Он безумно рад, что работает в дневную смену. Он говорит, что больше никогда в жизни не спустится под землю. Как видишь, моя дорогая, – Кэтрин развела руками, – мы устроились просто замечательно, и было бы совсем хорошо, если бы мы нашли более приличный дом… А ты еще навестишь нас, дорогая?
Кэти кивнула. Потом она обняла мать и поцеловала в обе щеки, и они некоторое время стояли обнявшись. Прежде чем уйти, она еще немного помешкала, потому что уже давно хотела задать матери один вопрос и в то же время боялась его задавать.
– А как папа? – спросила, наконец, она, глядя в пол.
– Неплохо, дорогая. Вначале он был очень расстроен, но теперь понемногу приходит в себя. В одном могу тебя уверить: он просто умирает от желания увидеть тебя. Ты… ты не могла бы прийти к нам как-нибудь вечером?
Кэти отвернулась в сторону и посмотрела за порог.
– Нет, ма, я не могу прийти вечером, – ответила она.
– Папа проводил бы тебя на обратном пути до самого дома.
– Я не могу, ма.
– Ну ладно, дорогая. Не можешь, так не можешь.
Кэтрин погладила ее по руке, и они снова расцеловали друг друга в щеки. Потом она наблюдала за удаляющейся фигуркой дочери, а на углу улицы Кэти обернулась и помахала ей на прощание.
Еще не было и четырех, но уже начало смеркаться. Ранние зимние сумерки окутывали город, и белый пар, валящий из огромных труб сталелитейного завода, выделялся на фоне лилового неба. Дойдя до главной дороги, Кэти обнаружила, что дорога забита телегами и повозками. Мужчины в телегах перекликались друг с другом, а лошади нетерпеливо били копытами. Кэти направилась вдоль тротуара мимо витрин, в которых были выставлены восхитительные, на ее взгляд, вещи: одежда, обувь, свежее мясо, сыр и разные другие продукты. Она могла бы до бесконечности ходить от одной витрины к другой и глазеть на все это, означающее для нее достаток и благополучие, но она знала, что ей нельзя больше терять времени.
Пройдя еще несколько метров по тротуару, она увидела сцену, которая объяснила ей, почему на улице создалась пробка: две пьяные женщины катались в драке на самой середине дороги, загораживая проезд. Их волосы были растрепаны, одежда изорвана и вымазана грязью. Они царапали и били друг друга, подбадриваемые криками собравшейся толпы. Никто из зрителей даже не думал помочь полисмену, тщетно пытающемуся их разнять.
Вид дерущихся женщин вызвал у Кэти отвращение, и она ускорила шаг. До этого она никогда не видела пьяных женщин – ее мать никогда не притрагивалась ни к пиву, ни тем более к джину. Отец тоже был убежденным трезвенником. Дед иногда выпивал, но лишь изредка, когда у него были свободные деньги.
Хоть рабочий день еще не закончился, на улицах было полным-полно народу. Кэти подумала, что вечером, когда закончит работу дневная смена с судоверфи и с химического завода, здесь будет самое настоящее столпотворение.
Когда она вышла за черту города, ее взору открылись широкие поля, посреди полей текла узенькая речушка. Кэти глубоко вздохнула, с удовольствием вдыхая чистый воздух с полей. Нет, она бы никогда не смогла жить в таком грязном, смердящем городе, как Джарроу, ей были необходимы просторы и свежий воздух… Едва она успела это подумать, как тут же возразила себе самой – нет, не нужен ей свежий воздух, если жить в деревне означало быть вдали от родных. Если б у нее был выбор, она бы помчалась назад в грязную зловонную комнату в тесном коттедже и посчитала бы ее раем.
Проходя через поселок, она повстречалась с группой мужчин, возвращающихся с шахты.
Большинство из них были ей знакомы; она же была знакома им всем. Конечно, ведь весь поселок знал о беде, постигшей дочь Малхолландов. Кое-кто из мужчин взглянул на нее с презрением, другие посмотрели с жалостью, но никто не сказал ни слова. Всю оставшуюся часть пути она бежала. Она влетела во двор и бросилась к баньке. Присев на корточки, сунула руку под половик, но ключа там не оказалось. Внутри у нее похолодело, и она растерянно огляделась. Но если Бантинг уже вернулся, то в доме должна гореть свеча, а все окна были темными. Медленно поднявшись по ступенькам, она взялась за дверную ручку и, затаив дыхание, повернула ее.
Едва переступив порог, она увидела Бантинга, сидящего возле камина в рабочей одежде. Его взгляд был устремлен на дверь – он, должно быть, ожидал ее появления. От этого взгляда ею овладел смертельный ужас. Он не сказал ни слова, когда она вошла, и его молчание испугало ее больше, чем могла бы испугать брань. Дрожащими руками она сняла накидку и шляпку и повесила их на вешалку возле входа. Она уже шла через комнату, направляясь на кухню, чтобы принести мужу, большой деревянный чан и воду, когда он гаркнул:
– Значит, ты все-таки ходила туда?
