Капитан взял пакет.
Слуга исчез, как умеют исчезать только умные слуги.
Капитан почувствовал, что от конверта исходит сильный запах духов, и ему пришло в голову, что внутри его не приказ о немедленном выступлении.
И вообще там что-то совершенно не военное.
Подчиняясь не столько любопытству, сколько чувству долга, он надорвал надушенную бумагу, вытащил тонкий листок с золотистым вензелем в углу.
И прочел.
«Сожгите это послание сразу по прочтении, сударь.
Знаю, я не должна Вам писать. Девушка, которая решается на подобную отчаянность, вручает и свою честь, и самое жизнь прихотливой воле случая.
Но у меня нет иного выхода, и вот я пишу к Вам.
Первое, что надобно сказать: мир, приютивший на краткое время наши души, есть, несомненно, обитель горестей, несчастий, где почти невозможно встретиться двум сердцам, предназначенным друг для друга.
Ужели так будет всегда?!
Ужели нет выхода из круга роковых предназначений?!
Ответ на эти страшные вопросы Вы можете узнать на рассвете, в дальней аллее нашего сада.
Теперь Вы знаете все.
Теперь Вы хранитель роковой тайны.
Помните, судьба и честь невинного существа находятся в Ваших руках.
Вас ждут, счастливец.
А теперь бросьте послание в огонь!
Известная Вам и неизвестная».
Уильям огляделся и испытал неловкость оттого, что не может исполнить просьбу известной-неизвестной. В комнате не было ничего, напоминающего камин или костер.
Может быть, воспользоваться свечой?
Огонек ее готовно подрагивал в нескольких дюймах от края надушенной бумаги. Уильям было потянулся к нему, но тот рванулся в сторону, рванулся обратно, как будто впав в сомнение, стоит ли ему участвовать в таком деле.
Виновата была дверь, самовольно распахнувшаяся за спиной.
Нет, не самовольно.
Обернувшись, Уильям увидел в дверном проеме высокую статную мулатку, могучий торс которой был обмотан сенегальским платком, небрежно завязанным на левом бедре, а увесистая грудь свободно располагалась внутри белой шелковой рубахи с готовым на все вырезом.
Белые зрачки.
Белые зубы.
От тела исходит сексуальный жар, ощутимый даже на расстоянии семи шагов.
В первый момент капитан Кидд слегка растерялся, а потом остроумно нашелся.
— Здравствуйте, — с достоинством сказал он.
— Значит, этот негодник Кидд — ты? — влажно произнесла мулатка, входя в комнату.
— Я, — ответил капитан, чувствуя, что громкая фамилия в данном случае ему не защита: Гостья плавно приближалась.
— А меня зовут Либа. Слышал?
— Нет.
— Ну и к лучшему. Ты меня увидел, значит, не будешь верить тому, что обо мне услышишь.
Кидд встал с табурета, неловко держа в руке только что прочитанное письмо. Роскошная гостья тут же обратила внимание на этот листок бумаги. Он показался ей подозрительным.
— Тебе пишут письма? Уж не женщины ли? Мне бы это не понравилось.
Она говорила с характерным островным акцентом, чуть растягивая гласные. Уильяма, однако, насторожил не акцент, а тон. Либа говорила так, словно имела на него, капитана Кидда, какие-то права. Какие, право?!
Герой просто не знал, что такова была манера всех местных проституток. Наигранная агрессивность являлась частью предлюбовной игры. Морским разбойникам нравилось, чтобы их тоже иногда брали на абордаж. Особенно приятно, когда это делает привлекательная женщина.
Проститутки появились на островах Карибского моря лет за тридцать до описываемых событий. Губернатор Тортуги господин Д'Ожерон, пользовавшийся большим уважением среди членов Берегового братства, ведший финансовые дела многих морских разбойников, однажды озаботился тем, что вернувшиеся из похода джентльмены удачи ведут слишком буйный образ жизни. Крушат все подряд, устраивают дуэли и поджоги, слишком уж откровенно измываются над мирными местными жителями.
Он пришел к выводу, что причиной подобного поведения является отсутствие женщин в тех портах, где они обычно квартируют в сезон дождей или в другое, неудобное для основного промысла время.
Этот благороднейший и мудрейший человек за свой счет снарядил корабль и отправил его во Францию. Когда корабль вернулся, на его борту было до полутора сотен женщин.
Женщин особого сорта.
И даже не первосортных среди них.
Но пираты, корсары, флибустьеры и охотно примыкавшие к ним буканьеры и лесорубы были в восторге.
Они по достоинству оценили подарок.
Губернатор Тортуги стал фигурой легендарной и неприкосновенной.
Жизнь морских воинов на суше стала намного интереснее и приятнее.
