иди…Я проскальзываю в свою комнату. Точнее, в нашу с Никой комнату. И разбираю постель. Но, прежде чем лечь спать, я подхожу к большому старинному зеркалу, стоящему у окна, и смотрюсь в него. Я люблю это зеркало с детских лет. Мне оно представляется живым существом, с которым можно разговаривать и делиться своими проблемами. Что я частенько и делаю. Большое овальное зеркало в массивной бронзовой раме. Наверху изящный вензель, напоминающий переплетенные буквы «ПЧ». Я неоднократно спрашивала мать: откуда зеркало? Она отвечала, что это — подарок одной знакомой. Но больше ничего не говорила. Наоборот, хмурилась и делала недовольный вид. И я прекращала свои расспросы.В темноте зеркало отливает темным тусклым серебром. Кажется, что в его глубине возникает легкая рябь. Будто кто-то невидимый дунул на зеркало и его гладь заколыхалась от этого дуновения. Я давно обратила внимание: если долго всматриваться в зеркало, то в нем появляются некие таинственные образы и очертания. Что они напоминают, я не знаю. Иногда какие-то фигуры, иногда контуры гор или непонятных деревьев. Часто я пыталась понять, что это такое, но не могла. И все же зеркало завораживало меня, манило, притягивало…Я смотрю в его бездну и вижу очертание странной фигуры в белом. Я приближаю свое лицо вплотную к зеркальной глади, и на какие-то доли секунды мне кажется, что эта фигура — я. Только в другой одежде, и волосы у моего двойника распущены по плечам, а у меня стянуты резинкой. Решительным движением я стягиваю резинку с волос, и они падают мне на лицо, закрывают его. Движением руки я откидываю их назад. И тут я вижу, что это не я, а Ника. В красивом бирюзовом платье, обшитом кружевами, которое раньше я на ней никогда не видела. Я отшатываюсь от зеркала и закрываю глаза. А когда открываю, то в зеркале уже никого нет.Видение уже исчезло. Или оно мне почудилось? Я провожу рукой по лицу. Аврора, говорю я сама себе, ложись спать и не стой так долго у зеркала ночью. Это… опасно. Я ныряю в постель и забываюсь тяжелым сном.Верунчик все-таки сдержала свое слово и выбила у шефа задание побывать на юбилее «Алрота». Когда же Верунчик сказала мне, что через полчаса я должна быть у нее дома в полной боевой готовности, так как нам предстоит поход на светское мероприятие, куда я так стремилась попасть, я впала в легкий ступор. Ну в самом деле, что такое — «боевая готовность»? Макияж я еще наложу, а вот прикид… Платья подходящего у меня нет, брюки тоже не последний писк моды, словом, идти не в чем. Как бы угадав мои мысли, подруга изрекает:— Приходи ко мне. Там разберемся. Наложив на лицо макияж, через полчаса я была у нее. Верунчик оглядела меня критическим взглядом, но ничего не сказала.— Сейчас пороюсь в своем гардеробе, — пробормотала она.— Верунчик, ты же… пообъемней, чем я, и ниже ростом.— Чего-нибудь отыщем.Она кидает мне что-то воздушно-серебристое, и я ловлю его на лету.— Примерь это!«Это» оказывается изящной блузкой свободного покроя.— Теперь — юбка. Вот, по-моему, подойдет. Черная юбка действительно подошла.— В талии не широко? — поинтересовалась Верунчик.— Немножко, — призналась я.— Возьми заколи булавкой. Сейчас дам.Размер обуви у нас, к счастью, совпадает. И Верунчик дает мне потрясающие туфли на каблуке, украшенные серебристыми стразами.Вскоре мы выходим из дома и идем к метро.— Не пойдет, — решительно говорит подруга. — Берем такси. Если ковылять на своих ногах, приедем клячами. Да, чуть не забыла. Ты в качестве фотографа. Тебе повезло, что наш Митрошин в творческой командировке. Поэтому главный дал «добро» на тебя. Тебе еще и заплатят за съемку.— Верунчик, — устанавливаюсь я. — Ты чего? Какой из меня фотограф? Я только кнопку нажимать умею. А выгодный ракурс, освещение, выразительность — это для меня, как китайская грамота. Я провалю тебе задание.— Господи! — морщится Верунчик. — Какая выразительность? Какой ракурс? Заснимешь парочку козлов с близкого расстояния. Я тебе скажу каких. И все. Ты же не на фотовыставку снимки готовишь.— Ну если так…Такси мы ловим почти сразу и через сорок минут останавливаемся около старинного особняка, залитого огнями.— Шикуют, — пробормотала я.— Крутые люди.Заплатив, подруга вылезла из машины и посмотрела на меня с улыбкой.— Не дрейфь! Выше голову!— Да уж приходится!— Может, познакомишься с кем.— Не хочу, — мгновенно вспыхнула я.— Не век же страдать по твоему Дмитрию.Я невольно нахмурилась. Вспоминать об этом хмыре мне совсем не хотелось. Мало того что от него у меня остались далеко не радужные воспоминания. Честно говоря, особенно и вспоминать-то было нечего. Вот что обидней всего! Когда мы с ним познакомились, я раскатала губу на полноценный роман с красивым ухаживанием, посиделками в кафе, прогулками по городу, поцелуями, ну и потрясающим сексом, как в фильме «Секс в большом городе». А то смешно сказать, дожить почти до восемнадцати лет и остаться девственницей. Я чувствовала свою девственность, как жирное пятно на выходном платье или невпопад сказанную реплику. Словом, нечто, выпадающее из общего ряда. И поэтому я строила вполне конкретные и определенные планы: расстаться с этим пережитком прошлого в самое ближайшее время. Дмитрий подвернулся вовремя. Он был умен и обходителен. Потом оказалось: глуп, скучен и поверхностен. Но в первое время все бабы ходят с розовыми очками. Я не была исключением из этого правила.Пару раз мы сходили в кафе, пошастали по Тверской. Настала очередь койки. Я зажмурила глаза и нырнула в секс, как в омут. Но очень скоро выпрыгнула оттуда, отчаянно сопротивляясь. Короче, мне там, в этом омуте, не понравилось. Не понимаю, почему вокруг секса столько накруток. Лучше бы масскультура занялась чем-то полезным, например экологией. Было бы намного больше пользы.От наших интимных «рандеву» у меня остались лишь воспоминания о его нелепых черных носках, почему-то длинных, как гольфы, запах приторно-сладкого парфюма, его прерывистое дыхание и стоны в ухо, когда мне казалось, что сейчас я оглохну, и традиционный вопрос постфактум: «Тебе было хорошо?»Наше охлаждение друг к другу наступило довольно скоро, и встречи прекратились. Верунчик, которая была в курсе этой истории, почему-то решила, что я печалюсь по своему бывшему кавалеру. Она видела мое плохое настроение и думала, что причина — в нашем расставании. Но я-то знала, что дело было не в этом. Или, точнее, не только в этом. Я злилась и грустила не столько по Дмитрию, по этому убожеству, который толком-то девушку даже в кафе сводить не мог, все сжимался и подсчитывал в уме свои траты, сколько потому, что мой первый роман оказался таким убогим и пошлым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37