волосы уложены в греческом стиле, узлом, и перехвачены кремовой атласной лентой.
– Я просто на ногах не стою, – пожаловалась Клер. – Наверное, я разревусь…
– Только не в день свадьбы! – взмолилась Аннабел. Как ни хороша была невеста, Аннабел, в алом шелковом костюме с улыбкой женщины, уверенной в собственной красоте, почти затмевала ее. Рекламная кампания „Аванти", прошедшая под лозунгом «Смелые выбирают „Аванти"», оказалась не столь успешной, как ревлоновская кампания „Пламя и лед", но выдвинула Аннабел на заметное место среди фотомоделей. Американки были удивлены, что английская девушка – то есть материал традиционно не слишком эмоциональный – способна излучать подобную чувственность. Аннабел олицетворяла поразительное перевоплощение некогда чопорного, добропорядочного Лондона в передний край моды новой поп-культуры.
Миранда, глядя на сестер, притворно нахмурилась:
– А каково мне– вы ведь и не задумываетесь! Обе бросили меня и даже не оглянулись на прощание! Вот теперь разлетитесь кто куда со своими шикарными мужьями… Так что плакать-то скорее следовало бы мне, – впрочем, она, в бледно-розовом атласном платье от Сибил Коннолли, не очень-то походила на несчастную жертву.
– Плакать никому не придется, – решительно заявила Аннабел. – Мы сестры, и ничто для нас не изменилось. Когда мы будем встречаться, мы будем испытывать те же чувства, что и прежде, разговаривать, как прежде, и делать то же, что и прежде.
– Что ты имеешь в виду? – голос Клер дрогнул.
– Да все, что угодно! – с энтузиазмом воскликнула Аннабел. – От похода в оперу до соревнований, кто быстрее засунет палец ноги в рот.
Миранда презрительно фыркнула:
– Уж вы-то, почтенные замужние старушки, наверняка не сумеете даже близко подтянуть ногу ко рту.
– Ну, положим, я-то сумею, пари держу. – Аннабел села на ковер. – А вы нет! Держу пари! – И она скинула с ног свои алые „лодочки".
Миранда немедленно сбросила туфли, уселась на пол, ухватила обеими руками большой палец одной ноги и попыталась подтянуть его ко рту, но недотянула дюймов на шесть.
– Старость не радость! – хихикнула она. Наблюдавшая за сестрами Клер рассмеялась:
– Ну и вид у вас, барышни!
Сняв одну из туфелек, она аккуратно, чтобы не помять платье, уселась на ковер и взялась обеими руками за большой палец.
– У меня почти получилось! – задыхаясь, выговорила Миранда.
– А у меня совсем получилось! – с трудом шевеля губами, констатировала Аннабел.
Дверь открылась, и вошел Сэм.
– Дорогая, я знаю, что мне пока еще не полагается смотреть на тебя, но ты не скажешь, не смог бы я раздобыть где-нибудь стаканчик „кровавой Мэри"?.. Что за черт? Что здесь происходит?!
Все три сестры рухнули на пол, изнемогая от хохота.
Перед приемом в „Клэридже" виновники торжества и небольшая группа приглашенных сфотографировались на ступенях Кэкстон-холл, где состоялась регистрация брака: помимо двух своих разводов Сэм был евреем и потому не мог венчаться в англиканской церкви. Фотографам так и не удалось заставить новобрачную улыбнуться: глубоко разочарованная краткой гражданской церемонией, не более романтичной, чем почтовый конверт, она чувствовала себя еще более слабой и готова была расплакаться.
Суббота, 23 мая 1959 года
– Она никогда не позволяет мне заниматься тем, что мне интересно, – пожаловалась Миранда Шушу.
– Ну, если это касается твоего намерения учиться летать, ты никогда не докажешь ей, что это неопасно, – возразила Шушу. – Конечно, она не разрешит, даже и не думай.
– Она обращается со мной как с малым ребенком. Но я больше не могу, не могу, не могу! У меня гораздо больше шансов разбиться на лыжах, чем на самолете.
– Но на лыжах ты хотя бы не убьешься до смерти.
– Другие бабушки не давят так на внуков, как она! В самом деле, Элинор, столь внезапно и неожиданно лишившись двух из своих внучек, теперь изливала всю свою любовь на Миранду: и та чувствовала, что просто задыхается в замкнутом пространстве, на существование в котором ее обрекала чрезмерная бабушкина опека.
– Когда я ухожу куда-нибудь, – продолжала Миранда, – я чувствую себя виноватой. Когда я около нее – тоже, потому что мне хочется убежать. Она только делает вид, что ей нравится то, что нравится мне, – на самом-то деле ей все это абсолютно неинтересно. Поэтому она и не может запомнить как следует ни одного имени – даже Элвиса и Холидэя!
Они сидели в спальне Миранды, кругом обвешанной плакатами с фотографиями рок-звезд (Джонни Холидэй везде был изображен в черном с головы до ног) и наиболее красивых революционных лидеров, а вокруг громыхал какой-то бьющий по барабанным перепонкам ритм – Миранда недавно обзавелась стереофонической установкой.
