Прощание произошло у трапа.
Прощание было торопливым, скомканным, почти нелепым.
В глазах у торговца стояли слезы.
Капитан являл собой пример полного физического и морального благополучия.
Ливингстон крепко обнял друга:
— Прости меня, Уильям.
— За что? — настолько искренне спросил капитан, что торговец заскрипел зубами.
— Прости. Есть за что. Хотя бы за то, что я не могу тебе ничего рассказать.
Кидд широко улыбнулся и похлопал друга по плечам ладонями скованных рук.
— Присматривай за Камиллой. Ей будет нелегко без меня. Присматривай.
Ливингстон мрачно опустил голову:
— Прощай.
— Прощай, друг. Все же немного щемит сердце, из-за того что она не сможет прийти в порт. Но так надо, я считаюсь преступником, и от этого никуда не уйти.
Ливингстон тяжело кивнул, слепым движением надел шляпу и, развернувшись, пошел прочь.
Солдат подтолкнул капитана к трапу.
Поместили его так, как должны были поместить настоящего преступника. В темной квадратной конуре высотою всего пять футов. Разогнуться было невозможно. Кандалы тоже невероятно мешали. Кормили капитана также отвратительно. Казалось бы, в этой части лорд Белломонт мог сделать послабление и посылать пищу со своего стола, тем более что его самого мучило несварение. Но губернатор боялся хотя бы даже этим выказать свое особое отношение к преступнику. Кто знает, может быть, среди членов команды есть шпионы и наушники, и какая-нибудь куриная ножка может стать сильнейшим аргументом во время слушания дела в суде или при докладе его в палате общин.
Тяготы своего положения Кидд переносил с легкостью. Он грезил. Если во время предыдущего своего плавания он мечтал о встрече с возлюбленной, то теперь упивался воспоминаниями о последнем свидании.
Губернатора изводила качка в его роскошной каюте. Как ни странно, он чувствовал себя несчастным и брошенным. Странно-романтическое название корабля «Одинокое сердце» он считал созвучным своему состоянию, и ни на секунду не приходило ему в голову, что оно имеет большее отношение к пассажиру из затхлого трюмного ящика.
У матросов «Одинокого сердца» капитан Кидд пользовался популярностью.
Все, оказывается, о нем слышали.
Кто-то — о фантастических его победах в сражениях с французами во время последней войны Вильгельма Третьего с Людовиком Четырнадцатым.
До кого-то доходили слухи, что парень из темной каюты в трюме чем-то насолил то ли парламенту, то ли правительству. Это само по себе вызывало уважение и интерес.
Были и такие, кто связывал его имя с громадными золотыми кладами, покоящимися на далеких островах в Индийском океане. Эти были настырнее всех.
Они начали по вечерам, подкупив часового, собираться у дверей его камеры и беседовать.
Кидду, как всякому нормальному человеку, надоедало сидеть почти в полной темноте, и он радовался возможности развлечься светом свечи. Дверь была решетчатая ради вентиляции.
Именно ради света Кидд подбредал к ней. Одиночество его нисколько не тяготило. Тем более что он его совсем не ощущал.
Все время и везде он был вместе с Камиллой.
Разговаривал с ней.
Переглядывался.
Теперь ему для этого даже алмаз не был нужен.
Ему для этого не был нужен даже хрусталь.
— Говорят, что ты плавал вместе с капитаном Леруа?
— Да.
— По слухам, этот француз сделался богачом, когда захватил судно Ост-Индской компании. Оно было доверху набито золотом и драгоценностями.
— Это правда.
— Ты был на этом корабле?
— И все видел своими глазами?
— Нет, я сидел в мешке.
— В каком мешке?
— Зачем в мешке?
— Меня хотели утопить.
— За что?
— Ты взял общие деньги?
— Ты хотел дезертировать?
— До сих пор не знаю за что.
— А почему тебя не утопили?
— Начался бой.
— То есть золота ты не видел?
Вопрос свидетельствовал о почти полном разочаровании, еще мгновение — и свеча была бы задута.
— Видел.
— Видел?!
— Золото?!
— Сколько его было?
— Много. Но не целый корабль. Если все трюмы забить золотом, корабль потонет.
— Сколько же его было?
— Сундук, полный сундук.
— Большой?
— Да.
— Вот такой?
— Два ярда длиной и полтора шириной. Или немного меньше. Да, немного меньше.
Возникло густое молчание. Дыхание затаилось. Пламя свечи перестало колебаться. Шло мысленное подсчитывание количества денег, которое могло бы поместиться в таком сундуке. Два ярда на полтора…
— А какой он был высоты?
— Кто?
— Ну, сундук.
— Не меньше ярда.
— Клянусь зубами той акулы, что ждет меня на глубине, там должно быть не меньше ста тысяч фунтов.
— Клянусь хвостом сатаны, там должно было быть не меньше двухсот тысяч гиней.
Кидд заинтересовался:
— Кто сказал про хвост сатаны?
После молчания:
— Ну я. Могу перекреститься, если желаете.
