— И он в этом добился полного успеха, — сказал аббат, — потому что к восемнадцати годам мадемуазель Антуанетта стала просто совершеннейшей девушкой!
— Это действительно женщина образованная, — заметил Ришелье.
— Мало того, — добавил Вольтер, — это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует, горячо, страстно, с воодушевлением умеет вести интересный разговор, любит блестящее общество, охоту, развлечения!
— Что я вам говорил, Креки? — воскликнул Ришелье. — Эта женщина — само совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, вывел ее в свет и давал праздник за праздником — помните, какой она имела успех? .
— Ошеломляющий! В городе и при дворе говорили только о ней.
— Как она была хороша в день свадьбы!
— И как Норман был безобразен! — сказал Берни.
— Так же, как и теперь, — прибавил Вольтер.
— Да, но он был помощником главного откупщика, и брак совершился.
— Норман д'Этиоль — племянник Турншера? — спросил Креки.
— Да.
— Так что мадам д'Этиоль привязана к Турншеру всеми узами. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…
— За это Пуассон ему глубоко признателен!
— Сколько лет она замужем?
— Три года.
— И сколько ей лет?
— Я могу точно это сказать, — сказал Вольтер, — потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, это было 29 декабря 1721 года.
— Значит, ей теперь двадцать четыре года.
— Лучший возраст женщины!
— И мы едем к этому очаровательному созданию? — спросил Креки герцога.
— Да, мой милый, — ответил тот.
— Что мы будем там делать?
— То, что делают все, кто переступает порог ее гостиной — обожать ее.
— И вы разбудили меня так рано, и мы поехали так скоро только для того, чтобы представить меня мадам д'Этиоль?
— Когда вы приедете, маркиз, вы перестанете об этом сожалеть, ибо встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое блестящее общество, какое только можете себе представить.
— Не сомневаюсь.
— Вы можете сомневаться тем менее, что перед нами два представителя этого любезного общества — Вольтер и Берни, к чьим именам вы сможете присоединить имена Монертьюи, Монтескье, Мармонтеля, Жанти-Бернара и других знаменитостей.
— Удивительна жизнь этой молодой женщины! — сказал Вольтер. — Дочь Пуассона, человека ничтожного, она имела перед собой самую незавидную перспективу, но этот ребенок был баловнем природы! Все дурное оборачивалось для нее хорошим, и, вместо того чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых шагов следует по прекрасной дороге, усыпанной цветами. Кто может знать, куда приведет ее этот путь?
— Одна судьба, — сказал Берни.
— Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, — прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.
Ришелье тоже улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Что-то промелькнуло во взглядах двух этих умных людей, но умных столь различно: Ришелье имел всю хитрость придворного, Вольтер — все лукавство философа.
Карета тем временем уже несколько минут ехала по лесу, потом повернула налево, на берег реки и поднялась на крутую гору, на которой возвышался замок Этиоль.
— Мы не можем долго оставаться в замке, — сказал Креки, — я должен присутствовать при начале охоты: этого требует моя должность.
— Мы уедем тотчас, как вы захотите, — отвечал Ришелье, — но прежде дайте нам приехать.
— Вот мы и приехали, — сказал аббат де Берни, когда экипаж въехал в величественные ворота и покатился по аллее, украшенной справа и слева пьедесталами, на которых стояли статуи. Вся греческая мифология была представлена резцами лучших скульпторов. За статуями вьющиеся растения образовывали стену из зелени высотой в десять футов. В конце аллеи был большой двор с бассейном в центре, с постройками из кирпича по обе стороны, а в глубине возвышался сам замок с остроконечной крышей.
Карета остановилась у крыльца. Множество лакеев в разных ливреях, стоявших в передней, и множество экипажей во дворе свидетельствовали о множестве гостей.
Выйдя из кареты, Ришелье и Креки немного отстали от спутников. Маркиз взял за руку герцога.
— Любезный герцог, — сказал он, — хотите, чтобы я высказал вам свои сомнения?
Ришелье посмотрел на него с выражением, в котором смешивались и насмешка, и чистосердечие.
— Высказывайтесь, мой милый, — сказал он. — Мой дед был кардиналом, и, хотя сам я не священник, все же должен был унаследовать от него хотя бы привилегию выслушивать чужие признания.
— Мой неожиданный визит к мадам д'Этиоль не случаен.
— Вы так думаете?
— Уверен.
— Что ж, вы не ошибаетесь.
— Так, значит, все это неспроста!
— Разумеется!
Креки с любопытством наклонился к своему спутнику.
— В чем же дело?
Герцог хитро улыбнулся.
— Вы не догадываетесь? — спросил он.
— Нет.
— Тогда вы узнаете все, когда…
Ришелье остановился, размышляя.
— Когда? — с нетерпением спросил Креки.
— Когда мы позавтракаем с мадам д'Этиоль.
— Почему же не раньше?
— Потому что раньше… невозможно.
