Под мышкой зажат пухлый воскресный выпуск «Трибьюн» — деталь, удивившая и насторожившая Дорси. Захочет ли он вернуться в постель — на королевское ложе красного дерева, с высокой резной спинкой, изукрашенной затейливыми восточными узорами, и тяжелым пологом, в эти стены, окраска которых напоминала о кронах вековых деревьев, чуть шелестящих от ветерка в прохладный летний день?Куда ни бросишь взгляд: на кровать ли, на огромный, того же красного дерева, шкаф, на стены, на толстый восточный ковер на полу — все вокруг буквально кричало о богатстве и роскоши. И в голове у Дорси возникла одна забавная мысль: «А ведь к этому легко привыкнуть!»Может быть, не так уж это и глупо — заарканить миллионера? Двенадцать часов назад Дорси отринула бы эту мысль с негодованием, но теперь с ужасом обнаружила, что все ее жизненные убеждения пошатнулись за одну ночь. Может быть, не так уж это страшно, когда о тебе заботятся? Может быть, не так уж плохо зависеть от мужчины? Может быть, не так уж невыносимо быть связанной с кем-то на всю жизнь? Ведь если это значит — каждое утро просыпаться счастливой… и знать, что Адам рядом…Да, пожалуй, Лорен Грабл-Монро не так уж и не права.Дорси сонно улыбнулась, прогоняя настойчивые мысли. Не хочет сейчас она ни о чем думать.— Доброе утро, — промурлыкала она, потягиваясь и незаметно прикрывая обнаженную грудь простыней.Странно, с чего она вздумала скромничать? Ведь ночью Дорси совсем не стеснялась своей наготы. Стоит только вспомнить, что проделывали они вдвоем на этой самой кровати… Адам, как видно, не стеснялся и сейчас; пижамные штаны его сидели низко на бедрах, и, перехватив красноречивый взгляд Дорси, он ничуть не смутился — напротив, расплылся в улыбке, ясно показывающей, что…Что с кровати она сегодня не встанет.— И тебе доброе утро, — ответил он счастливым, чувственно-хрипловатым голосом, ставя поднос на стол. — Я уж думал, ты проспишь весь день.Испуганно ахнув, Дорси огляделась в поисках часов.— Еще нет и половины десятого, — рассмеявшись, успокоил ее Адам. — А что? Тебя ждет ревнивый жених?Он постарался, чтобы вопрос прозвучал шутливо, но в голосе Дорси почудилась неуверенность, словно Адам в самом деле опасался какого-то неведомого соперника. Неужели ревнует? От этой мысли по сердцу ее разлилось приятное тепло. Что было по меньшей мере странно, ибо всю свою сознательную жизнь Дорси ненавидела ревность и ревнивцев. Мужчина, ревнующий женщину, доказывает этим, что подсознательно видит в ней вещь, свою собственность… Но, оказывается, иногда очень приятно бывает чувствовать себя чужой собственностью. И потом, разве сама она не ревновала Адама к бедняжке Дезире?О боже! Еще немного — и все ее научные разработки полетят к чертям!— У меня сегодня назначена встреча, — объяснила она, снова прогоняя неприятные мысли и заставляя себя расслабиться. — Но это после трех часов. — И, подхваченная каким-то безумным порывом, добавила:— До трех я — твоя.От его ответной улыбки Дорси охватил такой восторг, словно она выиграла главный приз в каком-то немыслимом состязании. Адам налил ей кофе и поставил на прикроватную тумбочку: она поблагодарила, но пить пока не стала, не желая расставаться с чудным полусонным настроением.Адам тоже не спешил приниматься за кофе.— Должен тебя предупредить, — заговорил он, — хоть я и не религиозен, но каждое воскресное утро неукоснительно исполняю один обряд.— Какой же? — невинно поинтересовалась она.— Валяюсь в постели до полудня и прочитываю от корки до корки «Трибьюн».