И была еще информация, которая шла по линии министерства иностранных дел через Молотова — от советских дипломатов, в частности, из Берлина от полпреда Владимира Деканозова.
Несколько донесений о том, что Гитлер отказался от нападения на Англию и все действия в этом отношении являются лишь демонстрацией, скрывающей переброску основных германских сил на Восток, были получены еще в сентябре 1940 г. из различных источников — из Бухареста, Парижа, Берлина. Донесения такого содержания шли до конца 1940 г. и продолжали поступать в 1941 г.
Ни один здравомыслящий человек, располагавший такой беспрецедентной по объему и по достоверности информацией, поступившей из сотен различных, не связанных друг с другом источников, не мог считать ее дезинформацией. Тем более не мог считать эту информацию дезинформацией такой человек, каким был Иосиф Сталин.
Сталинский «Сценарий»
Лучше многих других Сталин знал, что нападение Германии неизбежно. Кто, как не Сталин, знал, что Гитлер уже многие годы вынашивает планы захвата Восточных территорий. Кто, как не Сталин, прекрасно знал, что сегодня Гитлер уже перешел к осуществлению этих планов. Недаром же Сталин еще 14 ноября 1940 г., в день возвращения Молотова из Берлина после «прощупывания» Гитлера, на заседании Политбюро заявил: «Могло ли случиться, что Гитлер на какое-то время мог отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его „Майн Кампф“? Разумеется, нет!»
Сегодня, в марте 1941 г., Гитлер пытается поставить Сталина в безвыходное положение, пытается навязать ему сценарий вступления в войну. Но Сталин не привык оказываться в безвыходном положении. И вот, что говорит об этих его чертах Черчилль: «Он [Сталин] обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью. Он был непревзойденным мастером находить в трудную минуту выход из самого безвыходного положения…»
И сегодня Сталин уже принял решение. Война с Германией, когда начнется, она начнется не по сценарию, навязанному Гитлером, а по его собственному, сталинскому, «Сценарию».
Этот «Сценарий» примет во внимание расстановку сил на международной арене и учтет экономический и военный потенциал возможных будущих союзников России в борьбе против Гитлера.
Этот «Сценарий» учтет и то, что на прошлой неделе, 11 марта 1941 г., произошло величайшее историческое событие — в борьбу против Гитлера вступили Соединенные Штаты Америки!
На прошлой неделе американский конгресс утвердил «Билль о ленд-лизе», по которому государства, подвергшиеся гитлеровской агрессии, смогут получить военную и экономическую помощь. И у России тоже есть шанс получить эту помощь, но… только в том случае, если она не будет нападающей стороной, а сама подвергнется нападению.
У России есть шанс получить ленд-лиз, если она станет ЖЕРТВОЙ ГИТЛЕРОВСКОЙ АГРЕССИИ! Только в том случае, если она будет вести справедливую освободительную войну против агрессора!
С этого дня гитлеровской ДЕЗИНФОРМАЦИИ будет противопоставлен гораздо более хитрый и коварный сталинский БЛЕФ, призванный ввести в заблуждение весь мир — врагов и друзей — и Бесноватого фюрера, и мудрейшего Уинстона Черчилля, и умнейшего Франклина Рузвельта, и «пламенных» коммунистов всех стран, и свой многострадальный народ.
Теперь никакие предупреждения о приближающемся нападении Германии уже не нужны — они уже не скажут ничего нового и могут только помешать осуществлению «Сценария». Признание того, что Гитлер готовится к нападению, невыгодно Сталину. Невыгодно по многим причинам. Во-первых, такое признание может ускорить нападение Гитлера. Во-вторых, это может помешать строительству предприятий-дублеров и вызвать необходимость принятия нежелательных превентивных мер военного характера. И в-третьих, будущая «жертва» как будто бы не должна знать заранее о планах агрессора, иначе вряд ли ее можно будет считать такой уж «невинной овечкой».
С этого дня Сталин будет нагло и открыто БЛЕФОВАТЬ. С этого дня Сталин будет делать вид, что он «верит» Адольфу Гитлеру, «верит» всей распространяемой Гитлером дезинформации. С этого дня Сталин будет делать вид, что он «верит» в то, что сосредоточение миллионной германской армии на советских границах — это «приготовление к вторжению на английские острова», от которого, как это хорошо знает Сталин, Гитлер отказался еще в сентябре 1940 г.
С этого дня Сталин будет упорно и во всеуслышание отрицать всякую возможность того, что Гитлер, который, как известно, нарушал все подписанные им договоры, может нарушить Пакт о ненападении и напасть на «дружественную» Германии страну.
С этого дня и до самого «внезапного» нападения, Сталин будет делать вид, что он «не верит» никаким донесениям разведки. С этого дня, вся агентурная информация, поступающая в Москву по всем каналам, a priori должна будет расцениваться как «дезинформация».
