Сорвал бумажную оболочку с одноразового шприца, начал наполнять его из ампулы.
— Я понимаю, почему твой отец позволил тебе прилететь сюда в таком состоянии, — промолвил дядя Джек. — Неясно мне другое: зачем ты это делаешь, какой тебе от этого прок?
— Деньги прежде всего. Эти акции будут стоить никак не меньше десяти миллионов долларов.
— Это не ответ, — он покачал головой. — У тебя уже в пять раз больше денег, но ты никогда не обращал на них никакого внимания. Должна быть другая причина.
— Может быть, потому, что я дал старику слово построить новый автомобиль. И не могу считать свою работу законченной, пока он не сойдет с конвейера.
Дядя Джек посмотрел на меня. В его голосе слышалось одобрение.
— Вот это больше похоже на правду.
Тут и я задал ему вопрос.
— Вы сказали, что знаете, почему папа позволил мне приехать сюда. Почему?
— Я думал, ты в курсе, — ответил он. — Старик Хардеман устроил его на работу в больницу после того, как все ему отказали, не желая иметь дело с сыном твоего деда.
— Повернись чуть на бок, — попросил Джанно.
Автоматически я повернулся, не отрывая взгляда от дяди Джека. Почувствовал укол в ягодицу.
— Добро не пропадает, не так ли? — и тут же дядя Джек расплылся у меня перед глазами.
Папа снабдил Джанно прекрасным лекарством. Проснулся я лишь в девять утра следующего дня в своей палате в Детройте.
Глава 10
В субботу днем я уже не находил себе места. Боль стихла настолько, что я вполне обходился аспирином. И кружил по палате, словно посаженный в клетку дикий зверь. Переключал телевизионные программы, без конца крутил диск настройки радиоприемника, пока тот не отвалился. Тут уж медицинская сестра не выдержала и побежала за моим отцом.
Он явился десять минут спустя. Оглядел меня с головы до ног.
— В чем дело?
— Я хочу на волю!
— Хорошо.
— Хватит меня тут держать, — я его не слушал. — Я свое отсидел.
— Если б ты слушал меня, а не себя, то заметил бы, что я сказал «хорошо».
Я вылупился на него.
— Ты серьезно?
— Одевайся. Я зайду за тобой через четверть часа.
— А как же повязки?
— Ребра останутся стянутыми еще несколько недель, а бинты на голове и лице мы заменим пластырем, — он улыбнулся. — Все хорошо. Сегодня утром я посмотрел рентгеновские снимки. Ты идешь на поправку. А мамино чудо-лекарство, макароны, окончательно поставит тебя на ноги.
Разумеется, мама заплакала, когда я вошел в дом Джанно и папа последовали ее примеру. Я посмотрел на Синди, стоявшую за маминой спиной. И у нее на глазах блестели слезы.
Я широко улыбнулся, подмигнул ей.
— Вижу, мама учила тебя, как в подобных ситуациях должно вести себя итальянке.
Синди скорчила гримаску и отвернулась. Когда же она вновь посмотрела на меня, слезы исчезли.
— Она также показала мне, как готовить соус для спагетти. Мы с утра на кухне. После того, как твой отец позвонил и предупредил, что сегодня ты приедешь домой.
Я повернулся к отцу.
— Мог бы сказать и мне, папа.
Он улыбнулся.
— Сначала я хотел убедиться. Что тебя можно отпустить.
— Джанно, помоги ему подняться наверх, — распорядилась мама.
— Si, signora.
— Раздень его и уложи в постель. Пусть он отдыхает до обеда.
— Мама, я же не ребенок, — запротестовал я. — И управлюсь сам.
Мама и слушать не стала.
— Джанно, не обращай внимания на его слова. Иди с ним.
Я двинулся к лестнице, Джанно — за мной.
— И не разрешай ему курить в постели, — добавила мама. — Он спалит весь дом.
Уже на первых ступеньках я понял, что сил у меня не так уж и много. Так что помощь Джанно принял с благодарностью. И заснул, как только оказался в кровати.