— Но…
— Молчите, мой милый, мой милейший, и будьте благоразумны.
Креки расхохотался.
— Знаете ли, вы чертовски раздразнили мое любопытство!
— Понимаю.
— Зато я ничего не понимаю!
— Вы поймете, когда придет время, любезный маркиз — до тех пор не расспрашивайте. Убаюкивайте себя предвкушением.
— Я буду себя убаюкивать, несомненно, но не засну.
Ришелье жестом предложил маркизу проследовать в замок.
III
Замок д'Этиоль
Выстроенный в живописном месте замок д'Этиоль был архитектурным шедевром и поистине волшебным зданием, в котором искусно совмещались и ослепительная роскошь, и изящный вкус, так прославившие восемнадцатый век — странный век французской истории, когда умер Людовик XIV и родился Наполеон I; век угасания старой королевской династии и появления династии новой — императорской; век прогресса, давший миру Вольтера и Руссо; век сильный, могучий, где все было грандиозно: величие и упадок, роскошь и нищета, слава и бесчестие; наконец, век, который все разрушил, уничтожил, поглотил и все воссоздал!
Но, простите меня, читатели, я увлекся, далеко отступил от предмета нашего повествования. Возвратимся же поскорее в прекрасный замок Этиоль, в эту милую обитель, где все, очевидно, служило тому, чтобы вызывать восторг и доставлять удобство: роскошь меблировки, великолепие экипажей, изысканный стол, беспрерывные празднества — это было восхитительное жилище, где хозяйкой была очаровательная женщина.
Завтрак был подан в розовой столовой, огромные окна которой позволяли гостям любоваться живописным пейзажем.
Пятнадцать мужчин, представлявшие цвет французской аристократии, искусства, науки, литературы и финансовых кругов, сидели вокруг стола в обществе десяти женщин, сиявших драгоценностями и красотой.
Но самая прекрасная сидела на почетном месте, угощая гостей, как умная хозяйка, желающая нравиться всем.
Это была Антуанетта д'Этиоль.
Антуанетта славилась не только тем, что она прекрасна, но и тем, что обольстительна в буквальном значении этого слова. Черты ее были тонкими, нежными, изящными; взгляд был мягким, как бархат, голос с небольшим оттенком истомы, который порой был звонким, как струна; ее чудные волосы были пепельного цвета с великолепным золотистым отблеском; кожа ее имела белизну перламутра, а рот напоминал амуров Альбано.
Но всего обольстительнее была неуловимая прелесть ее личика, отражавшего попеременно лукавство, кротость, доброту, глубину мысли и любовь. Это чрезвычайно выразительное лицо являлось истинным отражением души. Стан ее был очень строен, позы благородны и кокетливы; походка грациозна, ножки миниатюрны, руки совершенны. Одаренная женскими чарами, Антуанетта в совершенстве знала науку туалета.
По правую руку ее сидел Ришелье, по левую Вольтер, напротив помещался ее крестный отец и благодетель Турншер. Другие места были заняты виконтом де Таванном, маркизом де Креки, аббатом де Берни, графом де Рие, Пуассоном — братом Антуанетты, которому было тогда только двадцать лет, — далее сидела мадам Госсе с другом дома мадам де Рие, женой банкира, мадам де Вильмюр, замок которой находился по соседству с замком Этиоль, мадам де Лисней со своей дочерью, хорошенькой кузиной Антуанетты.
Возле мадам де Вильмюр сидел Норман д'Этиоль, муж Антуанетты, человек низенького роста с отталкивающим лицом.
Из четверых других мужчин трое были знаменитостями: Бусле — живописец, Фавар — драматург и Жанти-Бернар — поэт. Четвертый мужчина с серьезной физиономией, в строгом костюме, с проницательным и ясным взором, был Пейрони, знаменитый хирург.
Живой и остроумный разговор шел весело и душевно, каждой новой шутке все весело смеялись.
— Господа! — сказала Антуанетта д'Этиоль, до того тихо говорившая с герцогом Ришелье. — Позвольте мне сообщить вам приятное известие: герцог любезно обещал мне формально испросить у его величества позволение, чтобы «Искательница ума» была поставлена в придворном театре.
Фавар вспыхнул.
— В самом деле?
— Да-да! Это решено, не правда ли, герцог?
— Обещаю вам. — отвечал Ришелье.
— Довольны ли вы, Фавар?
— Доволен ли! — воскликнул автор, тогда еще малоизвестный. — Мог ли я мечтать о большем счастье? Ах! Все радости моей жизни достаются мне от вас: вы — муза, вдохновляющая меня!
— А месье де Вольтер подает вам советы.
— Фавару нужны только похвалы, — ответил Вольтер.
— Я никогда не забуду, что со мной случилось через два дня после премьеры вашей очаровательной пьесы, — сказал Турншер, смеясь.