С этого дня, в ответ на донесения резидентов за кордон полетят неожиданные шифровки: «Мы сомневаемся в правдивости вашей информации».
С этого дня, на сообщениях разведчиков появятся резолюции: «В перечень сомнительных и дезинформационных сообщений». Или еще похуже: «Можете послать ваш источник к еб… й матери!»
До начала операции «Барбаросса» остается уже три месяца. 20 марта 1941. Вашингтон
Снова « Черная Капелла»!
В тот самый день, 20 марта 1941 г., когда на совещании в Кремле все агентурные сообщения о готовящемся нападении Германии на Россию, a priori были названы «дезинформацией», советского полпреда в Вашингтоне Уманского неожиданно пригласили в Госдепартамент.
Константин Уманский был назначен полпредом в США в 1939 г. Несмотря на достаточно прохладные отношения, существовавшие в этот период между Америкой и Россией, тридцатисемилетний Уманский пользовался в Вашингтоне симпатией. Обаятельный человек, эрудит, в совершенстве владевший многими языками, знаток живописи, любитель поэзии, музыки и театра, Уманский бывал в Белом доме и общался с Рузвельтом.
Не меньший вес имел Уманский и в Москве. Сталин в то время, казалось, благоволил к молодому дипломату, с которым поддерживали дружеские отношения такие известные деятели культуры как Пабло Неруда, Диего Ривера, Анна Зегерс. Уманский принимал в Москве многих зарубежных гостей, слетавшихся в те годы в «красную столицу» — Бернарда Шоу, Лиона Фейхтвангера, Анри Барбюса — и был неизменным участником встреч с ними Сталина.
В 1941 г. Уманский был в Вашингтоне. По свидетельству госсекретаря Корделла Хэлла, уже в феврале 1941 г. он получил указание президента ознакомить Уманского с содержанием агентурного сообщения, поступившего из Германии. Речь шла об информации американского торгового атташе в Берлине Сэма Эдисона Вудса. О той сверхсекретной информации, которую Вудс получил от заговорщиков «Черной Капеллы» — сотрудника абвера графа Хельмута фон Мольтке, бывшего президента Рейхсбанка Ялмара Шахта и начальника военно-экономического управления штаба Верховного главнокомандования Георга Томаса.
Провести беседу с советским полпредом Корделл Хэлл поручил своему заместителю Сэмнеру Уэллесу. Трудно сказать, почему Хэлл не выполнил указание президента лично. Обычно он так не поступал — по свидетельству современников, престарелый госсекретарь недолюбливал своего «молодого» пятидесятилетнего заместителя, слывшего сторонником политики «умиротворения» фюрера. Но на этот раз, в виду болезни Хэлла, с Уманским встретился Сэмнер Уэллес, и важность сообщения, переданного им полпреду, трудно переоценить: «…воздушные налеты на Англию служат ширмой для подлинных и подробно разработанных планов и приготовлений для внезапного и сокрушительного нападения на Россию…»
Несомненно, что эта информация была немедленно передана в Москву, и попала она к Сталину задолго до сегодняшнего дня, задолго до того совещания в Кремле, когда все агентурные сообщения и любые предупреждения приказано было считать «фальшивками». И вот сегодня, 20 марта 1941 г., Уманского снова вызвали в Госдепартамент, и беседовать с ним снова будет Сэмнер Уэллес.
Информация, которую на этот раз сообщил Уманскому Уэллес, была уже вполне конкретной — речь шла о гитлеровской «Директиве № 21». По словам Уэллеса, Госдепартаменту стало известно из заслуживающих доверия немецких источников, что Гитлер принял окончательное решение весной этого года совершить нападение на Россию.
Уэллес ознакомил Уманского, а возможно, и передал ему подробный план нападения с указанием направлений трех главных ударов, а также план эксплуатации территорий России и Украины, после того, как они будут захвачены.
План операции «Барбаросса», представший глазам советского полпреда, выглядел настолько устрашающим что Константин Уманский не сумел скрыть своего волнения.
Вспоминает Уэллес: «Мистер Уманский побледнел… Он молчал некоторое время, а затем просто сказал: „Я полностью осознаю серьезность сделанного вами сообщения… и немедленно сообщу своему правительству о нашем разговоре"».
Свидетельство Уэллеса дополняет Корделл Хэлл: «Уманский обещал переслать эти сведения своему правительству и, без сомнения, сделал это». Да, Уманский сделал это.
Константин Уманский был еще одним человеком, который задолго до «внезапного» нападения передал Сталину полное содержание гитлеровской «Директивы № 21».
И, может быть, именно этим он подписал себе смертный приговор.
