Как было положено по договору.
Каллифорд зажмурился. Видимо, ослеп от света открывшейся ему истины.
Надо было ожидать, что он ударит себя кулаком по лбу.
Ударил. Ладонью.
Длинно, страстно выругался. Вскочил на ноги:
— Бросайте все, возвращаемся.
Надо было спешить. А вдруг кто-нибудь из оставшихся на берегу догадается обыскать пленных французов!
— А я? — спросил по традиции Кидд.
Каллифорд мельком посмотрел на него:
— Свяжите ему руки.
Тепла, тиха мадагаскарская ночь.
Горят на небе сочные тропические звезды.
Повизгивают длиннохвостые обезьяны в зарослях на берегу.
Отливающая серебряным маслом дорожка пролегла от луны.
Тихими хрипловатыми голосами напевают матросы, заканчивая приборку.
Журчит вода в шпигатах.
Вскрикивают и стонут пытаемые французы. Это те, кто по своей глупости не захотел по первому требованию расстаться с деньгами, полученными при дележе.
Отдадут.
Вместе со здоровьем.
С квартердека раздается:
«Все на брасы! В дрейф ложись!»
Флаг приспущенный не вьется,
Оборвалась чья-то жизнь.
Как ведется меж матросов,
Тело в парус завернут,
Оплетут покрепче тросом
И за борт его столкнут.
Ни креста, ни глади моря,
Ни единого цветка.
Только волны, только зори
Над могилой моряка».
У Брайана Лича, капитана «Блаженного Уильяма», всегда перехватывало горло, когда песня доходила до этого места.
Перехватило и в этот раз. Он даже закрыл глаза, в уголках которых загорелись две горючие слезинки. Что было неуместно, поскольку в каюте, где на широкой постели под пропотевшими простынями расположился измотанный лихорадкой капитан, происходил как раз военный совет.
Присутствовали все помощники капитана корабля. Роберт Каллифорд, Сэмюэль Берджесс и Уильям Мэй.
Они стояли в изголовье капитанской кровати, держа свои шляпы на сгибе левой руки, правой опираясь на рукояти торчащих из-за пояса пистолетов.
Обсуждался один вопрос: что делать дальше?
— Так вы считаете, что со второй частью этого золота нам можно попрощаться?
Роберт Каллифорд кивнул:
— Мы можем простоять здесь до второго пришествия, обыскивая джунгли. Дикари надежно спрятали сундук.
— А может, выбросили в какое-нибудь болото в качестве жертвы своим богам, — добавил Берджесс.
— А точно ли деньги были у них?
— Похоже на то. При нашем появлении их главный, то ли вождь, то ли жрец, покончил с собой. Он сообразил, за чем мы явились и что с ним можем сделать.
Лич несколько раз тяжело вздохнул. Полежал несколько секунд с закрытыми глазами.
— Там что, больше никого не осталось в живых после вашего посещения? Некого допросить?
Берджесс усмехнулся и почесал лысый затылок.
— Это все равно что допрашивать обезьян. Пользы не намного больше.
— Понятно. А что вы скажете об этом шотландце? Как его зовут? Кидд?
— Именно так, капитан, — ответил Каллифорд. — Уильям. И надо заметить, он немного блаженный. На мой взгляд,
Все засмеялись.
Даже на губах лежащего появилось некое подобие улыбки.
— Тем не менее я не считаю, что с ним все ясно. Не исключено, что он что-то знает.
— Знает?! Так расспросите. Допросите!
Каллифорд почесал пальцем рваную ноздрю:
— Расспросить? Я его уже расспросил. Прямо на месте. Тогда же у меня создалось впечатление, что он немного не в себе. Дикари приняли его за бога и оказывали ему, судя по всему, божеские почести.
— Что ты имеешь в виду?
Каллифорд хмыкнул и почесал другую ноздрю:
— Он сказал, что они его облизывали.
Берджесс и Мэй открыли свои пасти, готовясь хохотать. Но Лич был не расположен шутить.
— Облизывали? Интересно.
— Поэтому я решил взять его с собой. Будем внимательно за ним следить.
— Он что, по-вашему, прячет сорок фунтов золотых монет в карманах панталон?!
Каллифорд не любил, когда над ним смеялись. Лицо у него дернулось.
— Он придет в себя, надеюсь. Перестанет считать себя богом, ведь облизывать мы его не станем, как вы понимаете. Тогда мы с ним поговорим.
Берджесс покачал лысой головой:
— По-моему, пустой номер, я бы его вздернул.
Каллифорд раздраженно покосился на него:
— Ты бы вообще всех вздернул, у кого есть шея.
— Надо взять его с собой, — сказал тугодум Мэй. — Чем мы рискуем?
Капитан согласился:
— Конечно возьмем. Но, чтобы обезопасить себя от его хитростей, перед входом в любую гавань будем сажать его на цепь. Не верю я что-то в живых богов. Даю голову на отсечение, парень нас дурачит.
— Может, просто набивает себе цену, боится, что мы оставим его на берегу вместе с французами. Они, я думаю, уже догадались, по чьему совету мы выпотрошили их карманы.
