До нас доносились лишь вой турбины, свист ветра да шорох шин по идеально гладкой поверхности. Я крепко сжимал руль, нацеливая машину на горизонт, где белая соль встречалась с синим небом.
Голос Синди раздался в моих наушниках, ровный и спокойный, словно мы ехали по городскому бульвару.
— Предельный уровень — шестьдесят восемь тысяч оборотов в минуту, скорость триста одиннадцать миль в час, температура камеры сгорания турбины постоянна, тысяча двести градусов по Цельсию.
Ее прервал вышедший на связь Дункан. Голос его вибрировал от возбуждения.
— Предельный уровень — шестьдесят восемь тысяч оборотов.
— Мы уже вышли на него.
— Все системы работают нормально, — добавил он. — Выходи на семьдесят тысяч и продержи ее на таком режиме минуту. Приготовились. Синди, ты бери время по своему секундомеру на случай, если радио выйдет из строя.
— Мы готовы, — рука Синди с хронометром появилась передо мной.
Я начал приоткрывать дроссель. Мгновение спустя Дункан повел отсчет секунд.
— Минута пошла. Предельный уровень семьдесят тысяч.
Палец Синди надавил на кнопку хронометра. Краем глаза я уловил, как секундная стрелка двинулась в круговое путешествие. И рука Синди исчезла. Остался лишь голос.
— Предельный уровень — семьдесят; скорость — триста двадцать пять; температура — тысяча двести градусов; время — пятнадцать секунд, — последовала короткая пауза. — Предельный уровень — семьдесят; скорость — триста сорок пять; температура — тысяча двести градусов; время — сорок пять секунд, — и тут же:
— Шестьдесят секунд.
И одновременно радиоголос Дункана:
— Шестьдесят секунд! Снижай обороты, парень.
Плавно.
Я уже прикрывал дроссель.
— Понято.
Повернуть голову и посмотреть на Синди я решился, лишь когда скорость упала до семидесяти миль. Несмотря на систему кондиционирования в кабине, лицо ее раскраснелось, а на верхней губе выступили капельки пота.
Дышала она как после спринтерской дистанции.
— Ты знаешь, с какой скоростью мы ехали?
Я покачал головой.
— Нет.
— Триста девяносто одна миля. Я кончила дважды.
Я усмехнулся.
— Я бы тоже кончил, да был слишком занят.
— Помните, что вы в прямом эфире, — ворвался в кабину сухой голос Дункана. — Прекратите говорить гадости.
Мы рассмеялись. Ее рука нашла мою на рулевом колесе.
— Блеск, а не машина.
Я посмотрел на Синди.
— Представляешь, что бы мы творили на ней в гонке?
До конца трассы оставалась миля. Я коснулся ногой тормозной педали. Большего от меня и не требовалось.
Автоматическая электронная система управления тормозами брала на себя все остальное.
— К тому времени, как я вышел из душа и переоделся, механики уже закатили прототип «бетси формула-1» в грузовой отсек трейлера, также снабженный системой кондиционирования, чтобы отвезти машину на наш испытательный полигон.
Дункан повернулся ко мне, едва я вышел из здания.
Его глаза щурились от яркого солнца.
— Машину ты вел отлично, парень.
— Благодарю. Все системы отработали как надо?
— Просто идеально. И режиссер сказал, что снимки будут очень четкими. К камерам у него претензий нет.
— Это хорошо. С погодой нам повезло.
Он кивнул.
— Да, наши рекламщики довольны, как никогда. Они получат все, что просили. Ролик будет что надо.
Я посмотрел на него.
— До появления телевидения было куда проще, не правда ли? Выставил новую машину в автосалоне, и все дела.
Дункан улыбнулся.
— Во всяком случае мы не тратили столько времени на такую ерунду. Знаешь, до чего дошел этот режиссер?
Потребовал, чтобы мой голос звучал более драматично, когда я говорил с тобой по радио.
Я рассмеялся.
— Теперь я понимаю причину вашей нервозности.
Появилась Синди. Направилась к нам, ее распущенные волосы блестели на солнце.
— Номер Один звонит тебе из Палм-Бич.
Я прошел в здание, взял телефонную трубку.
— Как раз собирался позвонить вам. «Формула-1» показала триста девяносто одну милю.
— Кто вел машину? — голос звучал раздраженно.
Он молчал. Чувствовалось, что сейчас последует взрыв. Я отставил трубку от уха.
— Сукин ты сын! — проорал он. — Вице-президенты не испытывают экспериментальные автомобили. Когда же ты перестанешь играть в игрушки?
— Я имею право и поразвлечься.
— Но не на мои деньги. Зачем я дал тебе двести тысяч моих акций? Будь уверен, не для того, чтобы ты сломал себе шею и вывел нас из игры.
Я не ответил. Акции он отдал мне лишь потому, что не хотел возвращать миллион долларов, которые несколько лет назад я заплатил за наш новый завод.
— Держись подальше от этих гребаных автомобилей, ясно?
— Да, сэр, — спорить я не стал. — Но думаю, рекламный ролик вам понравится. Как только его закончат, я сразу переправлю его вам.