— Просто у меня был знакомый, у которого это присловье было любимым.
— Хороший человек?
— Я бы так не сказал.
— Да что вы там про человека, надо подсчитать как следует, сколько там было золота.
— Скажите… сэр, а куда Леруа подевал этот сундук?
— Часть денег он раздал команде, как полагается, а половину спрятал.
Сразу несколько голосов пролаяло:
— Кла-ад!
— Сэр, а вы хотя бы приблизительно представляете себе, куда он его зарыл?
— Конечно представляю, я сам помогал ему его зарывать. Вернее, не зарывать, а заваливать камнями. Леруа нашел расщелину в скале, поставил на дно и немного в нишу этот сундук и завалил сверху камнями. Я и заваливал с одним негром. У Леруа были в экипаже негры, и он…
Кидд замолчал, ощутив вдруг, какой мощи внимание направлено на него. Слабый свет одинокой свечки освещал скопище из пяти или семи потных красных лиц с чудовищно напряженными глазами.
— Ну вот, собственно, и все.
— А где теперь этот негр?
— Его убил Леруа.
— А что стало с самим французом?
— Его убили дикари, воины какого-то местного племени обнаружили нас сразу после того, как мы завалили тайник камнями.
Последовавший приступ молчания был еще тяжелее предыдущего.
— Значит…
— Выходит…
— Получается, вы, сэр, единственный человек, кто знает, где находится этот клад.
— Я был таким человеком.
— Что значит был?
— Вы же не убиты.
— И с памятью у вас все в порядке.
— Да, да. У меня все в порядке.
Возбужденные собеседники решили конечно же, что Кидд понял, что проговорился, и теперь начинает путать следы.
— Так если вы в полном порядке, вы прекрасно представляете, где он лежит, этот сундук.
— Я прекрасно представлял это себе раньше. Теперь там этих денег нет.
— Что значит нет?
— Я их отдал.
— Кому?
— Капитану Каллифорду.
— Зачем?
— Я выкупил у него жизнь своего друга Базира.
— Мусульманина?
— Да.
— А разве мусульманин может быть другом?
Кидд снисходительно улыбнулся. Какие темные, несчастные, в сущности, люди.
— Конечно может.
— Я никогда в жизни не поверю, чтобы за какого-то поганого сарацина было заплачено сто тысяч фунтов, — раздался голос боцмана Игла, стоявшего, оказывается, за спинами передних слушателей.
Матросы опрометью, не дожидаясь команды, бросились прочь от капитанской камеры.
Все они отныне были уверены, что клад существует, просто Кидд не захотел сказать, где именно он спрятан.
Атмосфера перешептываний охватила «Одинокое сердце». Вскоре абсолютно все находившиеся на борту знали, что в трюме корабля находится человек, знающий, где зарыт клад стоимостью в сто тысяч фунтов.
А может, и больше чем сто.
В пользу этого мнения говорило многое.
Как его перевозят. Отдельная камера, кандалы.
Кто его перевозит. Сам губернатор Нью-Йорка и Массачусетса.
Это что же надо совершить, чтобы заслужить такого сопровождающего?!
Версии и домыслы рождались во множестве.
Выдумывались бог знает какие подробности и детали.
Когда к выдумщику возвращалась им самим же пущенная выдумка, он начинал верить в нее как в непреложный факт.
Эта атмосфера коснулась и воздуха офицерских кают.
Все их обитатели слыхали о военных подвигах капитана Кидда, всем казалось странным, что героя войны надобно держать в кандалах, даже если он в чем-то провинился.
Знает, где зарыты на Мадагаскаре сто тысяч фунтов?
Нет, это чепуха.
По крайней мере, очень похоже на чепуху.
Но чем-то же он заслужил такого сопровождающего, как лорд Белломонт!
Наверное, не выигранными восемь лет назад морскими сражениями.
Сто тысяч фунтов?
Нереально.
В денежном ящике пресловутого «Порт-Ройяла» не могло быть столько денег.
Правда, корабль был направлен самим Аурангзебом к Вильгельму Оранскому.
Говоря честно, на таком корабле могло быть все, что угодно.
Единственным человеком, кто не догадывался о настроениях и размышлениях команды, оставался лорд Белломонт. Он стоял слишком высоко надо всеми, даже над капитаном Киддом, чтобы до него могли долететь капли из кипящего котла матросских настроений.
Сто тысяч фунтов!
Не было такого человека на борту «Одинокого сердца», кто не прикидывал, как бы можно было разделить эти деньги.
Даже если половину отдать офицерам и капитану, останется пятьдесят тысяч. По пятьсот фунтов на брата.
От таких чисел начинала кружиться голова.
Впрочем, с какой это стати отдавать офицерам целую половину?
Хватит с них и трети. Итак, получится по три тысячи фунтов. Или около того.
Говоря о том, что лорд Белломонт был единственным, кто не догадывался о настроениях команды, мы допустили неточность. Таких людей было двое. Второй — капитан Кидд.
