— Встаньте, Жильбер, и садитесь рядом. Давайте поговорим.
Жильбер пододвинул стул и сел возле кровати, держа руку Сабины.
— Что делает моя прелестная Нисетта? — спросила Сабина.
— Она внизу с Роланом.
— Они очень любят друг друга… Когда они обвенчаются?
— Одновременно с нами!
— Значит, когда я встану на ноги?
— Когда вы встанете на ноги, Сабина, — произнес Жильбер серьезно, — и когда вы будете отомщены. Я дал клятву стать вашим мужем не раньше, чем найду вашего гнусного убийцу и раздавлю его!
Говоря это, Жильбер в своем праведном гневе был великолепен.
— Господи! Вы пугаете меня.
— Как, Сабина, разве вы не понимаете, что, прежде чем я сделаюсь вашим мужем, я обязан за вас отомстить?
Сабина размышляла несколько мгновений, потом покачала головой с выражением решимости и печали в глазах, сказала тихо:
— Вы правы, Жильбер, вы должны за меня отомстить, и мне кажется, что очень важно узнать, почему я чуть не сделалась жертвой самого гнусного преступления. Кто осмелился вовлечь меня в засаду? Кто осмелился разыграть перед бедной девушкой такой отвратительный спектакль? Мне очень хочется знать…
— Вы это узнаете, Сабина, вы все узнаете, — заверил ее Жильбер.
— Я не осмелилась поделиться своими мыслями с Роланом и отцом. Они сделали бы все, но я не имела права рисковать их счастьем и их жизнью ради меня. Вы, Жильбер, это другое дело! Жизнь наша прочно связана чувствами, которые мы испытываем, и клятвами, которыми мы обменялись. Вы мне не брат, не отец, вы мой жених, и вам не для кого жить, кроме как для меня. Между нами не должно быть тайн, все должно быть ясно, справедливо, потому что мы любим друг друга, а любовь — это соединение двух душ в одну, двух сердец в одно сердце. Вот что для меня значит любовь, Жильбер!
— Вы знаете любовь так же, Сабина, как ангел — вечную жизнь!
— Или мы будем вместе жить, Жильбер, или мы вместе умрем — не так ли?
— Да, Сабина!
— И чтобы наша совместная жизнь была возможна и счастлива, никакое сомнение не должно коснуться наших душ, ни одна сторона жизни не должна оставаться в тени.
— Вы правы, Сабина.
— Поэтому мы должны, Жильбер, раскрыть тайну происшествия, которое, чуть было, не свело меня в могилу.
— Начнем действовать, Сабина! Теперь, когда силы к вам вернулись, я могу безбоязненно попытаться пробудить ваши воспоминания. Выслушайте меня, Сабина, и, так как у нас одна цель, позвольте мне направлять вас по пути, которым мы должны следовать дальше.
— Говорите, Жильбер, и не бойтесь быть со мной откровенным.
— Пока вы лежали на этом одре, — продолжал Жильбер, — я перебрал в голове все возможности и способы, с помощью которых можно добраться до истины. К сожалению, ни один способ не показался мне надежным. Мне не хватало сведений, которые вы одна могли мне предоставить.
— Я сказала все, что знала.
— Нет, вы можете сообщить мне еще многое, позвольте мне расспросить вас, милая Сабина.
Жильбер вынул из кармана небольшую тетрадь и карандаш. Каждая страница этой тетради, разделенная надвое, была исписана с одной стороны, а с другой пуста.
— В тот вечер 30 января, когда случилось это роковое происшествие, — начал Жильбер, — неизвестный принес вам письмо якобы от меня, сказав, что Ролан ранен…
— Да.
— Вы узнали мой почерк и мою подпись?
— Да. Во всяком случае, мне так показалось.
— Куда же делось это письмо?
— Не знаю, я положила его в карман моего платья. Оно там было?
— Нет, его не нашли. Вы точно помните, что взяли его с собой?
— Я в этом уверена.