— Я могу подождать, пока его покажут по телевизору.
Сейчас у нас другие проблемы.
Этого он мог бы и не говорить. Проблем в новом году у нас хватало.
— О какой идет речь?
— Мой внук, — коротко ответил он. — Наконец-то он дал о себе знать.
— Понятно, — несколько месяцев Лорен Третий вел себя на удивление спокойно. И я уже начал задумываться, во что это выльется.
— Я не хочу говорить об этом по телефону, — продолжил Номер Один. — Немедленно приезжай ко мне.
— Но я должен быть и Детройте, чтобы одобрить схему конвейеров. Иначе работа станет.
— Поручи это Дункану, — бросил Номер Один. — А я жду тебя здесь, — и в трубке запикали гудки отбоя.
В комнату вошли Дункан и Синди.
— Номер Один всем доволен? — поинтересовался Дункан.
— К сожалению, нет. Он хочет, чтобы я незамедлительно приехал к нему.
Дункан посмотрел на меня.
— Что случилось?
— Не знаю. Он не захотел говорить по телефону.
Шотландец помолчал.
— Ты думаешь, он пронюхал?
— О чем?
— Проект «сандансер».
— Едва ли. Про это он не упоминал. Что-то связанное с Лореном Третьим, — я повернулся к Синди. — Позвони, пожалуйста, в аэропорт и узнай, как мне побыстрее добраться до Палм-Бич.
Она кивнула, взялась за телефонную трубку, а я посмотрел на Дункана.
— Вы полетите в Детройт и одобрите окончательную схему сборочных конвейеров. Я хочу, чтобы к двадцатому все было готово.
Синди прикрыла микрофон рукой.
— На прямые рейсы ты опоздал. Лучше всего вылететь из Солт-Лейк-Сити в шесть вечера. В Чикаго пересядешь в самолет до Форт-Лодердейла, а оттуда — на автомобиле.
— Годится. Заказывай билеты.
— В планах никаких изменений? — спросил Дункан. — Нитки один и два — «сандансер стандарт», три и четыре — «джетстар»? — Как мы и договаривались. Свяжитесь с Тони, удостоверьтесь, что у них все готово. Я хочу, чтобы конвейер работал как часы.
— Так оно и будет, — ответил шотландец. — Но…
— Что еще? — спросил я.
— Номер Один не обрадуется, когда узнает, что ты сделал.
Я посмотрел на Дункана.
— Когда ему останется лишь нажать кнопку «пуск», он уже ничего не сможет изменить.
Мы все подготовили. Одиннадцать часов утра во Флориде соответствовали десяти в Детройте и восьми в Вашингтоне. Золотой телеграфный ключ стоял в библиотеке дома в Палм-Бич. Ровно в одиннадцать Номер Один должен был замкнуть золотой ключ на своем столе, одновременно приводя в действие конвейерные нитки в Детройте и Вашингтоне. Мы уже оповестили газеты, радио и телевидение, так что репортеры, фотографы и операторы также готовились к церемонии. Ожидалось, что ровно через сорок пять минут с каждой из ниток сойдет первый автомобиль, а затем машины будут собираться с периодичностью в три минуты. И в день рождения Линкольна каждый салон, торгующий автомобилями «Вифлеем моторс», выставит на продажу новую модель.
Синди положила трубку.
— Билеты заказаны, путь свободен.
— Хорошо, — кивнул я. — Благодарю.
Она посмотрела на меня.
— А что делать мне? Возвращаться на испытательный полигон?
Я покачал головой.
— Нет, ты полетишь в Детройт. И возглавишь группу водителей, проверяющих сходящие с конвейера машины.
— А как же Стэнфорт? — Стэнфорт был старшим водителем-испытателем.
— Он останется на Западном побережье и будет заниматься тем же самым.
— Мне прибавят жалованье? — с улыбкой спросила она.
— Сколько получает Стэнфорт?
— Тридцать тысяч в год.
— У тебя будет столько же.
— Ему это не понравится. Чтобы женщина получала такие же деньги, как и он.
— Тяжелое дело, — я широко улыбнулся. — Неужели он никогда не слышал о борьбе женщин за равноправие?
Она возилась с магнитофоном, когда я вышел из спальни.
— Я собрался.
Она глянула на меня.
— Хочешь трахнуться перед отъездом? Будешь лучше спать в самолете.
Я рассмеялся.
— С каких это пор ты начала заботиться о моем сне в самолетах?
— Послушай-ка вот это, — и она нажала кнопку «пуск».
Рев накатывающего на машину ветра смешивался с удивительно высоким воем турбины и, вылетая из нескольких динамиков, наполнял комнату. Внезапно прорезался ее голос: «Температура камеры сгорания турбины восемьсот градусов Цельсия».
Тут же заговорил Дункан:
— Старт по сигналу. Десять секунд… девять… восемь…
Она выключила магнитофон.
— Как тебе это нравится?
Я уставился на нее. Вот уж кто не переставал изумлять меня. Я мог поклясться, что у нее не было ни минуты свободного времени.
— Когда ты успела?
Она улыбнулась.
— Попросила сделать дубликаты записей компьютера и микрофонов, а потом смонтировала их.
