" Она, Миранда, в шикарном белом летном костюме и кожаном шлеме, отвечала „Конечно Адам. Просто скажи мне, что нужно делать" И Адам уже почти теряя сознание, давал ей надлежащие инструкции.
Наутро спустившись к завтраку, девочки узнали, что Адам уже уехал кататься на катере. Не вернулся он и к ленчу.
После обеда, когда Клер нежилась на пляже, сонная, как кошка, пригревшаяся на солнцепеке, она вдруг почувствовала, что на лицо ее упала тень. Открыв глаза, она сразу же поняла, что стоящий перед ней молодой человек в красных плавках – брат Адама. У него были те же темные, вразлет, брови, почти сросшиеся на переносице. Но у Адама лицо было тоньше, рот жестче, брови сходились теснее. В его, бесспорно, красивых чертах – теперь Клер поняла это – чувствовалось какое-то напряжение как у Грегори Пека в те минуты, когда его герои ждали очередной подлости от очередного злодея.
Молодой человек заметил ее темно-синий школьный купальник.
– Ты Клер? А я Майк.
Светло-серые широко поставленные глаза Майна придавали его лицу выражение абсолютной искренности – а это очень полезная вещь, особенно в школе когда приходится выкручиваться перед учителями чтобы избежать наказания.
– Меня послали за тобой. Адам нанял моторку и мы собираемся на острова Поедешь?
Он выглядел, пожалуй, менее насмешливым и более открытым для общения, чем Адам, однако даже сейчас когда он спокойно стоял перед Клер, в нем чувствовался какой-то внутренний порыв – казалось, он вот-вот ринется вперед. Ноги у Майка были длиннее, плечи шире, чем у Адама темные волосы курчавились у него на груди и спускались на живот ниже пупка.
Клер почти забыла о том, что влюблена в Адама.
Потом, в моторке, стремительно рассекавшей носом воду и оставлявшей за собой пенный шлейф, у трех сестер замирало сердце. Они вернулись на виллу совершенно ошалевшие от любви, это чувство было гораздо сильнее, чем то, которое испытывала в свое время Клер к своей первой учительнице, Аннабел – к своему пони Робину, а Миранда – к парню, привозившему в Хэзлхерст молоко.
На следующий день все пятеро отправились загорать на раскинувшийся длинным песчаным полумесяцем пляж Таити-Бич, и там каждая из девочек впервые в жизни испытала боль и унижение отвергнутой любви.
При первом же взгляде на гибких, загорелых молодых французов, флиртующих с юными французскими львицами в более чем откровенных бикини, Адам и Майн поняли, что это и есть воплощение рая на земле, и даже не пытались скрыть своего впечатления, мгновенно потеряв всякий интерес к своим слишком молоденьким спутницам.
Вечером ни одна из сестер не спустилась к ужину. Шушу нашла их, все еще в купальниках, в комнате Клер. Сама Клер ревела, лежа лицом вниз на кровати; Аннабел всхлипывала, лежа лицом вниз и раскинув руки, на полу; Миранда сидела насупившись у стены, скрестив ноги и сложив руки на груди.
– По какому поводу вся эта сырость?
– Уйди, Шушу! Тебя это не касается, – икая от слез, выговорила Клер.
– Я никогда, никогда больше никого не буду любить, – сквозь рыдания произнесла Аннабел.
– Они оба скоты, – хмуро проронила Миранда. – И нам нужно поскорее купить бикини.
– Кончайте ваши глупости, – потребовала Шушу. – Адаму двадцать три года, Майку двадцать один. Естественно, им нравится смотреть на французских красоток, у которых есть все, что надо!
– Но Майк был так мил с Клер, пока не увидел девиц на пляже! – всхлипнула Аннабел.
– Адам учил Миранду кататься на водных лыжах, а когда увидел этих старух, сразу же перестал обращать на нее внимание! – выкрикнула Клер.
– Лягушонок гораздо красивее, чем эти противные шлюхи на пляже, – проговорила Миранда, вновь нахмурившись.
– Не смей произносить такие слова, а то получишь у меня, – привычно приструнила ее Шушу. – Разумеется, парни были милы с вами, потому что они хорошие ребята. – И после некоторого колебания добавила: – Для них вы еще мелюзга. А сейчас быстренько умываться – и в столовую: там вас ждут шоколадные меренги. И чтобы я больше не слышала всей этой чепухи насчет покупки бикини. Интересно, что засунули бы в лифчик Аннабел и Миранда – мячики для тенниса?
Глава 7
Вторник, 21 июля 1953 года
На перекрестке Адам крутанул руль семейного „хамбера" влево, туда, где серебристая в лунном свете лента дороги словно бы упиралась в темную громаду хвойного леса.
– Эй, Адам, ты свернул не туда, – окликнул его Майк, очнувшийся от подступившей было дремоты. – Вон же дорога на Ниццу.