— Значит, его вынули. Теперь скажите мне, узнаете ли вы человека, который принес вам письмо?
— Думаю, да.
— Запомнили ли вы, как он выглядел?
— Это был человек высокого роста, с широкими плечами, скорее худощавый, чем полный. На нем был просторный камзол, какой носят мастеровые, темно-коричневого цвета. Я запомнила большой острый нос и маленькие блестящие глаза.
— Его волосы, борода, брови? — спрашивал Жильбер и, пока Сабина говорила, быстро писал.
— Волосы длинные, густые, черные, бороды не было, брови широкие и густые, наружность угрюмая, черты лица грубые.
— Никаких особенных примет?
— Кажется, никаких… — отвечала Сабина, стараясь вспомнить.
— Припомните хорошенько.
— Да! На левой руке большой и глубокий шрам.
— Как же вы его разглядели?
— Когда мы остановили экипаж и он подал мне руку, чтобы подсадить меня, я была очень взволнованна и дрожала. Я подала ему руку и почувствовала этот шрам… Я совсем о нем забыла, а теперь вдруг вспомнила.
— Значит, шрам на левой ладони?
— Да.
— А экипаж? Вы не помните какую-либо его особенность?
— Нет.
— Вы не помните ни цвета кареты, ни номера ее, ни масти лошадей?
— Одна лошадь была белая… Другая — вороная или гнедая. Во всяком случае, темного цвета — вот все, что я могу сказать.
— А извозчик?
— О! Я на него не смотрела.
— Но когда вас везли так скоро, вы опускали переднее стекло и видели его?
— Нет, он был закутан в большой плащ, я не видела его лица.
— А если бы вы сели в этот экипаж, вы узнали бы его?
— Может быть…
— А между той минутой, когда экипаж остановился, и той, когда вам завязали глаза, что вы видели?
— Ничего: я была как во сне… Я видела большую ярко освещенную залу с вельможами и с дамами.
— Об этом я уже знаю все, Сабина, и скажу вам то, чего не знаете вы. Вы были в маленьком особняке на улице Сен-Клод, за столом было семеро мужчин и четыре дамы.
— Верно! — вскричала Сабина. — Как вы это узнали?
— Я узнал все, что относилось к ужину, от женщины, которая находилась в маленькой гостиной, когда вы пришли в себя.
— Вы видели эту женщину?
— Да, я отыскал ее и заставил говорить.
— Но она должна знать все.
— Она знает не больше вас. Вас похитили не те, у которых вы были, — я в этом уверен. Вас привезли туда, но вас там вовсе не ожидали.
— Кто же меня привез в тот особняк?
— Вот этого-то я не смог узнать, и никто в особняке на улице Сен-Клод, ни хозяева, ни гости, ни слуги не знают. Мне стали известны подробности вашего пребывания в особняке лишь до того момента, как вы выпрыгнули из окна. Вспомните, что произошло дальше?
— Нет, Жильбер, с той минуты я ничего не помню: верно, со мной был припадок помешательства.
— Вы абсолютно ничего не чувствовали?
— Холодное железо, — сказала Сабина, побледнев. — Я его почувствовала и теперь как будто чувствую снова…
— А того, кто вас ранил, вы видели?
— Не видела.
— Странно, что вы его не видели, Сабина, — проговорил Жильбер после непродолжительного молчания. — Когда спустя несколько часов после ранения я увидел вас окровавленную и бесчувственную, то решил, что вы умираете. Я едва не обезумел. Мой блуждающий взгляд наткнулся на ваше окровавленное платье, которое лежало вон там между камином и шкафчиком. Руководствуясь скорее инстинктом, нежели разумом, я схватил платье и запер его в этом шкафчике. Ключ унес с собой. С тех пор шкафчик не открывали. Вот ключ, хотите, я отопру его, Сабина? Мы вместе осмотрим ваше платье.
— Оно все еще здесь? — девушка указывала взглядом на запертый шкафчик. — Что ж, давайте посмотрим!
