Еще шаг — она неподвижно стоит на месте. Не идет ему навстречу — но, по крайней мере, и не убегает.Третий его шаг, по всей видимости, ее смутил; в глазах ее блеснуло что-то — Лукас не смог бы сказать, что именно. Опасаясь, что она бросится в спальню и запрется, он сделал еще несколько шагов, загородив от нее выход.Теперь Лукас стоял от нее на расстоянии вытянутой руки. Но не спешил протягивать руку. Эди забилась в угол между окном и стеной, вся как-то съежилась; руки ее дрожали, грудь бурно вздымалась, на лицо было больно смотреть — так перекосилось оно от нескрываемого ужаса.— Я не сделаю больше ни шагу, — пообещал Лукас. — Но и не отступлю.— Лукас, — заговорила она вдруг, — я понимаю, что ты хочешь мне помочь, и очень ценю твои усилия, но… не надо. Слышишь? Просто не надо.— Эди, дай мне руку. Это все, чего я прошу. Протяни мне руку.Она затрясла головой:— Слишком многого просишь!— Нет, потому что в следующий раз я попрошу твое сердце.Эди изумленно уставилась на него. Нет, не ослышалась. Может быть, он шутит? Но что-то в его взгляде подсказало ей, что Лукас совершенно серьезен. Потрясенная, она едва не выпалила, что сердце ее давно принадлежит ему. С того вечера в «Дрейке», когда она отвезла его домой… а может быть, и еще раньше. Он единственный, кто ей важен и дорог. Единственный, к кому она хотела бы прикоснуться. Единственный, с кем хотела бы — будь это возможно — прожить жизнь.Зачем она рассказала ему свою историю? Бог свидетель, на то не было никаких причин. Какое ему дело до ее несчастий? Ничто между ними не предвещало такого взрыва откровенности… но почему-то ей вдруг стало очень важно, чтобы он все узнал. Может быть, потому, что Лукас видел в ней «Сладенькую Эди», идеальную героиню, у которой все хорошо, потому что иначе и быть не может, — и это очень раздражало. А может быть, сама она устала быть феей с рождественской открытки. И, как ни странно, теперь, очистив душу, чувствовала себя лучше. Она словно родилась заново.Теперь он просит ее сердце. О, как хотела бы она отдать ему себя всю! Без сомнений, без боли, без страха. Рука его — сильная, надежная рука — повисла в воздухе, ожидая ее решения. Что, если…И вдруг Эди увидела, что рука ее, словно обретя собственный разум и собственную волю, тянется к его руке. Лукас не сводил с нее глаз, но не шевелился. Ни шага вперед, ни единого движения. Приободрившись, Эди раскрыла ладонь. Пальцы ее дрожали, но она не позволяла себе поддаться страху, полная решимости сделать то, что должна, что хочет сделать. Лукас неотрывно смотрел на нее, но не на руку — в лицо. Теперь их разделяло всего несколько дюймов.Подняв руку, Эди медленно приблизила пальцы к его губам. И — замерла в каком-то сантиметре от него, не решаясь сделать последнее движение. Лукас не шевелился: губы его приоткрылись, жаркое дыхание обдавало ее пальцы.— Коснись меня, Эди! — прошептал он.Эти слова обвили ее руку, властно потянули к себе — ближе… ближе…И вот она уже гладит кончиками пальцев теплый бархат его губ — сперва нижнюю, потом верхнюю, и опять нижнюю, и снова, и снова, ибо никогда в жизни не касалась ничего столь нежного, мягкого, полного жизни. Глаза его закрываются, прерывистый вздох обвевает пальцы, словно легкий летний ветерок.Хорошо… как хорошо…Сердце ее колотилось, как безумное; отняв пальцы от губ Лукаса, она осторожно погладила его по подбородку, где проступала щетина, по щеке, по скуле. Взъерошила мягкие волосы на виске. Словно слепая, пробежала пальцами по лбу, бровям, тонкой горбинке носа. И снова, словно завороженные, пальцы ее вернулись к губам…А Лукас стоял, не шевелясь — только дышал шумно и прерывисто. Он не торопил ее. Он позволил ей решать.