Адам снова повернул налево и выехал на шоссе, идущее вдоль берега. На темной поверхности раскинувшегося внизу сонного моря вспыхивали и гасли серебристые блестки.
– Мы едем не в Ниццу. Мы едем в Канн – в казино.
Майк рассмеялся:
– Так я и подумал, когда ты вдруг вызвался подбросить старика Маклина до его виллы. – Майк знал, что его брат никогда не упустит своего шанса.
– Потому-то я и попросил тебя поехать со мной. Уж больно рано откланялся старик Маклин – это на него не похоже. Он сказал Элинор, что у него разболелась голова, но держу пари, что он уже успел забраться в постель с какой-нибудь симпатичной штучной.
– Отец убьет нас, если узнает, что мы ездили играть, – заметил Майк.
Адам засмеялся и нажал на акселератор.
– Он просто боится, что мы, не дай Бог, пошли в его отца.
Отец Джо Гранта был букмекером на бегах, и его жена тщательно скрывала этот факт.
– Но дедушка Грант никогда не играл сам – наоборот, он выуживал деньги у игроков. Он всегда говорил, что игра – занятие для олухов.
– Слушай, Майк, в конце концов, ты хочешь немного поразвлечься без присмотра или нет? Если да, то брось свою благочестивую трепотню.
Адам умел убеждать, к тому же он был его старшим братом, и Майк перестал спорить.
– Ну, извини. Ты и правда здорово придумал. В конце концов, дома ведь у нас нет возможности играть.
Азартные игры были запрещены в Великобритании по той причине, что они отрицательно влияют на общественную мораль.
– Но откуда мы возьмем деньги? – спросил Майк.
– Я получил жалованье за четыре недели. Теплый воздух, врываясь в открытые окна машины, наполнял салон соленым запахом моря и смолистым ароматом сосен.
– В Канне с сорока фунтами далеко не уедешь, – заметил Майк.
– Главное – мы сумеем войти в казино. Выпьем чего-нибудь в баре, посмотрим на игру, сами поставим по маленькой – так, чтобы немножко пощекотать себе нервы. Вот и все. Очень просто.
Но Майк знал, что эта внешняя высокомерная снисходительность искушенного, все познавшего в этой жизни человека – не более чем фасад, за которым Адам прячет свою неуверенность. Этот тон в общении с братом был необходим ему для самоутверждения. С Майком он чувствовал себя сильнее, поскольку тот всегда безоговорочно принимал все, что бы ни предложил старший брат, и не сомневался в его успехе. И уж само собою подразумевалось, что Майн навсегда останется послушным приспешником Адама и верным хранителем его тайн.
Адам мог повиниться младшему брату в чем угодно: Майк и бровью бы не повел и тем более никому бы не проболтался. Майк боготворил Адама с самого их одинокого детства, которое не было согрето любовью родителей, не испытывавших, казалось, никаких чувств ни к сыновьям, ни друг к другу. В первые годы жизни мальчики находились на попечении нянек, из которых ни одна не задержалась надолго в доме Грантов, поскольку не удовлетворяла высоким требованиям крутой и властной миссис Грант. И мальчики были осуждены на вечное пребывание в детской, где у них было все, кроме ласки, нежности и тепла, за исключением тех, которые они сами выказывали друг другу. Так они и выросли, зная, что каждый из них абсолютно во всем может положиться на брата, и, в сущности, не доверяя больше никому на этом свете.
„Хамбер" летел по шоссе, минуя милю за милей. Майк вздохнул. Какой прекрасный вечер! В самый раз, чтобы погонять на мотоцикле. Он отчетливо вспомнил свои первые ночные прогулки на своем первом новом мотоцикле: это был „нортон-доминейтор", послушный и с восхитительно мягким ходом. Мотоциклы были страстью Майка. В четырнадцать лет он купил свою первую машину – подержанный армейский BSA М20, предназначенный для связников. Сиденье у него ходило ходуном, и вообще здорово трясло. Майк спрятал его в пустовавшем сарае, где к нему позже присоединился „триумф-спид-твин-500", такой же старый и со слишком жестким для своих габаритов ходом. Ни один из приобретенных впоследствии мотоциклов не доставлял Майку столько радости, сколько эти две развалины.
В казино „Палм-Бич", считавшемся более шикарным, чем „Мунисипаль", братья показали свои паспорта и пошли покупать фишки для игры: во избежание краж ставни наличными не принимались.
По игровому залу бесшумно скользили официанты и продавщицы сигарет; пара агентов службы безопасности наблюдала за порядком. Облаченные в темные формы, они стояли неподвижно, но глаза их, не переставая, ощупывали зал.
– Это подсадные, – шепнул Адам, взглядом указывая Майку на нарядно разодетых женщин, сидевших на высоких вращающихся стульях у длинной стойки бара; братьям были видны лишь их спины, лица же отражались в зеркальной стене за стойкой. – Их задача – подцеплять клиентов и заставлять их играть.