Синди заглянула ко мне перед самым обедом, когда мама пыталась влить в меня стаканчик бальзама.
Я проглотил половину, скривился, чуть не подавившись, вкус-то был отвратительный.
— Больше не хочу.
— Надо выпить все, — настаивала она. — Бальзам куда полезней таблеток.
Я все еще держал стаканчик в руке, не желая допивать его содержимое. Мама повернулась к Синди.
— Заставьте его выпить все до дна. А мне пора на кухню, ставить воду для макарон, — она двинулась к двери, на полпути обернулась. — Пусть обязательно выпьет до обеда.
— Хорошо, миссис Перино, — кивнула Синди и повернулась ко мне, едва мама вышла в коридор. — Ты слышал, что сказала мать, — на губах Синди заиграла улыбка. — Пей до дна.
— Она у меня замечательная, не правда ли? Ее беда в том, что она верит мне, когда я говорю, лучшая подруга мужчины — его мать.
— Я не встречала таких, как она, — в голосе Синди слышалась зависть. — Или твой отец. Деньги никоим образом не изменили их. Они волнуются лишь друг о друге.
И о тебе. Настоящие, живые люди.
— Все равно не буду пить это дерьмо.
— Выпьешь как миленький, — она смотрела мне в глаза. — Хотя бы для того, чтобы не огорчать ее.
Я проглотил остатки бальзама. Меня аж перекосило:
— О господи, ну и гадость, — и отдал ей стакан.
Она молчала, не сводя с меня глаз.
Я покачал головой.
— Вижу, мама произвела на тебя впечатление.
— Ты даже не представляешь, какой ты счастливчик, — сказала она серьезно. — У моей семьи больше денег, чем у вашей. Гораздо больше. А мои отец и мать ни разу не дали мне знать, что им известно о моем существовании.
Я удивился. О своих родственниках она никогда не вспоминала. — Ты слышал о «Моррис Майнинг»? — неожиданно спросила Синди.
Я кивнул. Разумеется, слышал. Теперь я понял, почему деньги ничего для нее не значили. «Моррис Майнинг» стояла вровень с «Кеннекотт Коппер» или «Анакондой». Мне даже принадлежала тысяча акций этой корпорации.
— Мой отец — председатель совета директоров.
Брат — президент. Он на пятнадцать лет старше меня. Я появилась нежданно-негаданно, и всю жизнь меня преследовало чувство, что мое рождение их не порадовало.
Во всяком случае меня быстренько спровадили в лучшие частные школы. Дома я не жила с пяти лет.
Я подумал о том, сколь разительно мое детство отличалось от ее. И согласился с ней. Мне действительно повезло. Я поднял руки, признавая свое поражение.
— Хорошо, крошка, тебе я сознаюсь. Я люблю их всем сердцем.
— Ты мог бы этого и не говорить, — ответила Синди. — Все и так видно. Ты пришел домой, когда тебе стало плохо. Я в подобных ситуациях бегу подальше от дома.
В открытую дверь постучали. На пороге возник Джанно.
— La signora послала меня, чтобы я помог тебе одеться и спуститься в столовую.
Я расправил простыню на ногах, улыбнулся Синди.
Она сразу поняла, о чем я думаю. Мама полностью вошла в роль.
До обеда оставался еще час. Одеться я мог и позже. Но благовоспитанным девушкам не следует проводить слишком много времени в спальнях итальянских юношей. Правила приличий этого не дозволяли.
За обедом, к полному моему изумлению, выяснилось, что я голоден, как волк. Я ел все: макароны, щедро политые соусом, сосиски, зеленые перчики, помидоры, нежные мясные тефтели.
— Тебе нравится соус? — спросила мама.
Я кивнул с полным ртом.
— Соус потрясающий.
— Его приготовила она. Все делала сама.
Я посмотрел на Синди. Соус показался мне чересчур сладким, но, к счастью, я не успел произнести эту мысль вслух.