— Даже объявления? — улыбнулась она.— Даже объявления.— Ух ты! Впечатляет. Надеюсь, ты не против, что я здесь? Я тебя не отвлекаю?— Еще как отвлекаешь! — улыбнулся он. — Но я не против.И, отложив газету, одним плавным, тигриным движением вытянулся на постели, с ней рядом. Опершись на локоть, несколько секунд пристально всматривался в ее лицо — словно не знал, что сказать и что сделать дальше. И вдруг… улыбнулся. Медленной, ленивой, чувственной улыбкой, от которой внутри у нее жаркими искрами вспыхнуло пламя.— Признаться ли мне, — заговорил он низким чувственным голосом, — как здорово было проснуться рядом с тобой?От удивления Дорси даже рот приоткрыла. Он не стесняется говорить о своих чувствах! «Пожалуйста, не надо, — молчаливо взмолилась она. — Не своди меня с ума — я и так голову потеряла!»— Рассказать ли, какая ты мягкая и нежная, как чудно пахнешь?«Пожалуйста!»— Рассказать, как сладко сжимать тебя в объятиях? Как давно я не испытывал такого желания?«Не надо!»— Каким чудом стала для меня эта ночь?«Адам…»Кажется, он догадался о ее смущении, ибо, вдруг посерьезнев, спросил совсем иным тоном:— Или с подобными откровениями лучше подождать?Сердце Дорси билось, как сумасшедшее, кровь птицей летела по жилам. «Не может быть, — думала она в смятении. — Не может быть, чтобы он серьезно… Это всего лишь увлечение, только и всего — на самом деле он, конечно, так не думает! На самом деле эта победа ничем не отличается от прочих его любовных побед.Но если так, почему Адам не выглядит победителем? Почему больше похож на побежденного? Многим ли своим любовницам он приносил кофе и розы в постель?»— Нет-нет, — тяжело сглотнув, с трудом произнесла она. — Все в порядке. Продолжай.Он снова изогнул губы в самоуверенной, неотразимо сексуальной улыбке.— Сказать ли, что я хотел бы просыпаться рядом с тобой снова и снова? Что желаю тебя, как никогда еще никого не желал? Или тебя отпугнут такие признания?Если до сих пор кровь ее птицей летела по жилам — теперь она достигла скорости реактивного самолета. Непонятно, как еще Дорси не рухнула в обморок? Впрочем, голова уже кружится…— Я не знаю, — растерянно пробормотала она.Улыбка его потухла.— Да, — мягко ответил он. — Боюсь, я тебя отпугну. Поэтому лучше помолчу. Пока.Дорси ощутила странное разочарование, но тут же сказала себе, что жалеть не о чем. И незачем выслушивать пугающие признания. Ей и без того есть чего опасаться.Несколько секунд Адам молчал, глядя на нее так, словно хотел навеки запечатлеть в памяти ее образ. Затем осторожно пропустил между пальцев прядь ее волос.— Я рад, что ты осталась со мной, — просто сказал он.Мгновение поколебавшись, она ответила:— Я тоже рада.Костяшками пальцев он нежно провел ее по щеке.— Надо бы как-нибудь… повторить.У Дорси перехватило дыхание:— Ты д-думаешь?Он кивнул, проведя пальцами по ее нижней губе:— Угу. И как можно скорее.Нежные прикосновения его, казалось бы, такие невинные, сводили ее с ума, не давали думать.— Я… хорошо, — сдалась она без боя. Теперь он ласкал ее шею, нежно поглаживал плечи:— Например, сегодня ночью?— Сегодня ночью? — повторила она внезапно севшим голосом. Он снова кивнул.— Днем мне надо быть в Эванстоне, но к шести часам я освобожусь. Могу за тобой заехать. Мы перекусим где-нибудь, может быть, послушаем джаз, а потом вернемся сюда. Что скажешь?Что могла сказать Дорси, если при слове «Эванстон» ее обдало волной холодного ужаса? Прикосновения Адама по-прежнему зажигали в ней огонь, но где-то в глубине ее тела угнездилась ледяная игла — колола, давила, не давала дышать.