– Как ты думаешь, Ба когда-нибудь выйдет снова замуж? – с надеждой спросила Миранда. – Тогда ей стало бы не до меня.
Шушу покачала головой:
– Она, видишь ли, влюбляется в своих героев, а на их фоне обыкновенные мужчины выглядят довольно бледно.
– Но я не имею в виду такую любовь, – возразила Миранда, уверенная в том, что после тридцати человек не способен испытывать подобные чувства. – Я имею в виду… ну, дружбу.
– Муж требует много внимания, – ответила Шушу. – А откуда у Нелл на это время?.. Она ведь проводит за письменным столом все утро, и даже после обеда, когда она работает в саду, голова у нее занята обдумыванием дальнейшего развития событий. А потом приезжают гости к чаю, а вечерами если она никуда не едет, то копается в библиотеке или забирается в постель с целой кучей гранок. И заметь, такая жизнь ее устраивает. А какому мужу это понравится?
– Ну, может быть, если бы она нашла себе тоже писателя…
– С писателем надо нянчиться как с младенцем. И потом, ни один мужчина не выдержит того, как Нелл трясется над тобой и твоими сестрами. Стоит Аннабел поманить пальчиком – и твоя Ба несется к ней на всех парах через Атлантику, утверждая, что ей, мол, нужно повидаться с ее американским издателем. А с тех пор как Клер вернулась из Вест-Индии, Нелл каждую неделю мотается в Лондон, чтобы помочь ей обставить домик, который купил Сэм. Если бы у вашей бабушки был муж, она не смогла бы бросать все к черту и мчаться нуда угодно по первому вашему зову. Мужчины любят сами командовать в своем курятнике, а Нелл больше никому не позволит командовать собой.
– Ну, Шушу, миленькая, дорогая Шушу, ты ведь поможешь мне? – Миранда, видимо, решила добиться своего лестью. – Пожалуйста! Только один разик…
Шушу прекрасно знала, что это означает: „Осторожненько поговори о моих делах с Ба и поддержи меня".
– О чем речь на этот раз?
– Я хочу учиться на косметолога, – возбужденно объяснила Миранда. – В Лондоне есть годичные курсы, и начинаются они как раз в следующем месяце. Я уже записалась, но теперь нужно внести деньги. Я уж думала насчет того, чтобы продать мой жемчуг, но что толку? Все равно рано или поздно мне придется рассказать ей все.
– Ты собираешься стать маникюршей или, как это, – массажисткой? Вот это уж точно Нелл совсем не понравится. То есть, конечно, не массаж или маникюр как таковые, но она предпочитает, чтобы ее девочки сами пользовались этими услугами, а не оказывали их другим.
– Ну вот, опять эта светская чепуха! – Миранда прикусила нижнюю губу. – Я уже говорила ей, что терпеть не могу все эти балы, выезды и так далее.
– Но как раз на дебютантском балу ты познакомилась с Энгусом, – напомнила Шушу. – И между прочим, он фигурирует в „Списке". – Пресловутый „Список", творение некоего чокнутого пожилого репортера, специализировавшегося на светских сплетнях, стремились заполучить все дамы, имеющие дочерей на выданье, поскольку в нем перечислялись молодые люди почтенного происхождения, обеспеченные и с положением в обществе – именно эти качества делали их желанными кандидатами в женихи.
Миранда покраснела, потом в ее глазах с густо накрашенными ресницами мелькнула искорка улыбки, постепенно осветившая все ее лицо.
– Энгус ни за что не стал бы тратить время на то, чтобы танцевать с дебютантками, но тогда он ничего не мог поделать – это был первый бал его сестры.
Они познакомились вскоре после свадьбы Клер. Миранде не терпелось поскорее выбраться из бального зала, где было жарко и душно. Она зевнула, посмотрела на часы и решила, что через полчасика вполне может уехать – если, конечно, раньше не заснет от скуки. Миранда приоткрыла дверь и выскользнула на террасу, на свежий воздух.
После яркого света, шума и духоты зала тишина и ночная прохлада показались ей просто восхитительными. Миранда остановилась. Ей было приятно стоять так, вдали от всех, вдыхая этот холодноватый воздух и вглядываясь в кроны огромных каштанов, коричневым кружевом смутно вырисовывающихся на фоне неба. Вдруг до нее донесся аромат, напомнивший ей запах мыла „Лайф-бой" и фланелевых пижам.
Миранда резко обернулась:
– Кто здесь?
– Я Энгус, брат Фионы.
Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела в густой тени фигуру высокого мужчины в смокинге, прислонившегося к стене. Мужчина курил сигару.
– Я уже собирался уходить, – сказал он. – Мне завтра с утра на работу. Послушайте, возьмите-ка мой пиджак, а то вы умрете от воспаления легких прежде, чем мне удастся познакомиться с вами. – Он говорил ясно и четко, словно командир десантников, посылающий своих солдат в бой.