— Да, Каллифорд, и это возможно. Поэтому помните о цепи. Кроме того, если он сделает попытку бежать…
Через открытое окно в каюту влетел тяжелый, мучительный стон. Еще один француз расстался со своим временным богатством. Капитану, похоже, чужие страдания приносили облегчение.
— Так вот, если он сделает попытку бежать, ему спокойно можно вставлять фитили между пальцев. Значит, он действительно что-то знает.
Мэй наморщил лоб и осторожно спросил:
— Как же мы увидим, что он собрался бежать, если он будет сидеть на цепи?
— Однажды мы «забудем» посадить его на цепь или «забудем» закрыть замок, — пояснил Каллифорд.
— А-а, — протянул тугодум, но никто не был уверен, что он все понял правильно.
В то же открытое окно из влажно-душной бездны тропической ночи влетела огромная мохнатая бабочка и, шумно попетляв под деревянным потолком, присоединилась к кучке насекомой мелочи, осадившей тусклый масляный фонарь.
Брайан Лич сказал:
— Вы мне ничего не рассказали о мусульманине.
— Его зовут Базир. Сопровождал груз на «Порт-Ройяле». Родом индус. Надзирал за торговлей в Сурате. От Великого Могола. На лбу шрам.
Коротко доложив все ему известное, Мэй вытер вспотевший от напряжения лоб.
— Зачем он нам нужен? — спросил капитан.
— Выкуп? — неуверенно предположил Берджесс.
— Ты предполагаешь, мы можем потребовать выкуп с Великого Могола? — с нескрываемой иронией спросил Лич.
— Потребовать-то мы можем…
— Но вряд ли получим.
— Да я бы и не советовал пробовать.
— Почему, Роберт?
— Во-первых, этот Базир не родственник, а всего лишь чиновник.
— А во-вторых?
— А во-вторых, я бы не стал на нашем месте сообщать Великому Моголу, что именно мы ограбили его корабль.
Берджесс почесал лысину.
— Корабль принадлежал компании.
— Это несущественно. Перевозил же он груз, принадлежащий Аурангзебу.
— Все-таки я бы попробовал.
— Что бы ты попробовал, Сэмюэль?
— Надо сообщить в Дели, что этот Базир у нас.
— Не думаю, что слуга, не уберегший хозяйские сокровища, представляет какую-нибудь ценность.
— Вот именно, Роберт. Аурангзеб выкупит его, для того чтобы посадить на кол.
— У нас в Девоншире говорят: не лови рыбу на птичью приманку.
— Мало ли что у вас там говорят, в вашем Девоншире.
— Я бы попросил тебя поуважительнее, разрази тебя дьявол, отзываться…
Капитан и Уильям Мэй внимательно наблюдали за этим обменом колкостями. Причем Мэй ничего не понимал, а капитан понимал более чем достаточно. Поэтому, когда разговор подошел к опасной черте, он немедленно подал голос:
— Берем с собой.
— Кого? — одновременно и одинаково возбужденно поинтересовались помощники.
— Этого вашего могольского чиновника. У нас ведь найдется еще одна цепь на корабле?
— Найдется, — подытожил Мэй.
Как бы в подтверждение его слов в окно влетели, один за другим, три мучительных стона.
В это время два человека, судьба которых так подробно обсуждалась пиратскими командирами, сидели на полу в маленьком безоконном деревянном мешке в кормовой части корабля и пытались представить себе свое будущее.
Заглядывать слишком далеко было бессмысленно, поэтому они старались разглядеть лишь очертания завтрашнего дня.
Повесят или не повесят?
Мусульманин нервничал больше христианина.
Для того чтобы обрести относительное душевное равновесие, Уильяму было достаточно знать то, что его не съедят.
Базиру такой уверенности было явно маловато. И все прочие варианты собственной кончины он хотел бы отнести на как можно более отдаленное будущее. Чтобы иметь такую возможность, надо было вооружиться уловками, придумать какие-то капканы для воображения и жадности белых разбойников.
Крики жестоко уговариваемых французов доносились сюда, вниз, что не способствовало холоднокровности настроя пленников. Уильям первым устал от бесплодных попыток заглянуть в свое будущее. Даже самое ближайшее.
Ему захотелось общения.
Мусульманский индус, насколько можно было судить, свободно владел английским.
— Как тебя зовут?
— Какое это имеет значение? Аллах узнает меня, под каким бы именем меня ни казнили.
Так уж устроен восточный человек: даже если он не хочет разговаривать, он сообщает о своем отказе очень многословно. Уильям принял многословие мусульманина за готовность общаться.
— Сколько тебе лет?
— От количества лет, проведенных здесь, срок нашего пребывания там не меняется.
— Где это — там?
Базир усмехнулся, чувствуя свое превосходство над этим западным дикарем.
— Миром человека не исчерпывается мир Аллаха.
Какой удивительный человек, этот мусульманин, с неожиданной приязнью подумал Уильям. Видимо, знает много ученостей.
— Скажи, ты ведь плыл на том корабле, который потопили французы?