— Ты… ты едешь в Эванстон? — пролепетала она, с трудом шевеля вмиг онемевшими губами. — Зачем?Он уронил руку на одеяло; Дорси вздрогнула от облегчения — и разочарования.— Сегодня в Северо-Западном университете выступает Лорен Грабл-Монро, — объяснил он, поморщившись. — Хочу поймать ее после выступления и взять интервью. Глаза бы мои не видели эту бабу — но, к сожалению, публика хочет знать о ней как можно больше.— Почему же ты просто не позвонишь ее рекламному агенту? — поинтересовалась Дорси так безразлично, как только могла.Он ответил с готовностью, словно только этого вопроса и ждал:— Можно сделать и так. Но эта женщина будит во мне примитивные охотничьи инстинкты, хочу выследить ее и захватить врасплох.«Вот ты и прокололся, охотничек», — с горьким злорадством подумала Дорси.Примитивные инстинкты… Несколько часов назад Адам тоже поддался «примитивным инстинктам», хоть и иного сорта…А вот об этом вспоминать не стоило, ибо Дорси мгновенно обдала горячая волна воспоминаний. О, что он с ней делал! А она — с ним! Что они делали друг с другом! Хоть до ста лет проживи — этого не забудешь. Особенно если знаешь, что такой сказочной ночи не суждено повториться.Ибо между нею и Адамом стоит другая женщина. Бесстыжая многоопытная стерва по имени Лорен Грабл-Монро.«Что же будет?» — со страхом думала Дорси. Что же теперь делать? Она провела самую сказочную ночь в своей жизни с человеком, которого, кажется, готова полюбить (если — о господи! — уже не влюбилась); но Лорен Грабл-Монро не позволит им быть вместе. Надо все рассказать Адаму. Он имеет право знать правду. Разве может она его обманывать — после того, что произошло между ними?Но какова будет его реакция? Дорси с горечью призналась себе, что, как ни странно это звучит, она совершенно не знает Адама. Что, если он разозлится? Не простит ей обмана? Или, узнав в ней автора ненавистной книги, возненавидит и ее саму? Что, если захочет ее наказать за обман? Разоблачит на страницах журнала, выдаст ее тайну, превратит ее жизнь в кошмар?Скрепя сердце Дорси признала, что это вполне возможно. Трудно поверить, что Адам способен на жестокость, но люди не всегда таковы, какими кажутся. Как он ни прекрасен, ни нежен, ни добр — доверять ему нельзя. По крайней мере, пока.— Адам, я…Договорить она не успела — он потянул с нее простыню и по-хозяйски накрыл руками ее грудь. От этого Дорси бросило одновременно в жар и холод: влечение боролось в ней с сомнениями, желание — со страхом. Но желание сме-лб все сомнения, и она, обвив рукой его шею и запустив пальцы в его густые темные волосы, нетерпеливым возгласом притянула его к себе.Какой он прекрасный… нежный… удивительный! Она обязательно поговорит с ним, непременно все объяснит — но позже… гораздо позже… А теперь…— Я опять тебя хочу, — шепнул он в ухо.И замер, пристально глядя ей в лицо и лениво поглаживая затвердевший от возбуждения сосок. Дорси поняла, чего он ждет: застонав, она подалась вперед и прильнула к его губам. Он открыл рот ей навстречу — и, нырнув языком в бархатистую глубину, Дорси узнала, каков на вкус Адам Дариен.Время объяснений еще настанет, успела подумать Дорси, а это воскресное утро они посвятят любви.Она молилась лишь об одном: чтобы никогда не настало время сожалений.Ровно в половине четвертого Лорен Грабл-Монро заняла свое место на сцене актового зала Северо-Западного университета и начала свое выступление.