И Эди решилась. Она пойдет дальше — и не остановится, пока не познает его до конца. Не сейчас. Не завтра. И даже не на следующей неделе. Она надеялась лишь, что он поймет и будет с ней терпелив. И не откажется подождать.— Эди, я буду ждать, сколько потребуется, — прошептал он, словно подслушал ее мысли. — У нас все получится. Все будет, как ты хочешь. Только пообещай, что дашь мне шанс.Она кивнула, поглаживая его по подбородку:— Обещаю, Лукас. Обещаю.Остаток вечера они проговорили — он сидел на диване, она — в кресле. Говорили обо всем на свете: о книгах и фильмах, о том, что любят есть на завтрак и какие виды спорта предпочитают, о своих мечтах и планах на будущее.А в конце вечера Эди позволила Лукасу до себя дотронуться. Большим пальцем он гладил ее по горячей ладони, где суматошно бился пульс, и думал, что готов ждать ее вечно. Хотя, судя по выражению ее лица при прощании, на такие жертвы идти не придется.Улыбаясь, он вышел из подъезда и направился к своей машине, припаркованной напротив дома. И в этот миг заметил, как в тени деревьев мелькнула какая-то фигура. Лукасу показалось, что мужчина (ибо это определенно был мужчина) смотрит вверх, на окна Эди. Оглянувшись через плечо, Лукас увидел в окне ее темный силуэт. Что-то подсказывало ему, что догадка верна: незнакомец следит за ее квартирой.Насвистывая сквозь зубы, Лукас неспешно, вразвалочку подошел к машине, но вместо того, чтобы открыть дверцу и сесть, метнулся в кусты, где, он видел, исчез незнакомец. А в следующий миг, словно во сне, он уже гнался за негодяем по пустынной улице.Лукас бежал быстрее: не прошло и минуты, как он схватил незнакомца за воротник пальто (дорогого шерстяного пальто — с каких это пор бандиты так хорошо одеваются?), со всех сил вмазал в кирпичную стену дома и, не дожидаясь, пока тот опомнится и бросится наутек, схватил за горло.— Дейвенпорт?! — воскликнул он в изумлении, вглядевшись своему противнику в лицо. Так вот кто охотится за Эди! — Что ты тут делаешь, грязный ублюдок? Подглядываешь за ней?— Я не подглядываю! — прохрипел Дейвенпорт, стараясь высвободиться из железной хватки Лукаса.Но Лукас был моложе и сильнее, а кроме того, ярость придавала ему сил.— Это ты шел за ней следом после вечеринки у Адама? — Та ночь была еще слишком свежа в его памяти.— Да, — пробормотал Дейвенпорт. — Я.— А теперь бродишь вокруг ее дома? — допрашивал Лукас, все крепче сжимая хватку.— Конвей, пожалуйста… Я все объясню! Я не хотел сделать ничего дурного!— Сначала ты идешь за ней по пятам по ночной улице, — подытожил Лукас, с каждым словом чувствительно встряхивая своего противника, — теперь стоишь у нее под окнами и уверяешь, что не хотел сделать ничего дурного! Чего же ты хотел, черт побери?— Убедиться, что она в безопасности, — сквозь зубы проговорил Дейвенпорт. — Сегодня она раньше обычного ушла с работы. Я хотел удостовериться, что с ней все в порядке.— Решил о ней позаботиться? — словно выплюнул Лукас.Дейвенпорт кивнул.— Хочешь стать «папочкой-толстосумом»?Дейвенпорт покачал головой.— Нет. Просто отцом.— Какого черта… О чем ты говоришь?— Дело в том, — обреченно произнес Дейвенпорт, — что я — отец Эди. Ее родной отец.— Когда мы с твоей матерью познакомились, ей было восемнадцать, а мне — двадцать два.Трудно описать, какое изумление отразилось на лице Эди, когда через четверть часа после прощания Лукас вновь возник у нее на пороге, держа за воротник мистера Дейвенпорта!