— Твоя мама мне льстит, — потупилась Синди. — Я лишь клала в кастрюльку то, что она мне давала, и помешивала соус, чтобы он не подгорел.
Мне следовало догадаться об этом и самому.
— Соус очень хороший, — похвалил я и маму, и Синди.
— Если она поживет у нас еще несколько недель, — твердо заявила мама, — я научу ее готовить все сицилийские блюда.
Мамины макароны действовали лучше всякого снотворного. Через полчаса после обеда глаза у меня начали слипаться, хотя по телевизору показывали веселенькую комедию. И я отправился наверх, спать.
На следующее утро, в воскресенье, нарушился привычный для нашей семьи распорядок дня. Обычно все, включая Джанно, ходили к десятичасовой мессе. Но в этот раз мама не захотела оставлять меня одного.
Поэтому Джанно ушел в церковь к девяти часам, а по его возвращении туда отправились родители. Однако я не нашел в доме и Синди. А Джанно с веселыми искорками в глазах по секрету сказал мне, что она ушла с ними.
Я поднялся к себе. Теперь-то я точно знал, что выздоравливаю. Жуть как хотелось трахнуться. Но мама твердо стояла на страже нравственности.
Я, должно быть, задремал, потому что, открыв глаза, увидел стоящего у кровати отца.
Он наклонился и поцеловал меня.
— Если ты не возражаешь, мы можем спуститься в мой кабинет, и я сниму повязки.
— С удовольствием.
В смотровой он осторожно размотал бинт на голове, снял пластыревые нашлепки с носа, подбородка, скулы, левого уха.
Взял какую-то бутылочку, смочил ватный тампон.
— Будет немного щипать, но я должен продезинфицировать ранки.
Щипало, конечно, ужасно. Но недолго. Закончив, он пристально осмотрел мое лицо.
— Заживление идет достаточно быстро. Когда у тебя будет свободное время, слетаешь в Швейцарию. Доктор Ганс без хлопот избавит тебя от всех нежелательных последствий.
Я подошел к зеркалу над раковиной. На меня глянуло знакомое лицо.
На душе сразу стало легко. Я узнал себя. А с тем, прежним, лицом мне все время казалось, что я — это не я. И глаза уже не выглядели старыми. Они принадлежали именно этому лицу.
— Привет, Анджело, — прошептал я.
— Привет, Анджело, — эхом отозвалось лицо.
— Что ты сказал? — переспросил отец.
Я повернулся к нему.
— К доктору Гансу я не полечу. Хочу остаться с таким лицом. Оно — мое.
В понедельник утром я проснулся комком нервов. И потом не находил себе места. Особенно прочитав утреннюю газету.
Статью дали на первой полосе. Вместе с фотоснимком. Обгорелые развалины до пожара были домом. Заголовок гласил:
«ЗАГАДОЧНЫЙ ВЗРЫВ И ПОЖАР УНИЧТОЖИЛИ ДОМ И ТИПОГРАФИЮ НА МИЧИГАН-АВЕНЮ».
Еще не прочтя первой строчки, я догадался, о чем пойдет речь в статье. Прошлой ночью после полуночи раздались два мощных взрыва, от которых в домах, расположенных в трех соседних кварталах, вылетели стекла. В последовавшем пожаре полностью сгорели типография «Марк Эс принтинг компания, штаб-квартира НАБА и сорок автомашин, находившихся на примыкающей к зданию стоянке. Все попытки найти Марка Симпсона, президента НАБА, которому принадлежали и типография, и сгоревшие автомашины, не увенчались успехом. Репортер позвонил мистеру Симпсону домой, где его уведомили, что тот в отъезде и в данный момент связаться с ним не представляется возможным. Полиция и пожарная охрана ведут расследование, пытаясь установить, не было ли поджога. К счастью, ни в здании, ни на автостоянке никого в ту ночь не было, так что обошлось без человеческих жертв.