Базир насторожился. Может быть, к нему специально подсадили этого прикидывающегося дураком человека. Когда ничего не может добиться умный, может пригодиться скудный умом. Надо быть настороже.
— Я плыл на этом корабле.
— Судя по одежде, ты не моряк.
Базир промолчал. Полная темнота в каюте-конуре позволяла ему не думать о том, как выглядит его лицо.
— Ты ведь не моряк?
— Я податной чиновник.
— Ты следил за товаром, который везли на корабле, да?
Несмотря на темноту, Базир огляделся по сторонам.
— Да.
— Весь груз тебе был хорошо известен.
— Был.
Мусульманину казалось, что из темноты к нему приближается невидимая рука и сейчас схватит его за горло. Она его еще не схватила, но говорить ему уже сделалось трудно.
— Так вот, я и хотел спросить у тебя, что это был за алмаз там, среди прочих товаров. Такой большой, на полладони, больше, чем куриное яйцо?
Базир напрягся. Ему казалось, что сейчас на него обрушится потолок. Он зажмурился и так просидел несколько секунд в двойной темноте.
— Почему ты не отвечаешь?
Голос звучал просто и искренне. Мусульманин не чувствовал в нем никакого подвоха, поэтому ему стало совсем страшно, прошиб отвратительный пот.
— Ты что, заснул?
— Нет.
— Ты хрипишь, как будто тебя душат.
— Меня душат тяжкие мысли.
— А-а, — проявляя неожиданную проницательность, сказал Уильям, — ты не хочешь говорить об алмазе.
Мысли мусульманина совсем смешались. Он уже не знал, что ему думать. Идиот этот англичанин или великий хитрец.
— А раз не хочешь говорить, значит, уже все про него знаешь, правильно?
В голосе Кидда было столько убийственного простодушия, что могольский чиновник сорвался:
— Этот бриллиант называется «Посланец небес», он одна из трех главных драгоценностей короны шахиншаха.
— Зачем он отправил ее плавать по морям?
— «Посланец небес» обладает многими чудодейственными свойствами…
Базир осекся. Что он делает?! Кому он это рассказывает?! Он обезумел! О Аллах, убери затмение с моего бедного разума!
— Какими он обладает свойствами?
Мусульманин уже овладел собой.
— Не знаю. Слышал только, что алмаз этот чудодейственный, а куда его везли и зачем, то мне неведомо. Да я его и не видел никогда. Таким мелким людям, как я, это не дозволяется. Я не уверен даже, что он был на корабле.
Кидд страстно ему возразил:
— Был, был!
Базир перевел дыхание и осторожно, тихо-тихо спросил:
— А ты видел его?
— Конечно.
Чиновник еще более понизил голос, опустив его до уровня змеиного шипения: — Где?
— В руках у капитана Леруа.
— Когда вы относили прятать сундук с монетами?
— Да.
— Он сам показал тебе его?
— Да. Мы стояли возле водопада, он достал из кармана тряпицу…
— А что было потом?
— Потом на нас напали дикари.
Базир несколько раз вздохнул, стараясь справиться с волнением. Он чувствовал, как у него дрожит все внутри. Сейчас, сейчас он узнает…
Зря он взял эту передышку. Кидд внезапно задумался о смысле своей откровенности.
Зачем он рассказывает все это?
Кому он рассказывает все это?
С неприятным удивлением он обнаружил, что выболтал уже почти все, что знал.
— Может быть, ты знаешь, где этот камень находится и сейчас, а?
Если бы этот вопрос был задан несколькими секундами раньше, на него был бы дан исчерпывающий ответ. Была бы описана вымоина в скале, в которую вечно падает струя водопада и на дне которой беззаботно перекатывается тот самый «Посланец небес». Но Уильям уже принял решение помалкивать. С какой стати он будет выкладывать мусульманину то, что он скрыл от британца. Пусть все одинаково ничего не знают.
— Так ты знаешь, где он сейчас?
— Нет. На нас сразу же напали. Капитана Леруа убили. Я его не любил, он обманул меня и забрал мой корабль, но мне его было жалко.
— А камень, конечно, забрали дикари? — не желая сходить с нужного направления в разговоре, давил Базир.
— Наверно. Больше я его не видел.
— А пираты искали его?
— Наверно, искали.
— Ты рассказывал им о нем?
Уильям подумал и сказал правду, не зная, правда, на пользу ли она ему:
— Нет.
И тут же почувствовал, как рука мусульманина легла ему на плечо.
— Послушай моего доброго совета, не рассказывай больше никому об этом камне. Тебя не оставят в покое, будут пытать. Никто не поверит, что ты не знаешь, где он спрятан.
— Но ты-то веришь ведь, правда?
Базир усмехнулся:
— Я не в счет. У меня нет возможности тебя пытать. К тому же мне так же выгодно помалкивать о его существовании, как и тебе.
— Почему?
— Потому что меня тоже станут пытать. Когда речь заходит о таких вещах, как этот камень, люди не задумываются о способах, которыми его можно добыть.
Уильям помолчал и тихо сказал:
— Понятно.
— Надеюсь, что так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45