С трудом овладев собой, она пригласила мистера Дейвенпорта присесть на диван, налила ему кофе, а сама устроилась в кресле-качалке. Лукас прислонился к стене, готовый при первых признаках опасности ринуться на защиту Эди. Не то чтобы он не доверял Дейвенпорту… Хотя почему же? Именно что не доверял. И чертовски не хотел, чтобы Эди снова страдала.Но больше всего беспокоили его глаза Эди. Такого взгляда — голодного, жадного, почти молящего — он у нее никогда еще не видел. Слишком хорошо он понимал, что происходит. На глазах у него решалась ее судьба, а он был бессилен.Но мистер Дейвенпорт… и вдруг ее отец? Невероятно!— Продолжайте, мистер Дейвенпорт, — тихо, почти неслышно попросила Эди.Дейвенпорт поморщился. А чего он ждал, подумал Лукас, что она кинется ему на шею с криком: «Папочка!»?— Как я уже сказал, — со вздохом продолжил он, — оба мы были очень молоды. Я только тогда окончил Стэнфорд и проводил лето в Чикаго с родителями перед тем, как поступить в Калифорнийский университет. Твоя мать работала в. — магазине продавщицей. Она была родом из Кентукки, из бедной деревенской семьи, и приехала в город, чтобы устроиться на работу и помочь родителям. — Он коротко, печально улыбнулся. — Я влюбился в нее сразу, едва услышал, как она спрашивает: «Чем могу помочь?» Серебристый голос, сияющая улыбка… И вся она была словно из сказки.— Как ее звали? — чуть охрипшим голосом спросила Эди.— Мелоди, — ответил он. — Мелоди Чанс. Я обожал ее имя. Обожал ее голос, ее улыбку. Ее всю.— Что же было дальше? — на этот раз вопрос задал Лукас.Дейвенпорт тяжело вздохнул, поставил нетронутый кофе обратно на стол, пригладил ладонью темные седеющие волосы.— Я не был формально помолвлен, но между нашими семьями существовала договоренность, что мы с Люсиндой поженимся, как только закончим учебу. И мы с ней хотели пожениться, — с готовностью добавил он. — Мы знали друг друга с детства и очень любили друг друга. Но Люсинды в то лето не было в городе — она путешествовала с бабушкой и тетушкой по Европе — и я просто… Не знаю. Не видел ничего дурного в том, чтобы, пока мы не женаты, развлекаться с кем-нибудь еще. Короткий необременительный роман — вот как я себе это представлял. Не сразу я понял, что полюбил Мелоди. Знаю, это звучит ужасно, но я был еще мальчишкой. Избалованным, эгоистичным мальчишкой.— И она забеременела, — закончила за него Эди.— Да, — кивнул Дейвенпорт. — Но я об этом не знал. Мелоди мне так и не сказала. Потом оказалось, что она и сама не знала, пока не вернулась домой. Лето подходило к концу, мне пора было уезжать в Калифорнию, а Мелоди заговорила о том, что хочет вернуться домой. Что скучает по семье, что Чикаго для нее слишком велик, что лучше она подыщет работу в маленьком городке, поближе к дому. Я уговаривал ее остаться, говорил, что сумею о ней позаботиться, но она стояла на своем.Он тяжело вздохнул:— Я был очень молод. Не понимал, что со мной происходит. Я любил Мелоди, но и Люсинду любил и не хотел ее терять. Знал, что семья никогда мне не простит, если я не закончу учебу. А если откажусь жениться на Люсинде, опозорю не только себя, но и всех Дейвенпортов. Но если бы я только знал, что Мелоди беременна…Он вдруг поднялся с места, и Лукас немедленно принял боевую стойку на случай… на всякий случай. Но Дейвенпорт просто нервно прошелся по комнате и вновь опустился на диван. Лукас уже начал подумывать, что зря подозревал его во всех смертных грехах. В самом деле, глаза у него такие же голубые, как у Эди, да и в профиль они очень похожи. И потом, трудно не верить человеку, изнывающему от тоски и запоздалого раскаяния.