Она остановилась посреди комнаты и посмотрела на его рассерженное лицо, еще более страшное в отблесках огня. Прежде чем заговорить, она дважды втянула в себя воздух.
– Я не могла не пойти. Это же мои родители.
– Да неужели? – Он встал и медленно приблизился к ней. – В таком случае я должен вам напомнить, миссис Бантинг, – он выделил имя «Бантинг», – кое-что, о чем вы, вероятно, забыли. Вы теперь замужняя женщина. Замужняя, понятно? – Он вытянул вперед руку и толкнул ее в грудь так, что она пошатнулась и чуть не отлетела назад. – Ты думаешь, раз твоему отцу удалось найти работу в городе, так это значит, что ты теперь можешь позволять себе все, что угодно? Имей в виду, моя дорогая, у мистера Розье длинные руки, он может дотянуться и до Палмера. Стоит мне сказать ему одно только слово, и твоего отца вытолкнут с завода под зад коленом. Так что в следующий раз, когда у тебя снова возникнет желание выйти на прогулку, подумай сначала о последствиях для твоего отца. Ладно, иди за водой. Я уже полчаса жду воду.
Пока она бегала взад-вперед, наполняя деревянное корыто сначала холодной, потом кипящей водой, Бантинг скинул с себя одежду. Он снял с себя абсолютно все, в том числе и нижнее белье, как делал это всегда с самых первых дней. Когда он разделся перед ней в первый раз, Кэти была шокирована – ни ее отец, ни другие шахтеры никогда не раздевались донага, если поблизости были женщины или дети. Это полнейшее отсутствие стыдливости в нем поражало ее не меньше, чем то, что он позволял ей спать одной. В конце концов, она пришла к заключению, что он просто не воспринимает ее как женщину, и научилась не обращать внимания на его наготу.
Когда он сел в корыто – вода доходила ему только до бедер – Кэти наклонилась и взяла из воды губку, стараясь сосредоточить свой взгляд на ней. Потом она встала сзади него и принялась тереть ему спину. Прислуживать мужу во время купания – ее каждодневная обязанность, которую она ненавидела более всего на свете. Когда с намыливанием было покончено, она налила из чайника кипятка в небольшой деревянный таз и пошла к задней двери, где стояла бочка с дождевой водой, стекающей с крыши. Разбавив горячую воду холодной, она приблизилась к ванной и, подняв таз, молча, ждала, когда он прикажет ей поливать.
Бантинг нарочно тянул время. Желая, по всей видимости, наказать ее за сегодняшнее опоздание, он долго плескался в мыльной воде, лениво потирая себя губкой. Наконец он сделал ей знак выливать воду из таза. Это была завершающая процедура его туалета, которую он ввел с появлением Кэти.
После ванны он всегда надевал чистое белье, а Кэти забирала грязное белье и костюм, в котором он ходил на шахту, и уносила во двор. Белье она стирала, а костюм вешала на веревку и чистила щеткой, счищая с него угольную пыль, насколько это было возможно.
Когда она вернулась в дом, он уже надел домашнюю куртку и брюки.
– Одеждой могла бы заняться и попозже. Где моя еда? – нетерпеливо крикнул ей он.
Грубость, с которой он обращался к ней, больше не обижала Кэти, – она научилась с ней мириться, поскольку не смела протестовать. Суетясь, она накрыла на стол. На ужин сегодня было холодное мясо, оставшееся с обеда. Бантинг выделил ей три ломтика хлеба и маленький, примерно в два дюйма, квадратик мяса, приправив его несколькими капельками жира. Ей также полагалась чашка чая, но сахара ей не полагалось. Себе же он положил целых три ложки.
Когда трапеза была окончена, и она помыла посуду, супруги сели возле камина, и Кэти, как всегда, занялась шитьем. Сейчас она подшивала края его рабочих брюк. Она с трудом видела то, что делает, потому что в комнате горела всего одна свеча. Кэти могла бы придвинуться поближе к свече, но в таком случае оказалась бы ближе и к Бантингу, а этого ей вовсе не хотелось.
Бантинг зажег лучину от свечи и поднес ее к своей деревянной трубке. Он не курил, как все мужчины из простонародья, глиняную трубку, а всегда курил деревянную, как джентльмены. Когда трубка загорелась, он откинулся на спинку кресла, вытянул ноги в толстых шерстяных носках на каменной плите перед камином и принялся, как обычно, изучать свою жену.
