— Как у тебя складывается путешествие с маркизом?
— К черту этого урода! — взорвался Роберваль.
Мадам рассмеялась.
— Кажется, ты получил надбавку к цене.
— Да. Он предлагает десять тысяч экю сейчас, и еще столько же, когда получит ее. Но он требует немедленной передачи опеки…
— Невиданная щедрость, если девочка еще не потеряла невинности, — спокойно сказала мадам.
Мороз пробежал по коже Роберваля, потом кровь ударила ему в голову — и он двинулся к женщине, вытянув руки.
— Франсуа, — резко окликнула его мадам, — если ты задушишь меня, как я обо всем расскажу?
Он остановился, продолжая нервно содрогаться.
— Тогда, ради Бога, говори, Элен!
Мадам прошлась по комнате, подобрала свою накидку и наконец заговорила.
— Как только ты уехал, она потеряла кольцо…
— Изумруд! — застонал Роберваль, но мадам не дала ему опомниться и рассказала все, что видела в саду, чувствуя, что каждое ее слово впивалось в его тело подобно лезвию ножа.
— Он?.. Ты узнал а? — вскричал Роберваль, едва она закончила.
— Бастин заверяет, что нет… что они еще дети. Но… — она развела руками, — близость, удобный случай — кто знает?..
— Я убью негодяя! Я спущу с него шкуру!..
— Он не негодяй! — ответила мадам. Вот и кульминационный момент ее рассказа: Роберваль это почувствовал. — Он — Пьер де Шабо. — Она ждала ответной реакции, но муж стоял словно немой, с побледневшим лицом. — Шабо, Франсуа! — Она потрясла мужа за плечо. — Адмирал Шабо! Как тебе нравится стать родней великого флотоводца Франции?
До Роберваля дошел смысл сказанного: он пошатнулся, схватился за стул и вдруг неожиданно рухнул на пол.
Мадам склонилась над ним, усмехаясь.
— И это любовь, — добавила она. — Это то, о чем мечтает каждый. Великий союз и настоящая любовь!
Роберваль с трудом поднялся на ноги. Он ухватил супругу за плечи и тряс так исступленно, что ее кости, казалось, вот-вот не выдержат, но она совершенно не чувствовала боли.
— К черту Турнона! — победоносно воскликнул он. — Я скручу этого кривого урода. Когда он услышит…
— Нет, Франсуа, нет, мой теленочек, — нежно возразила мадам. — Ты должен это сделать, но не сегодня. — Он выжидательно посмотрел на Элен. — Как ты повидаешься с Шабо?
— Я напишу ему. Я предложу…
Мадам покачала головой.
— Что значат ее богатство и имя для него, друга короля и правителя Бургундии? Нет, мессир. Адмирала может тронуть только то, чего ты как раз не понимаешь. Это любовь. Двое милых детей, которые любят друг друга с детства. О!.. — она неожиданно замолчала, задохнувшись. — Я сама хотела бы поговорить с ним.
Роберваль странно проницательно глянул на жену.
— А что с Турноном? — спросил он.
— Турнон представит тебя ко двору. Он рекомендует своего будущего родственника королю и мадам д'Этамп, которая, как я слышала, одновременно любовница короля и Шабо. И конечно, он сведет тебя с самим Шабо. О, Франсуа, когда это случится, ты должен взять меня с собой, — молила она.
Теперь взгляд Роберваля стал отчетливо подозрительным.
— Ты слишком многого хочешь! Что бы это значило?
ГЛАВА 10
Роберваль как влитой держался в седле, ощущая свое тело неестественно маленьким внутри крупных складок оранжевого бархата и желтого сатина. Позади него в своем сером камзоле с серебряными пуговицами ехал Турнон; Роберваль старался не смотреть на маркиза, чтобы не выдать внутреннего торжества.
Копыта лошадей стучали по мостовой между рядами лип, а впереди маячил почти нереальный из-за собранных в нем богатств новый замок Франциска I, Фонтенбло — украшение Франции и предмет зависти остального мира.
Робервалю сделалось душно, ему хотелось расстегнуть камзол; но он не сделал этого, а попытался дышать более глубоко и часто.
— Нервишки, дядя? — спросил Турнон. После того, как Роберваль согласился на его условия, маркиз не упускал случая называть его так, причем делал это с иронией, досаждавшей Робервалю (тому казалось, что этим более старший маркиз намекает на его низкое положение. — Расслабься. Ты увидишь, король — чудесный человек, уверяю тебя.