Когда они вошли в зал, Миранда обернулась, чтобы рассмотреть Энгуса Мак-Лейна как следует. Их взгляды встретились. У Энгуса были глаза цвета голубого льда, грубоватое, точно вытесанное из камня лицо, золотистые, как у викингов, волосы и светлые усы.
Как только Фиона немного пришла в себя после своего первого выезда в свет, Миранда – чуть ли не силком – пригласила ее на ленч в ресторан. За столом ей удалось выяснить, что Энгус служил на флоте и был капитаном, что в Итоне незадолго до выпуска учащиеся, жившие не в самом колледже, а дома, избрали его своим старостой; что кроме того он был редактором итонской газеты „Кроникл"; что он учился в Оксфорде, где изучал политику, философию и экономику и выступал за свой университет в соревнованиях по гребле; что после этого он два года стажировался в одном из нью-йоркских банков, потом год работал в Париже, в отделе обмена иностранной валюты банка „Креди Сюисс", а затем год в Гонконге, а потом еще год снова в Нью-Йорке и уж после всего этого вернулся в Англию, чтобы приступить к работе в лондонском отделении банка „Чейз Манхэттен". Он увлекается рыбалкой и игрой в покер, а вывести его из себя стоит немалого труда.
– Честно говоря, не знаю, что тебе еще рассказать, – пожала плечами Фиона в ответ на дальнейшие расспросы Миранды. – Брат – не сестра, чтобы знать о нем слишком много. Энгус… ну, в общем, нормальный парень. Если хочешь познакомиться с ним поближе, приезжай к нам, в Шотландию, на пасхальный уик-энд.
– Спасибо, но я вряд ли сумею, – ответила Миранда. Во-первых, ей не хотелось показывать Фионе, что она до такой степени заинтересовалась ее братом, а во-вторых, она предпочитала подождать, пока это приглашение не будет исходить от самого Энгуса.
Теперь Энгус вечерами часто водил Миранду в кино или в театр, а потом они ужинали в каком-нибудь дорогом ресторане, где Энгус заказывал блюда, напоминавшие ему юность: сосиски с картофельным пюре, бифштекс в тесте, молочный, паровой или паточный пудинг, ветчинный рулет.
Когда курс доллара начинал резко меняться, Энгус должен был дежурить у телефона до самой поздней ночи – до того часа, когда заканчивались торги на американском валютном рынке. Он никогда не водил Миранду в ночные клубы, поскольку его рабочий день начинался в семь утра: в это время заканчивались торги в Гонконге.
В отличие от других знакомых Миранде начинающих банкиров, Энгус уделял своему внешнему виду ровно столько внимания, чтобы не выглядеть ни чересчур демократично, ни чересчур пуритански. Его одежда была отличного качества и соответствующего размера, однако даже самый лучший костюм от Сэйвила Роу выглядел на Энгусе так, словно был сшит для кого-то другого. Его шотландская фигура не вписывалась в пиджаки и смокинги: наверное, единственное, что смотрелось бы на ней естественно, – это толстый свитер домашней вязки и юбка в складочку или мешковатые штаны, заправленные в высокие сапоги.
Неожиданно Энгуса вызвали в Нью-Йорк, и его не было целых девять месяцев, так что Миранде почти год пришлось ожидать приглашения в Шотландию. Ехать в Нью-Йорк Элинор ей категорически запретила, памятуя о том, что произошло там с Аннабел, поэтому Миранда ограничивалась телефонными разговорами (за которые потом приходили огромные счета). Между тем она закончила свои курсы; одна из знакомых Элинор оказала ей протекцию, и Миранда поступила стажером в косметический салон Элизабет Арден на Бонд-стрит.
Суббота, 6 августа 1960 года
Перед самым открытием охотничьего сезона Миранда ночным поездом отправилась в Инвернесс, чтобы погостить в семье Энгуса, в поместье Мак-Лейн. Проводник спального вагона открыл для нее дверь одноместного купе с откидной койкой и куском льняного полотна на полу – это именовалось ковриком, на который следовало вставать раздеваясь. Миранде не сразу удалось установить местонахождение санитарно-гигиенических удобств, но в конце концов она обнаружила в шкафчике под умывальником потрескавшийся белый ночной горшок.
Замок Мак-Лейн оказался большим, не слишком привлекательным сооружением конца девятнадцатого века, увенчанным башенками, словно позаимствованными из какой-нибудь сказки. По его длинным темным коридорам носилась целая куча детей в аккуратно заштопанных синих свитерах и клетчатых юбках; точно так же одевались взрослые члены семьи и все их друзья. Стоял август, но в коридорах гуляли сквозняки. Самый длинный коридор вел из кухни в столовую; так было нарочно задумано при постройке здания, чтобы запах пищи не распространялся по всему дому, однако в результате ни одно блюдо, к сожалению, не попадало на стол горячим.
Стены замка были увешаны вперемешку картинами и фотографиями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42