Я молчал.
— Ну?
Мне ничего не оставалось, как улыбнуться.
— Пошли в спальню.
— Нет, — возразила она. — Сейчас ничего не выйдет.
Если я буду устанавливать динамики, ты опоздаешь на самолет. Устроимся на полу.
Вновь ее палец нажал на кнопку «пуск», и не поднимаясь с колен, она поползла ко мне. А из динамиков несся вой турбины вперемежку с голосом Дункана: «…ять… шесть… пять… четыре…»
Когда он произнес: «Один и старт», она уже расстегнула мне ширинку и всунула мой член себе в рот.
Глава 2
Громадные сторожевые псы узнали меня, но не машину и бежали следом, пока я не остановился на подъездной дорожке и не вышел из кабины. Тут уж они завиляли хвостами, требуя, чтобы их поласкали.
Я потрепал их по головам.
— Привет, Доннер, привет, Блитзен.
Сигнал ультразвукового свистка отогнал их прочь. Из дома показался Дональд.
— Доброе утро, мистер Перино.
— Доброе утро, Дональд.
— Вы позволите взять из машины багаж?
— У меня его нет. Я налегке, с одной этой сумкой.
Он взял у меня сумку, и мы прошли в холл.
— Мистер Хардеман уже встал?
— Он завтракает с мистером Робертсом, — последовал ответ.
Из холла мы вышли на террасу, откуда открывался прекрасный вид на океан. Номер Один и Арти сидели за столом, подняли головы, услышав мои шаги.
— Доброе утро, Номер Один. Доброе утро, Арти.
Арти встал и крепко, как принято у адвокатов, показал мне руку.
— Доброе утро, Анджело.
— Долго же ты добирался сюда, — пробурчал вместо приветствия Номер Один.
— Я был в Форт-Лодердейле в половине второго, но почему-то не подумал, что должен спозаранку переполошить весь дом, — я сел и налил себе кофе. — Чудесное утро.
— Оно сразу помрачнеет, едва ты прочтешь вот это, — и Номер Один протянул мне утренний выпуск «Майами геральд».
Я взял газету, открытую на второй странице. Жирная красная черта окружала два абзаца в углу, предваряемые небольшим заголовком:
«ЛОРЕН ХАРДЕМАН I СУДИТСЯ С ВНУКАМИ ИЗ-ЗА КОНТРОЛЯ НАД ФОНДОМ
Лорен Хардеман Третий и его сестра, Энн Элизабет Алехина, попечители «Фонда Хардемана», обратились в суд штата Мичиган с иском, в котором просят признать недействительным пункт устава, согласно которому фонд дает право их деду голосовать по акциям «Вифлеем моторс компания, принадлежащим фонду.
Указывая, что такой пункт является незаконным, несправедливым и противоречащим интересам общественности, ради которых, собственно, и создавался фонд, они подчеркивают, что такое право позволяет мистеру Хардеману контролировать «Вифлеем моторс компании», являющуюся единственным достоянием фонда. Подобный контроль ставит под угрозу это достояние и, следовательно, может привести к прекращению деятельности фонда. Иск подан ими совместно с генеральным прокурором штата Мичиган, выступающим от имени народа штата, поскольку потеря или обесценивание имущества фонда отрицательно скажется на реализации проектов, осуществляемых фондом и правительством штата. Судья Пол Джитлин принял дело к рассмотрению и назначил слушание на 17 января, о чем уведомил фонд и мистера Хардемана».
Я опустил газету и посмотрел на Номера Один.
— А теперь объясните мне, что все это означает?
Он зло глянул на меня.
— Это означает, что нам дали по мозгам.
— Что-то я вас не понимаю. Вы же говорили мне, что попечителей пять. То есть еще двое помимо вас и ваших внуков.
— И что? — фыркнул он. — Я уже много лет не имел с ними никаких дел. Как, впрочем, и Энн. А вот Лорен поддерживал с ними тесный контакт, так что теперь они готовы есть у него из рук.
— Вы не говорили с ними?
— Я не могу связаться с ними по телефону! Они загадочно исчезли. Лорен провел соответствующую подготовку.
Я повернулся к Арти.
— И каковы наши шансы?
— Тебя интересует юридическое толкование ситуации или только вывод?
— Только вывод.
— Мы проиграли.
— Почему?
— Это условный дар. Когда мистер Хардеман передавал акции фонду, он или удержал, или потребовал оставить ему право голоса по этим акциям как условие их передачи. Суд должен постановить, что это был неполный дар и, так как законность фонда не ставится под сомнение, потребовать от мистера Хардемана передать право голоса по этим акциям фонду.
— А если будет поставлена под сомнение законность фонда?
— Тогда акции вновь станут собственностью мистера Хардемана. И, разумеется, он станет получателем дивидендов с этих акций. По самому грубому подсчету их сумма с 1937 года составляет примерно сто миллионов долларов. Из них мистер Хардеман должен выплатить по федеральным налогам и налогам штата шестьдесят пять миллионов долларов, а с учетом процентов — шесть в год — на личный доход общая сумма налоговых выплат составит сто тридцать миллионов долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43