— Я опасаюсь, Сабина, что вид кровавых пятен взволнует вас, вам станет хуже. Может, повременим?
— Нет, нет, Жильбер! — запротестовала девушка. — Со мной ничего не случится, я уверена. Доставайте платье!
Жильбер подошел к шкафчику.
XXII
Взгляд
Открыв шкаф, Жильбер вынул одежду, которая была на Сабине в день преступления.
— Подайте ее мне, — сказала молодая девушка, — я хочу рассмотреть ее сама.
Порыв души будто придал ей физических сил. Сабина села на постели и прислонилась к изголовью.
— Вот платье, — сказал Жильбер.
Сабина взяла его. Юбка была цела, корсаж же оказался разорван и испачкан кровью. Жильбер изучил с величайшим вниманием каждую деталь платья, вывернул карман, расправил все складки.
— Нет ничего такого, что могло бы помочь нам, — сказал он.
Все другие части одежды были рассмотрены столь же внимательно, на стуле у кровати остались лишь башмаки и чулки.
— Один чулок разорван, — сказал Жильбер, — есть у вас царапина на ноге?
— Не знаю.
— Вот тут, повыше, разорвано еще.
— В самом деле…
— Другой чулок цел. Сабина, значит, вы были ранены еще и в ногу.
— Не знаю. Посмотрите.
Девушка высунула правую ногу из-под одеяла.
— Вы были ранены! — горячо сказал Жильбер. — Вот шрам, соответствующий разорванному месту на чулке, другой шрам на икре.
Жильбер поспешно взял со стула башмаки.
— Первый башмак разрезан чем-то острым. Подошва тоже разрезана. Может, вы наступили на какой-либо острый предмет?
— Не припоминаю.
Жильбер внимательнейшим образом рассматривал обувь девушки.
— Может, вы поранили ногу, выскочив из окна? Впрочем, это маловероятно, поскольку чулок разорван не снизу вверх, да и вы не ушибли бы этого места на ноге, — заключил он. — Разрешите мне взять этот башмачок, может быть, он мне понадобится!
— Господи! — вздохнула Сабина. — Как же все это объяснить?
— А в вашем прошлом не случалось ли чего-либо необычного, что навело бы нас на след?
— Кажется, нет, Жильбер.
— Вы были кем-либо любимы?
— Отцом, братом, Нисеттой и вами.
— А другими людьми?
— Я никогда не замечала этого.
— Вы молоды, очаровательны, вас просто нельзя не полюбить.
— Что вы предполагаете, Жильбер?
— Возможно, какой-нибудь отвергнутый обожатель, бездушный негодяй, чтобы отомстить за вашу холодность решил погубить вас. Вспомните, Сабина.
— Я вспоминаю, Жильбер, но ничего не могу вспомнить. Я всегда так холодно принимала своих поклонников, так мало обращала внимания на тех, кто пытался прельстить меня разговорами о любви, что не помню никого из них.
— Вы никогда не замечали, что кто-нибудь смотрит на вас с ненавистью?
Сабина вздрогнула.
— Да, — сказала она, — такое случалось со мной дважды.
— Где и как?
— Первый раз в театре, я была там с отцом.
— Давно?
— Год назад, как раз на масленицу…
— До или после нашей первой встречи?
— После, — ответила, краснея, Сабина. — Потому что я держала в руках в театре букет фиалок, который вы мне подарили.
— Как все происходило?
— Во время спектакля я заметила в партере напротив нас мужчину, сидящего спиной к сцене и пристально смотревшего на меня. Сначала я не придала этому значения, но он все время оставался неподвижен и глядел на меня в упор, не отводя взгляда. Его настойчивость раздражала меня.
— Припомните, как он выглядел.
— Высокого роста, крепкого сложения с невзрачным лицом и одет как дворянин.
— Вы узнали бы его, если вновь увидели?
— Безусловно.
— А потом вы его встречали?