— В самом деле, — сказала мадам д'Этиоль, также засмеявшись, — представьте себе, господа, после премьеры «Искательницы ума» я пришла в такой восторг, что умирала от желания увидеть автора и осыпать его похвалами. Я попросила дядюшку на следующий день исполнить мое желание, и он мне обещал.
— Верно, — продолжал Турншер, — а когда я отправился к Фавару, думая, что еду к поэту, я нашел кондитера…
— Увы! Такова была моя профессия! — сокрушенно сказал Фавар.
— Он обжаривал в масле пирожки, — прибавила мадам д'Этиоль.
— Не говорите дурно о пирожках, — сказал Пейрони с серьезным видом, — пирожки в масле выдумал отец Фавара, и они оказывают большие услуги желудочным больным.
— Кене предписал именно их бедной Сабине, — заметил Таванн.
— Кстати, — заметил Креки, — Даже говорил мне третьего дня, что его дочери гораздо лучше.
— Уверяют, что она спасена.
— Узнали, наконец, кто ранил эту несчастную девушку? — спросила мадам д'Этиоль.
— Пока нет. Начальник полиции не мог разузнать ничего, и он в отчаянии, этот бедный Фейдо де Марвиль, потому что король не скрыл от него вчера своего неудовольствия.
— Ах! — сказала Антуанетта д'Этиоль, и лицо ее вдруг изменилось.
— Это покушение на молодую девушку без видимой причины очень странно! — сказала мадам де Госсе. — Но ведь вы видели ее в самую ночь преступления, месье де Берни?
— Верно, — отвечал аббат, — мы ужинали в тот вечер с герцогом де Ришелье, с маркизом де Креки и виконтом де Таванном. Маркиз и виконт первые оказали помощь дочери Даже.
— Таванн первым увидел ее, — сказал Креки.
— И до сих пор ничего не известно?
— Решительно ничего.
— Впрочем, в ту ночь случились странные происшествия, — прибавил Пейрони, — особняк Шароле сгорел.
— И мы имели честь быть представлены Петушиному Рыцарю, — сказал Ришелье.
— Петушиному Рыцарю! — с ужасом повторила Антуанетта. — Вы его видели?
— Видели.
— Где?
— У мадемуазель Комарго.
— Ах, Боже мой! Неужели он хотел ее убить?
— Вовсе нет, разве что имел намерение задушить ее розами, потому что он принес великолепнейший букет, какой только можно достать в это время года.
— Петушиный Рыцарь принес розы мадемуазель Комарго?
— Он при нас преподнес их ей, и, право, этот Рыцарь очень хорош собой, и имеет очень интересную внешность!
— Подобное чудовище!
— Тише! Не говорите дурно о нем: его искренний друг здесь.
— Искренний друг Петушиного Рыцаря здесь, в моем доме?! — возмутилась Антуанетта.
Все гости переглянулись с выражением комического ужаса.
— Этот преданный и искренний друг, — сказал Ришелье, — виконт де Таванн.
— Боже мой! — сказала Антуанетта. — Вы шутник, герцог!
Веселый хохот встретил слова герцога. Один Таванн не смеялся.
— Утверждение месье Ришелье совершенно справедливо, — заявил он.
Взоры собравшихся устремились на него.
— Какая странная шутка! — проронила мадам де Вильмюр.
— Таванн вовсе не шутит, — возразил Креки.
— Он и прежде об этом говорил! — добавил аббат де Берни. — Доказательством служит то, что Рыцарь принес розы мадемуазель Комарго в ночь, когда он велел сжечь, как сам же признался, особняк Шароле, и пришел по приглашению Таванна.
— Он даже успокоил этих дам, — сказал Креки, — уверив, что им ничего не грозит и что он уже отдал соответствующие приказы.
— Ну да, он так и сказал, — подтвердил Ришелье.
— Но, выходит, ваш Рыцарь очаровательный человек, — сказала мадам д'Этиоль.
Ришелье расхохотался.
— Спросите вашего дядю, — предложил герцог. — Он также видел Рыцаря однажды…
Турншер сделал гримасу. Намек на приключение с бриллиантами у мадемуазель Аллар вызвал у него печальные воспоминания. Смех удвоился, потому что это приключение было известно всем.
— И Петушиный Рыцарь — друг виконта де Таванна? — поинтересовался Вольтер.
— Я имею честь находиться с ним в хороших отношениях, — ответил виконт самым серьезным тоном.
— В таком случае я буду вам чрезвычайно обязан, если вы представите меня ему, я желаю с ним познакомиться.
— Рыцарь тоже будет рад вас видеть, потому что он ваш поклонник. В последний раз, когда мы разговаривали с ним за завтраком, он мне много говорил о ваших сочинениях.
— Мне чрезвычайно лестно. Но разве вы часто с ним видитесь?
— Представьте себе, вот уж пять лет всякий раз, когда я подвергался опасности или когда мне была нужна важная услуга, Петушиный Рыцарь являлся в надлежащую минуту — устранял опасность и тем самым оказывал мне услугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61