Первое время этим жрицам платной любви было запрещено выходить замуж, что понятно. Замужняя женщина обслуживает одного мужчину, на ней женатого. Изредка еще двоих-троих, если она любвеобильна или лишена высоких моральных устоев. Женщина свободная может доставлять приятные минуты многим десяткам мужчин. Второй вариант, в отличие от первого, проблему решал.
Пиратов, несмотря на подарок Д'Ожерона, было во много раз больше, чем женщин, с которыми можно было спать, не испытывая непреодолимого отвращения.
С гостеприимной Тортуги женщины начали перебираться на другие острова.
Из Европы стали приходить и другие корабли, груженные покупными невестами.
Постепенно перестали обращать внимание на закон, запрещающий замужество для особ женского пола, занимающихся торговлей собственным телом.
Кстати, сколько удивительных, трогательных и комических историй оставили в назидание потомкам хроникеры, которые взяли на себя труд описать те пути, что выбирали влюбленные пары, дабы обойти злосчастный закон!
Сколько водевилей и трагедий произошло на этих путях!
Дети, народившиеся во множестве от браков проституток и разбойников, очень часто шли в разбойники и проститутки. И не одна лишь дурная наследственность тому была виною, как может показаться. Просто сам Новый Свет был еще к тому времени не слишком приспособлен для занятия какими-то другими, более пристойными делами.
Однако мы отвлеклись. Пока совершался этот экскурс в пикантное прошлое, первая красавица Порт-Элизабет, пышногрудая и неутомимая Либа (происходившая как раз из семьи, о которых говорилось чуть выше), вырвала из рук Уильяма листок с замысловатым посланием и начала его уничтожение путем превращения в мелкие, мельчайшие и совсем крохотные кусочки.
Герой битвы у Сан-Хуана смотрел на нее с неподдельным ужасом.
Само собой разумеется, что в глазах мулатки горели роковые огни.
При этом она прекрасно понимала, что взяла на себя чуть многовато. Неграмотный человек должен уважительно относиться к написанному.
Бумага вполне могла оказаться не любовным письмецом, а долговой распиской или военным приказом.
Либа ничуть не удивилась бы, закричи на нее Кидд страшным голосом, набросься с кулаками. Но что-то ей подсказывало, что этот рыжий парень так не поступит.
И она продолжала измельчать письмо.
Капитан с ужасом думал о том, что будет после того, как она покончит с бумагой окончательно.
Свершилось.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Нужно было что-то сделать, чтобы перейти из этого эпизода в следующий.
Мулатка сообразила первой. Она вдруг подбросила созданные собственными руками конфетти вверх, так что капитан оказался осыпан ими с ног до головы.
Посмотрев на него такого, Либа поняла, что с ним можно не церемониться. У нее бывали подобные случаи. Самые матерые и свирепые морские волки иногда робели, как мальчишки, когда доходило до ЭТОГО.
Не часто, но бывало.
— Надеюсь, перед тем, как мы бухнемся в твою капитанскую койку, ты меня покормишь?
Кидд коротко кивнул.
Дальше мулатка распоряжалась сама.
В комнату доставили свечи, пять разномастных канделябров. Посуду, настоящую фаянсовую посуду. Несколько бутылок вина. Либа сама пила ром и джин, но посчитала, что свидание с самым известным капитаном острова Невис должно пройти в присутствии самого дорогого вина из погребов этого острова.
Наконец, телячья нога. Она была приготовлена местным способом. На переносной жаровне. Жаровню Либа приказала также доставить в капитанскую комнату и водрузить на край стола.
Собравшиеся на первом этаже таверны забулдыги, отлично осведомленные о достоинствах Либы и сами не способные оплатить ее самые дорогие на острове услуги, всячески подбадривали мулатку, предлагая как следует разобраться с «этим шотландцем».
Либа, разумеется, нимало не смущаясь, продолжая заведовать пышными кулинарными приготовлениями, давала бодрые заверения, что «рыжий парень сегодня ночью будет на небесах, но вряд ли сможет оттуда спуститься».
После того как было доставлено блюдо с устрицами и моллюсками, залитыми густо-желтым, сделанным на черепаховых яйцах майонезом, Либа объявила, что двери запираются. Ничего не будет видно, но, наверное, кое-что удастся услышать.
Внизу подняли тост за Либу.
Заключались какие-то пари, хотя затруднительно представить, какой бы они могли носить характер. Впрочем, англичане такой народ, они готовы биться об заклад, даже если это заведомо больно.
Уильям наблюдал за этими приготовлениями, как будто это были приготовления к его казни. Он сидел на своей койке и закусывал то левый, то правый уголок губы.
Не то чтобы он слишком уж робел перед женским полом. Он робел перед ТАКИМ женским полом. Это тебе не поселянка с потупленным взором. Может статься, что и собственно женская часть устроена у нее каким-нибудь особенным, заковыристым способом. Может статься, что попадет он в большой просак в этих темных объятиях.