Если бы Бантинг был другим человеком, он бы мог находить счастье в том, что перед ним сидит такая красивая девушка, как Кэти, И если бы он мог найти в своем сердце хоть каплю доброты для нее, он был бы вознагражден за нее сполна. Будь он немного добрее к ней, Кэти могла бы проникнуться к нему симпатией, потому что внешне он вовсе не был уродлив. А в Кэти было столько любви и доброжелательности, что она могла бы всей душой привязаться к нему, если бы он дал ей такую возможность. И она бы не стала обращать внимание на дурную славу, которой он пользовался в поселке. Она бы, напротив, защищала его перед всей округой. Кэти нуждалась в том, чтобы любить и быть любимой. Если бы Бантинг был добр и ласков с ней, привязанность могла бы со временем перерасти в любовь, ибо доброта, подобно волшебству, способна творить чудеса.
Но Бантинг оказался человеком с извращенным сознанием. Впрочем, не будь его сознание извращенным, разве бы он смог на протяжении стольких лет терпеть ненависть и презрение окружающих и находить удовольствие в их бедах? Бантинг имел очень точное представление о своем положении среди рабочих и планировал заранее свои действия против них – он также знал наперед результат этих действий. Он вообще любил ясность во всем. Сейчас Бантинг испытывал недовольство, поскольку его положение в данной ситуации – то есть в его совместной жизни с Кэти – было не совсем ему ясно, и он пребывал в нерешительности. Он курил, глубоко затягиваясь, и смотрел на девушку, сидящую с другой стороны камина. Его взгляд скользнул по ее густым волосам, по волнистым прядям, свисающим на бледное лицо; он попытался заглянуть в ее большие зеленые глаза, опущенные к шитью, глаза, которые выдавали все ее чувства, оглядел небольшую выпуклость ее живота – и снова задался вопросом, какую роль играет во всем этом он. Из всей этой истории он понимал лишь одно – молодой Розье еще не потерял интерес к девушке, иначе он бы не стал заботиться о том, чтоб выдать ее замуж. Бернард говорил очень неясно в тот вечер, когда пришел к нему домой со своим предложением. Он не стал посвящать его в подробности дела, а сразу же спросил, не хочет ли он заработать сто фунтов. На это Бантинг ответил смеясь:
– Покажите мне человека, который откажется от ста фунтов, сэр.
И тогда Бернард Розье сказал:
– Если ты женишься на дочери Малхолландов, то получишь за это сто фунтов. Я дам тебе пятьдесят фунтов в тот день, когда ты сделаешь предложение, и еще пятьдесят после свадьбы… Она ждет ребенка.
Разумеется, Бантинг сразу же понял, кто отец ребенка. Глядя в красивое, дерзкое лицо молодого Розье, лицо, которое он ненавидел более чем лица шахтеров, весовщик в течение долгой минуты раздумывал над предложенной ему сделкой. Он был уверен, что сто фунтов – это только начало, и, женившись на дочери Малхолландов, он обеспечит себе постоянный доход. Раз Розье заботится об этой девушке, значит, будет заботиться и о ребенке, которого она родит от него. Вероятно, младенцу будет назначено содержание, а ему, Бантингу, будут платить за то, что он дал ребенку свое имя и свой кров. Но, даже приняв решение, Бантинг не спешил с ответом, не желая показывать сиюминутную готовность.
– Я думаю, сэр, это неплохая сделка, – медленно проговорил он.
– Тогда иди к его преподобию Пинкертону и попроси у него специальную лицензию. Объясни ситуацию, скажи, что девушка беременна, – разумеется, не упоминая моего имени. Поторапливайся, вы должны пожениться как можно скорее. А все расходы оплачу я.
Этим и закончился их разговор. Когда родится ребенок, Бернард Розье, наверное, отдаст ему какие-нибудь распоряжения насчет его воспитания, в особенности, если это будет мальчик. Что же касалось ее, Кэти Малхолланд… Бантинг вполне мог понять, почему Розье заинтересован судьбой этой девушки и, по всей видимости, намерен возобновить с ней отношения после того, как родится ребенок, – любой мужчина, знающий толк в женщинах, не смог бы пройти мимо такой женщины, как Кэти Малхолланд… Но только его, Бантинга, женщины мало интересовали.
Тем не менее, ему самому было удивительно, что у него еще ни разу не возникло желания переспать с ней. Ведь он может сделать это в любое время – она его жена, он имеет на это законное право, и Розье ничего не может здесь поделать. Однако мысль об обладании ею ни в коей мере не возбуждала его. Раньше он думал, что, когда в его доме появится женщина, его жизнь изменится – но ничего не изменилось. Секс значил для него очень мало. Но он знал несколько способов, которые могли принести ему удовлетворение. Только он решил пока повременить. Нет, он не прикоснется к ней, пока она не родит, потому что только тогда он сможет точно узнать, какие чувства Розье питает к ней. Разумеется, она его жена и он волен спать с ней, когда ему заблагорассудится, но ему бы не хотелось иметь Розье в числе своих врагов. В таком случае он бы не только потерял возможный источник дохода. Он бы потерял все – работу, за которую ему так хорошо платили, этот дом, которым он гордился. Если он рассердит Розье, тот вполне может уволить его с работы и отобрать жилье, поэтому нужно быть очень осторожным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47