— Только однажды в саду Тюильри.
— Давно?
— За несколько дней до той ночи…
— Но почему вы мне ничего не рассказали об этом человеке, Сабина?
— А что я могла рассказать? Мы встретились в Тюильри, он опять посмотрел на меня очень пристально и ушел, не сказав мне ни слова.
— Он был один?
— Да.
— Вы никогда не получали никаких писем, о которых не сообщали вашему отцу?
— Несколько раз мне приходили письма, но я распечатывала только ваши и Ролана.
— А остальные кто распечатывал?
— Отец, он часто смеялся, читая их, а потом бросал в огонь.
— Словом, ничто в вашей жизни, за исключением взглядов этого человека, не кажется вам странным?
— Ничто. Я всегда жила спокойно и счастливо.
Жильбер встал.
— Сабина, наш разговор вас утомил, я это вижу по выражению вашего лица. Вы должны отдохнуть. Завтра я приду к вам, а до тех пор, может быть, найду, какой-нибудь способ узнать правду.
Сабина протянула свою маленькую ручку, Жильбер пожал и нежно поцеловал ее.
— Не говорите ничего ни отцу, ни брату, ни Нисетте, — сказал Жильбер, — пусть этот разговор останется между нами.
— Обещаю вам, друг мой.
Жильбер наклонился еще раз, поцеловал руку молодой девушки и бросил на нее взгляд, исполненный бесконечной нежности, затем, сделав последний прощальный знак, он вышел из комнаты. Спускаясь с лестницы, Жильбер увидел Нисетту, направлявшуюся к Сабине.
— Ах, как я беспокоилась, брат, — сказала она. — Ты так долго пробыл у Сабины.
— Ступай, дитя, — отвечал Жильбер, — но не заставляй ее говорить: ей надо отдохнуть.
Нисетта подставила брату лоб для поцелуя и легко взбежала по лестнице.
Жильбер вошел в салон. Феб и Блонден пудрили парики. Ролан, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на улицу. Услышав шаги Жильбера, он обернулся.
— Похоже, Петушиный Рыцарь арестован? — спросил он.
— Кажется, — отвечал Жильбер.
— Наши соседи хотят на радостях украсить свои дома.
— «Кукареку!» — раздалось на улице.
— Шутки продолжаются, — сказал Ролан смеясь. — Мальчишки бегают по улице и кукарекают.
— На что это смотрят зеваки, собравшиеся возле дома Рупара? — спросил Жильбер.
— На афишу, которую только что прибил полицейский. Это — обещание награды тому, кто прислал начальнику полиции третьего дня письмо.
— Какое письмо?
— Не знаю. Хочешь взглянуть?
Ролан открыл дверь салона и вышел, Жильбер последовал за ним. Любопытные ходили взад и вперед по улице, останавливались, разговаривали, смеялись.
— Рыцарь арестован, — доносилось со всех сторон. Возле дома Рупара собралось человек тридцать: одни глазели на афишу, другие читали вслух про обещание награды в сто луидоров.
— Сто луидоров за письмо, посланное начальнику полиции, — вздохнул Рупар, — вот уж действительно легкие деньги!
— Да только не тебе пришла бы в голову столь замысловатая идея написать письмо, которое принесет сто луидоров! — сказала Урсула, пожимая плечами.
— Но… но… но… как знать! Если я попробую… Я ведь умею писать так крупно и разборчиво, и почерк у меня очень красивый!
— А, вот и месье Жильбер! — сказала мадам Жереми, приседая.
— И месье Ролан, — прибавила мадам Жонсьер улыбаясь. — Заметьте, — шепнула она, наклонившись к мадам Жереми, — с тех пор, как месье Ролан стал женихом, он не хорошеет.
— Так же как и Жильбер, моя милая. О! Я бы за него не вышла.
— Я тоже.
— «Кукареку!» — раздался пронзительный голос.
— Заставьте замолчать этих шалопаев! — закричал рассерженно Рупар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61