— Где же она теперь? — спросила Эди, в голосе ее вера смешалась с сомнением.Мистер Дейвенпорт пошевелил губами, но ничего не ответил.— Мистер Дейвенпорт!— Я не прошу, чтобы ты называла меня папой, — принужденно улыбнулся он, — но давай оставим в покое «мистера Дейвенпорта». У меня есть имя. Пожалуйста, зови меня Рассел.— Где моя мать? — повторила Эди.Улыбка стерлась с лица Рассела Дейвенпорга.— Она умерла в прошлом году. Мне очень жаль, Эди.Эди побледнела, но не произнесла ни слова.— Неоперабельная опухоль мозга. Она узнала об этом за два месяца до смерти, а за две недели нашла меня. И рассказала, что у меня есть дочь. Если бы не ее решение, я никогда бы о тебе не узнал. Никогда бы не нашел тебя. Но она решила, что не должна уносить эту тайну в могилу — и за это я вечно буду ей благодарен.— Значит, она умерла? — словно эхо, повторила Эди.— Да.Дейвенпорт еще что-то говорил, но Эди слушала вполуха. Так что пришлось Лукасу вслушиваться в рассказ Рассела, чтобы пересказать Эди услышанное, когда она будет более… более расположена слушать.А Дейвенпорт тем временем рассказывал, как после смерти Мелоди Чанс нанял частного сыщика и с его помощью выяснил, что Эди Малхолланд, его дочь, работает буфетчицей в клубе «Дрейк», всего в нескольких кварталах от его офиса; как немедленно вступил в клуб и приходил туда каждый день, чтобы полюбоваться на Эди и поговорить с ней, но никак не мог решиться рассказать ей, какие узы их связывают. Всякий раз, как он открывал рот, слова застревали у него в горле Дейвенпорт боялся того, как воспримут эту новость жена и законные дети, но более всего страшился, что Эди его отвергнет.— Отвергну? — изумленно воскликнула она, пробуждаясь от своих невеселых мыслей. — Почему? Ради всего святого, с чего мне вас отвергать?— Не знаю, — ответил Дейвенпорт. — Я боялся, что ты, когда узнаешь правду…— Что же?— Увидишь во мне врага. Незваного гостя, который пришел разрушить твою жизнь. Уничтожить счастливые воспоминания о детстве, о приемных родителях. Но, клянусь, этого не будет! Я не собираюсь занимать место твоих родителей, и память о них останется для меня священна— О, об этом не беспокойтесь! — с чувством произнесла Эди.Несколько минут Рассел Дейвенпорт молчал, глядя на обретенную дочь с нежностью и любовью.— Не знаю, что будет дальше, Эди. Не могу тебе обещать, что все пройдет гладко. Боюсь, мои родные и семья не придут в восторг от этой новости. Но, так или иначе, я выполню свой долг. И сделаю все, чтобы доказать тебе, что… что люблю тебя.Губы Эди задрожали, и она высоко подняла голову — чтобы удержать слезы, понял Лукас Но слезы не хотели оставаться под веками: они переполнили глаза и покатились по щекам. Все молчали — да и что тут было говорить?— У меня два сына, — мягко проговорил Дейвенпорт, — а дочь только одна. Ее зовут Сара, она на три года младше тебя. Ей всегда хотелось иметь сестру.— Сестру, — дрожащим голосом прошептала Эди, — У меня никогда не было… ни братьев, ни сестер.— У нас хорошая семья, Эди, — заверил Рассел. — Вот увидишь, в конце концов все уладится. Дейвенпорты друг друга в беде не бросают. Для нас семья и кровные узы — главное в жизни.— Семья, — словно эхо, повторила Эди. Смотрела она при этом не на Рассела, а на Лукаса. — Никогда не думала… не надеялась, что у меня будет семья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34