И что тогда станет с его неожиданной, такой мужественной славой?
Но до койки было еще пока далеко.
Сели к столу.
Либа, отчетливо чувствуя свое лидирующее положение в этой ситуации, наполнила бокалы.
Выпили, продолжая вести молчаливые переговоры глазами.
После этого уверенная в себе мулатка достала из кармана кисет и трубку и начала эту трубку набивать.
Живя между пиратами, деля с ними ложе, женщины Карибских островов делили с ними и их привычки.
Уильяму был странен вид курящей женщины, и это только увеличивало власть Либы над ним. Власти непонятной, неприятной, но власти.
Закончив набивать трубку, мулатка попросила жестом поухаживать за ней. То есть доставить огоньку ее табачку. Действующий огонь имелся на свечах. Уильям потянулся было к одной из них, чем вызвал насмешливую улыбку.
— Капитан, возьми уголек в жаровне.
На краю жаровни лежали закопченные до черноты щипцы. Действовать предстояло ими.
Уильям нашел подходящий кусок затаенно полыхающего дерева, поднял, подул на него, заставляя разгореться, и понес к трубке своей гостьи.
Она наклонилась к нему, открывая взору все богатства, хранившиеся в вырезе ее рубахи.
Взор капитана дрогнул.
Дрогнула рука капитана.
Уголек полетел прямо между грудей.
Любители пари, занявшие все места в нижнем этаже таверны, державшие двери комнаты капитана Кидда под бдительным наблюдением, оказались свидетелями довольно необычной картины.
Дверь внезапно распахнулась, и на галерею, опоясывавшую весь второй этаж, вылетела вопящая Либа.
Причем была она обнажена по пояс и обе руки прижимала к своей легендарной груди. На галерее она не задержалась. Скатившись чуть ли не кубарем по деревянной лестнице, она покинула таверну, сопровождая свое бегство криками и стенаниями. Могло показаться, что она все еще находится в богатырских объятиях капитана.
Некоторое время на первом этаже стояла тишина, которой стены таверны не слышали со времен своей постройки. А когда в дверном проеме своей комнаты показался Кидд, на него, снизу вверх, ринулся целый шквал восторгов.
Наиболее усердный восхвалитель мужских достоинств капитана выпалил в потолок из пистолета.
Хозяин таверны велел всем подать выпивку за счет заведения.
Кидд скромно улыбнулся своим почитателям, дивясь в душе экзотичности местных обычаев. Оказывается, на острове Невис, чтобы стать популярным, надо дать женщине прикурить. Причем неправильно.
«БЛАЖЕННЫЙ УИЛЬЯМ»
(продолжение)
В ответ на многочисленные предложения выпить рома, виски, джина, эля Кидд ответил вежливым отказом.
— Почему?! — кричали ему. — По-моему, самое время!
Уильям покачал головой:
— Мне нужно побыть одному.
Слова эти покрыл взрыв восторженного хохота. Все сочли, что он изволил пошутить. Причем шутка получилась тонкой, но понятной даже человеку средних умственных способностей.
Смеялись даже те дамы, что развязно цвели на кожаных коленях своих избранников на эту ночь.
— Ты слышала? Одному! То есть без баб! Никогда не встречала парня, умеющего так пошутить.
Между тем Кидд и не собирался шутить. Он хотел собраться с мыслями. В прямом смысле этого слова. Он собирался вспомнить, что было написано в откровенном и непонятном послании, доставленном из дома Плантов.
Он улегся на койку, которая, надо полагать, находилась в немом недоумении по поводу того, что ей приходится прогибаться всего лишь под одним телом, а не под двумя, как это рисовалось в начале вечера, и задумался.
Тихий самбо, родившийся от брака негра и индианки, быстро и бесшумно убирал со стола.
Внизу разрасталось веселье.
Обрывки невероятно изысканного стилистически текста роились в голове капитана, но в цельную картину не складывались.
Кажется, его просили куда-то прийти.
Кажется, в сад при доме майора.
Надо понимать, что это кто-то из дочерей плодовитого командующего невисского гарнизона.
Предлагалось прийти на рассвете.
Тайно.
Вот в это Уильям Кидд поверить не мог. Порядочные девушки из хороших семей и хорошие из порядочных так не поступают.
Кидд знал это твердо.
Это правило он усвоил у себя на родине.
Настоящий джентльмен, а к таковым он себя причислял, ни за что на свете не может пуститься в предприятие, которое может поставить под удар репутацию молодой, незамужней леди. А что может быть в этом отношении страшнее, чем попытка проникнуть на рассвете в сад того дома, где такая леди изволит обитать?!
Кроме того, тот факт, что с данным домом связано сразу пять девичьих репутаций, в глазах Уильяма делало его путешествие в рассветный сад в пять раз невозможнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45