Его нисколько не занимало, какое впечатление произвели на матросов рассказы о кладе капитана Леруа. У него имелись свои объекты для мечтаний. Он часами лежал на спине с закрытыми глазами и беседовал с Камиллой.
Единственное, что заставляло его немного скучать, — это отсутствие света.
И вот однажды, когда он, по своему обыкновению, предавался приятным размышлениям в темноте, он услышал тяжелое дыхание справа от себя.
Кто-то приблизился к решетчатой двери, желая остаться незамеченным.
— Кто здесь?
— Извините, сэр, это я. Игл. Боцман.
— Почему же вы без… а, понимаю.
— Вот именно, сэр. У меня к вам дело, о котором не все должны знать.
Кидду почему-то стало невообразимо скучно. Он не знал, о чем пойдет речь, но был уверен, что она пойдет о неприятном.
— Мне кажется, сэр, что имеет место некая несправедливость по отношению к вам. Клянусь…
— Зубами акулы и хвостом сатаны.
— На ваш выбор. Мне кажется, вы достойны более уютной каюты.
Кидд невидимо усмехнулся:
— Пожалуй.
Боцман принял это слово за полное согласие.
— Одно ваше слово — и вы поменяетесь местами с этим индюком, губернатором Нью-Йорка.
— Да-а?!
— Нет ничего проще. Я лучше всех знаю настроения в команде. Две трети твердо на вашей стороне и готовы идти за вами куда угодно, хоть в глотку к самому черту.
— Вот как?
— Да. Я прощупал настроение нескольких офицеров, они не так верны присяге и короне, как может показаться. У штурмана, я это знаю точно, громадные долги…
— Что же он так?
— Карты, сэр.
— А я, представьте себе, в карты совсем не умею играть. Ну, совсем.
— Позвольте заметить, сэр, весьма ценная черта в капитане — отсутствие глупого азарта. Особенно когда идешь на серьезное дело.
— Что вы имеете в виду?
— Я думал, что вы и так все поняли. Но если угодно, могу сказать прямо. Мы готовы отдать вам корабль, а вы отведете нас к сокровищам Леруа. Не волнуйтесь, вы получите свою капитанскую долю.
— А какова она, капитанская доля?
— Две пятых, сэр. Я слыхал, что в Береговом братстве именно такие правила.
Кидду уже успел надоесть этот бесполезный разговор, но при всей своей бесполезности он сумел зайти довольно далеко.
— Вы знаете…
— Игл, сэр.
— Да, Игл. Так вот, я бы с охотой сделал то, что вы от меня просите, и даже не взял бы свои две пятых, когда бы золото лежало там, где его оставил капитан Леруа.
— Он его перепрятал?
— Нет. Я отдал его Каллифорду в качестве выкупа за друга. Я ведь уже рассказывал эту историю.
— Сто тысяч фунтов за друга?!
— Ну, пусть будет сто тысяч, если хотите. Только их все равно нет.
Долгое и недовольное молчание было ему ответом.
— Вы поняли меня, Игл?
— Да. Вы, видимо, не доверяете мне. Почему?
— Почему бы мне вам не доверять? Я совершенно вас не знаю, значит, я не знаю о вас ничего плохого.
Опять тишина. Опять темнота, дышащая табачным перегаром.
— Что мне нужно сделать, чтобы вы мне поверили? Что было ответить на такой вопрос?
Капитан ответил правду:
— Не знаю.
— Понятно.
Капитан испугался:
— Что — понятно?
Ответ боцмана его слегка успокоил:
— Мне нужно подумать.
Хотя, если разобраться, успокаиваться оснований не было. Ведь можно себе представить, к каким результатам мог привести мыслительный процесс в голове боцмана, склонного к авантюрам и беспочвенным мечтаниям.
Господи, размышлял Кидд, почему они не хотят оставить меня в покое? Я не желаю больше шляться по морям, не хочу захватывать корабли и делить добычу.
Для чего мне все это, если я не выполню обещание, данное Камилле?
Такие мысли появились у капитана после третьего визита боцмана Игла.
Каждый раз Кидд однозначно и определенно заявлял, что никаких денег там, где они раньше были, там, куда их спрятал капитан Леруа, больше нет. Они в карманах Каллифорда, а еще вернее, рассыпаны в портовых кабаках и борделях по всему побережью Индийского океана.
Иногда золото собирается в громадные сундуки, иногда оно расползается по маленьким кошелькам.
Эта почти экклезиастовская мысль ничуть не убедила боцмана и его единомышленников.
Они остались в убеждении, что деньги есть. Что их там намного больше, чем сто тысяч. И капитан Кидд приберегает все их для себя.
Были среди желающих обогатиться и совсем горячие головы, они предлагали прежде захватить корабль, а потом уж вести переговоры с капитаном. И вести их соответствующим способом, то есть воткнув горящие фитили между пальцев.
— А вдруг он все равно откажется говорить?
— Чем большие муки он будет терпеть, тем больше золота в том сундуке.
Мысль эту все сочли верной, но вместе с тем и бесполезной. Она носила слишком теоретический характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45