Почти все, кто «знал» истинные причины трагедии, произошедшей 22 июня 1941 г., по странной «случайности» погибли или были расстреляны как «трусы» и «предатели». Все те, кто «знал», кроме тех — немногих, собравшихся за прямоугольным столом в кремлевском кабинете Сталина 20 марта 1941 г. и, так же как и сам Сталин, несущих ответственность за эту трагедию.
Вскоре после «внезапного» нападения Германии Уманского отозвали из Вашингтона, и на его место был назначен уволенный Сталиным в 1939 г., в угоду Гитлеру, Максим Литвинов. Уманский вернулся в Москву. И здесь его постигла личная трагедия — при странных обстоятельствах была убита его единственная пятнадцатилетняя дочь — красавица Нина. Убийцей девочки оказался ее товарищ — сын наркома авиационной промышленности Алексея Шахурина. После совершения преступления юноша пустил себе пулю в висок.
Не успев оправиться от горя, Уманский был вынужден отправиться к новому месту службы — в Мексику. А в 1945 г. он неожиданно получил новое назначение — представлять Советский Союз в Коста-Рике.
25 января 1945 г. вместе с женой Раисой Уманский вылетел в Коста-Рику. Самолет, вылетевший с аэродрома Мехико, взорвался в воздухе. Говорят, что в чемодан посла кто-то подложил взрывчатку.
До начала операции «Барбаросса» остается еще 86 дней. 27 марта 1941. Берлин
Информация «Старшины» надежна
Младший лейтенант Зоя Рыбкина из первого управления наркомата госбезопасности, с присущей ей аккуратностью, подшила в литерное дело «Затея» еще одно агентурное донесение Харнака. Копии этого донесения были разосланы, как обычно, Сталину, Молото ву, Берия и Тимошенко.
27 марта 1941 725/м
Исп. тов. Рыбкина, 1 отд. 1 Упр. НКГБ
Основание: сообщение «Корсиканца» от 24/3-41 г.
Работник министерства авиации Германии в беседе с нашим источником сообщил: В германском генеральном штабе авиации ведется интенсивная работа на случай военных действий против СССР. Составляются планы бомбардировки важнейших объектов Советского Союза. Предполагается в первую очередь бомбардировать коммуникационные мосты, с целью воспрепятствовать подвозу резервов. Разработан план бомбардировки Ленинграда, Выборга и Киева.
Среди офицеров штаба авиации существует мнение, что военное выступление против СССР якобы приурочено на конец апреля или начало мая. Эти сроки связывают с намерением немцев сохранить для себя урожай, рассчитывая, что советские войска при отступлении не смогут поджечь еще зеленый хлеб.
Сообщение Харнака основано на информации, полученной им от обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена. Это сообщение, видимо, будет последним сообщением «Старшины», переданным через «Корсиканца», потому что в день получения сообщения, 25 марта 1941 г., Короткое наконец-то встретился лицом к лицу с Шульце-Бойзеном.
Встречу организовал Харнак. Короткое ожидал Шульце-Бойзена в берлинском парке Тиргартен — он хорошо подготовился к встрече и должен был сразу узнать агента. И все-таки он был несказанно поражен, когда в условленный час к нему подошел высокий офицер в нарядной форме люфтваффе. Такого типичного гитлеровского офицера никак невозможно было представить себе в роли советского шпиона!
И все-таки это был советский шпион — обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен, член национал-социалистской партии, офицер германского Главного штаба люфтваффе и… советский шпион, известный в Москве под кличкой «Старшина».
Буквально с первых минут разговора с Шульце-Бойзеном Короткое понял, или скорее почувствовал, что он имеет дело с совершенно исключительным человеком — честным, прямым и бесстрашным до безрассудности. Весь профессиональный опыт подсказывал Короткову, что Шульце-Бойзен — человек надежный и получаемой от него информации можно доверять. Об этом важнейшем выводе Короткое немедленно доложил в Центр:
«В прошлый четверг „Корсиканец“ свел нас со „Старшиной“. Впечатление такое, что он готов полностью информировать нас обо всем, что ему известно. На наши вопросы отвечал без всяких уверток и намерений что-либо скрыть… Довольно сложно будет обстоять дело со связью. „Старшина“ находится на казарменном положении, в город может вырываться в неопределенные, непредвиденные заранее дни, в большинстве случаев еще засветло, иногда, возможно, в форме, как это было в первый раз…»
Личные встречи с обер-лейтенантом Шульце-Бойзеном, несомненно, были опасны и для Короткова, и для Шульце-Бойзена.
Но война приближалась, и оперативная информация из германского Главного штаба авиации была жизненно необходима. И с этого дня Александр Короткое будет регулярно направлять в Центр, кроме агентурных сообщений «Корсиканца», сообщения «Старшины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98