Новость эта не принесла мне успокоения. Я даже подумал, не перестарались ли те, с кем переговорил дядя Джек. Но я отогнал от себя эту мысль. Уж кто-кто, а дядя Джек знал, с какого конца подходить к таким делам.
Однако с каждым часом нервозность моя возрастала.
Я поднялся в свою комнату, попытался уснуть, но не смог даже сомкнуть глаз. Пришлось вернуться вниз.
Включил телевизор. Шла трансляция футбольного матча. Но я не следил за перипетиями игры, лишь тупо смотрел на экран, выкуривая сигарету за сигаретой. Наконец выключил телевизор, вновь поднялся наверх, улегся на кровать и уставился в потолок, положив руки под голову.
Я услышал, как открылась дверь, но не повернул головы. Отец подошел к кровати. Я молчал.
— Тебе нельзя так нервничать.
— Ничего не могу с собой поделать.
— Давай я сделаю тебе укол, и ты поспишь.
— Нет.
— Тогда прими пару таблеток. Они успокоят тебя.
— Я хочу побыть один, папа.
Он повернулся и направился к двери. Я сел, спустил ноги на пол.
— Папа!
Он повернулся.
— Извини, папа.
Он кивнул.
— Я понимаю, Анджело, — и вышел из комнаты.
За обедом я лишь поковырялся в тарелке, а затем поднялся к себе.
В восемь тридцать я спустился вниз, устроился в гостиной. Из библиотеки долетали звуки телешоу. Без четверти девять зазвонил телефон. Я схватил трубку.
Звонил Дональд — слуга, камердинер, помощник Номера Один.
— Мистер Перино?
— Да, — я ожидал услышать не его голос.
— Мистер Хардеман попросил узнать у вас, сможете ли вы присутствовать на совещании держателей акций и заседании совета директоров, намеченных на завтра.
— Смогу, — коротко ответил я.
— Благодарю, я ему передам. Спокойной ночи, — чувствовалось, что он уже собрался положить трубку.
— Одну минуту! — остановил я его. — Могу я поговорить с мистером Хардеманом?
— К сожалению, нет, сэр. Мистер Хардеман уже спит.
Нам пришлось сделать остановку в Пенсаколе, и мы только что прибыли. Мистер Хардеман очень устал и сразу же лег спать.
— Хорошо, Дональд. Благодарю, — я опустил трубку на рычаг, недоумевая, как старику такое удается. Я бы уж точно не заснул.
Но тут я вспомнил где-то прочитанные строки о том, что генерал Грант перед каждой большой битвой обязательно спал часок-другой. Виски и сон, считал он, придавали ему сил.
Спать я не мог, но мысль насчет виски мне понравилась. Я посмотрел на часы — без пяти девять, и двинулся к бару.
Ровно в девять, когда я наливал себе второй стаканчик, в дверь позвонили. Джанно пошел открывать, но я опередил его.
На пороге стоял мужчина в пальто с поднятым воротником, в низко надвинутой на глаза шляпе, так что лица его я разглядеть не мог.
— Мистер Анджело Перино? — спросил незнакомец.
— Да.
— Это вам, — он сунул мне в руки большой конверт из плотной бумаги. — Передайте судье наши наилучшие пожелания.
— Благодарю вас, — но он уже сбегал по ступеням и нырнул в открытую дверцу автомобиля, стоявшего на подъездной дорожке с работающим мотором.
Автомобиль рванул с места до того, как дверца захлопнулась.
Я закрыл дверь, вернулся в гостиную, снял резинку, перетягивающую конверт. В нем оказались две папки.
Я уселся на диван. Раскрыл первую. Письмо, которое я просил добыть из сейфа Лорена. Я быстро прочитал его.
Слово в слово как и говорила Бобби. Закрыл первую папку и перешел ко второй.
В ней было все, о чем я мог только мечтать, и даже больше. Фамилии, даты, места встреч. Даже фотокопии получаемых им чеков. Симпсон, похоже, был фанатиком учета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43