Подойдя к стойке, Адам и Майк заказали виски с содовой и, усевшись на вращающиеся стулья, повернулись лицом к залу, чтобы наблюдать за играющими. Их ноздри щекотали ароматы изысканных блюд и дорогих духов.
Возле всех шестнадцати игровых столов царило возбужденное оживление. Вокруг них толпились люди – мужчины в смокингах, дамы в длинных платьях с обнаженными плечами и глубокими декольте. Несколько пожилых леди сидели, напряженно следя за игрой и крепко вцепившись в свои сумочки; их увядшие груди колыхались над тесными открытыми корсажами. Большинство среди играющих, похоже, составляли французы, немцы и греки, хотя из-за одного из ближайших столов до Майка донеслась английская речь: двое мужчин играли, а их жены довольно громко выражали беспокойство по поводу ограничений в приеме британской валюты.
– Ну что, начнем? – спросил Майк. – Только расскажи мне, как это делается. Меня ведь в Итоне никогда не приглашали играть на высоком уровне. – На фоне большинства своих соучеников братья Грант особенно не могли похвастаться ни своим состоянием, ни происхождением.
– Да я и сам не имею ни малейшего понятия, – вынужден был сознаться Адам.
– Я могу объяснить вам, если хотите, – вмешался бледный, угловатый англичанин, сидевший рядом с Адамом. – Меня зовут Джилз Милрой-Браун. Вам лучше начать с рулетки – так поступают все начинающие, потому что для этого не требуется никаких специальных знаний.
Все трое подошли к ближайшему столу, где играли в рулетку, и стали позади игроков. Здесь царила наиболее напряженная, прямо-таки накаленная атмосфера, а действие развивалось стремительно. Трое крупье – симпатичные молодые спортивные парни в безупречных смокингах – быстро и четко делали свое дело: называли выигравшие номера и выплачивали выигрыши.
– Самый простой способ – ставить на то, что шарик упадет в красную или черную ячейку, – принялся объяснять Адаму мистер Милрой-Браун. – Ячеек всего тридцать шесть. Этот вариант играется в ординаре, то есть сколько вы поставили, столько и получите в случае выигрыша: скажем, поставили две тысячи и выиграли две тысячи. Если же вы играете „на дюжины", то ставите на то, что шарик выпадет на ту или иную серию – их всего три – из двенадцати номеров; в этом случае выигрыш двойной. Но самая волнующая и самая опасная игра – это когда вы выбираете какой-нибудь один определенный номер и ставите на него. При выигрыше казино выплачивает вам в тридцать пять раз больше, чем вы поставили. Скажем, поставили тысячу франков, а получили тридцать пять тысяч.
Осторожно Адам поставил на красное фишку, стоимость которой соответствовала одному фунту. Когда шарик заметался в колесе, молодой Грант почувствовал, что едва в силах справиться с охватившим его напряженным нетерпением. Колесо вращалось все медленнее, медленнее… совсем остановилось. Шарик лежал в красной ячейке под номером 3. Адам выиграл!
В следующий раз он проиграл, но сказал себе, что это не страшно, потому что, в общем и целом, остался при своих. И все же рука его дрожала, когда он ставил на красное фишку стоимостью десять фунтов – это равнялось его недельному жалованью. Снова завертелось колесо… и вдруг робость и напряжение куда-то исчезли: Адам ощутил себя искушенным, опытным игроком, наслаждающимся собственным волнением и, несмотря на принятое решение играть по маленькой, испытал какую-то новую, непреодолимую потребность – бросить вызов судьбе.
Красное снова выиграло! Адам ощутил легкое покалывание в пальцах рук и ног. Затем он увидел, словно со стороны, как его правая рука поднимается и аккуратно ставит на красное двадцатифунтовую фишку. Конечно, жаль, если он проиграет, но даже в этом случае горечь потери будет восхитительной… И снова выпало красное! Как он прав, отдав предпочтение этому цвету! Словно какая-то невидимая добрая сила подвела его к этому выбору. Адаму казалось, что воздух, которым он дышит, сделался разреженным, и несказанное блаженство разливалось по всему его телу.
Он продолжал играть. Он выигрывал не всегда, но проигрывал очень редко.
Рулетка казалась ему изумительно легким способом разбогатеть за пару часов. Здесь не надо было прилагать ни малейшего усилия – как если бы деньги росли на деревьях, и ему нужно было только протянуть руку, чтобы обобрать свисающие с веток банкноты. Выигрывая, он всякий раз испытывал чувство облегчения, освобождения, как после соития. Каждый выигрыш заставлял его ощутить себя более сильным, более мужественным – и уже не таким, как остальные окружающие стол люди, – ибо это его, Адама Гранта, судьба отметила своим золотым знаком, и это с ним была милость богов.
Через два часа, когда общий выигрыш Адама уже равнялся ста фунтам (сумма, составлявшая его десятинедельный заработок), Майк прошептал ему на ухо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42