Адам пришел заблаговременно, пока все места не оказались заняты безумными фанатками, и сел в первый ряд. Не для того, чтобы лучше слышать — для того, чтобы лучше видеть.О, тут было на что посмотреть! Микроскопическая алая юбка открывала взору длинные-длинные ноги в черных чулках. Расстегнутый жакетик давал возможность лицезреть черный топ с низким вырезом, обнажающим соблазнительные округлости грудей. Стоило закрыть глаза — и Адам, кажется, ощущал аромат роковой женщины, пряный, горьковатый, опасно-чувственный.Теперь он понимал, что означает любимая присказка Лукаса: «Конфетка для глаз». Золотистые волосы, темные влекущие омуты глаз, алый рот, словно молящий о поцелуе… Да, увидев такую женщину, и умереть не страшно! Один взгляд на нее поднимает до небес дух… и не только…Едва она появилась на сцене, Адам перестал жалеть о том, что не остался дома. Хотя, сказать по совести, уходил он с большой неохотой. Его воля — весь день не вылезал бы из кровати. Он ведь не солгал Мак, когда рассказывал, как здорово было проснуться с ней рядом. Хотя нет, солгал. Не просто здорово — необыкновенно, изумительно, волшебно!Первое, что ощутил Адам, едва проснулся, что в ладони у него покоится теплая мягкая грудь, а к возбужденному мужскому орудию прижимаются не менее теплые и мягкие ягодицы. В первый миг он готов был овладеть Дорси прямо так, пока они лежат, слившись телами, словно две горошинки в стручке.Но Адам не стал ее будить. Он не знал, сколько времени пролежал так, сжимая ее в объятиях, наслаждаясь зрелищем ее мирного, невинного сна. Как приятно ее обнимать! Так приятно, что не хочется отпускать… никогда. Эта мысль, дойдя до сознания, потрясла Адама. Да, он желал Мак, как никогда еще ни одну женщину; но желать — одно, а хотеть, чтобы женщина осталась с тобой навсегда, — совсем другое! Однако в глубине души он понимал, что действительно этого хочет. Чтобы Мак осталась с ним навсегда. Пока смерть не разлучит их. И разрази его гром, если он понимал, почему!Да, она красивая, умная, страстная женщина. Таких в Чикаго пруд пруди. Почему же Мак кажется ему иной, совсем не похожей на всех его прошлых приятельниц и любовниц? Откуда это странное, головокружительное, томительно-пугающее чувство, что он свернул с привычной колеи и пустился в путь по неизведанным тропам?Да, будь его воля, он бы весь день не вылезал из постели. Но Дорси тоже надо было уйти — еще раньше, чем ему. Она так и не объяснила, куда идет. Ни ласками, ни уговорами (видит бог, Адам пробовал и то, и другое!) не смог он убедить ее остаться. А как старался! Он, если можно так выразиться, извлек из ножен все орудия любви — а арсенал его, если можно так выразиться, не оставлял желать лучшего, — убеждая ее плюнуть на все обязательства и деловые встречи и провести день вдвоем. Лучше всего — в постели. Предпочтительно — без одежды. По возможности-не размыкая объятий.Но у Мак нашлись дела поважнее. Ни ласки, ни уговоры, ни мольбы не заставили ее остаться — или хотя бы объяснить, что за неотложные дела объявились у нее в воскресенье.«Тебе это неинтересно», — отвечала она на все расспросы. Или: «Да ничего особенного». Или: «Нужно кое-что сделать». Или: «Я договорилась заранее и не могу отменить».Адам твердил себе, что беспокоиться не о чем. Куда она идет, с кем встречается — ее личное дело. Да, они провели вместе сказочную ночь, но это еще не дает им никаких прав друг на друга. Мак имеет право на личную жизнь. Тем более что об этой встрече она договорилась задолго до субботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34