Роберваль не ответил. Он еще сильнее сжался, когда лошади въехали в Овальный двор. Его поразила роскошно одетая стража и шеренга лакеев. Когда один из слуг подошел, чтобы помочь им спешиться, Роберваль так разволновался, что поставил ногу мимо стремени и полетел наземь, сбивая с ног лакея. Он сильно ударился подбородком, но даже не посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его платье не порвано. С досады он оттолкнул от себя лакея.
— Должно быть, бедняга здорово струхнул, если стал таким неуклюжим, — заметил Турнон, изящно слезая с лошади.
Роберваль заметил ухмылки стражи и покраснел от стыда и злости. Он с удовольствием бы переломил хребет проклятому старикашке, но что он будет делать без Турнона в этом запретном мире, где даже слуги презирают его? Он отступил назад, пропуская Турнона, и начал вслед за ним подниматься по лестнице.
Длинная галерея выглядела удивительно соразмерной. Вдоль нее по обе стороны замерли колоссальные статуи богов и богинь, по стенам между ними висели картины. Потолок, обрамленный позолоченным карнизом, был расписан итальянскими мастерами. Небольшие окна с глубокими амбразурами по одной стене выходили в сад, а по другой — на пруд, украшенный изящным мраморным фонтаном.
У Роберваля и вовсе сперло дыхание, и он лишь изредка бросал осторожные взгляды на окружающее великолепие. Он был обеспокоен огромным количеством дам, великолепно одетых и украшенных драгоценностями, которые приветствовали Турнона, останавливались, чтобы разглядеть его самого, и начинали перешептываться за их спинами. Теперь он жалел, что не послушал жену, которая предлагала надеть камзол из черного бархата: ему показалось, что все обсуждали его платье оранжевых и желтых оттенков.
Внезапно Турнон остановился.
— Извини меня, дядя, я должен поговорить со своим другом.
Роберваль вцепился в рукав Турнона.
— Не оставляйте меня, — его голос был хриплым, и он не мог скрыть своего ужаса.
Турнон засмеялся.
— Господи, это не страшнее, чем первая брачная ночь для твоей племянницы! Идем, скорее покончим с этим! — он взял Роберваля под руку и повел прямо к открытым дверям, за которыми находился огромный тронный зал. Турнон сообщил их имена герольду, который повторил вслух, делая ударения на титулах.
— Шарль де Турнон — виконт де Бопре, маркиз де Турнон, кавалер ордена Святого Михаила и ордена Золотого Руна, — а далее тоном, который показался Робервалю менее почтительным, продолжил, — Жан Франсуа де ла Рош, мессир де Роберваль.
Его ноги отказывались идти. Роберваль застыл, судорожно глотая воздух и молясь о том, чтобы скорее убраться из этого места, доставлявшего ему столько мучений. Турнон потянул его за руку.
— Дядя! — проворчал он, и Роберваль позволил ввести себя во внутреннюю галерею, заполненную народом. Здесь ему стало немного легче, потому что все взгляды были обращены на огромный трон, осененный знаменами, стоявший на великолепном ковре из пурпурного бархата, и на закрытые двери.
Турнон кивал направо и налево, отвечая на приветствия.
— Это двойной праздник, — объяснил он Робервалю, — в ознаменование разгрома имперской армии в Пикардии и в честь возвращения моего друга Картье из Нового Света.
В этот момент заиграли трубы — и все голоса разом смолкли в напряженном ожидании.
— Монсеньер Генрих, дофин Франции, — объявил герольд и на одном дыхании продолжал: — Мадам Диана де Пуатье, сенешаль Нормандии.
В зал вошел юноша, на вид едва достигший семнадцати лет. Его смуглая кожа оттенялась костюмом, сияющим белизной от воротника до чулок. Но об руку с ним шла не юная девушка, а женщина такой красоты, что на какой-то момент Роберваль позабыл даже свои страхи. Она была одета в черное с серебром платье, а вся ее фигура казалась усыпанной алмазами; но прекраснее всего казались ее полуобнаженные грудь и плечи, приподнятый подбородок, безукоризненно правильный нос и тонкие брови.
— Смотри в оба, — тихо предупредил Турнон, а Роберваль почти подпрыгнул, так он был восхищен.
— Это и есть герцогиня? — прошептал он.
— Нет, когда появится герцогиня, тебе лучше не смотреть с таким восхищением на любовницу дофина. Это Диана де Пуатье. Сейчас она оплакивает смерть мужа.
— Неужели она любовница этого юноши?
— Совершенно точно, что она уже стала матерью, когда он родился. Ходят слухи, что она была любовницей короля до того, как стала любовницей его сына. Есть даже такие, кто считает, что она была любовницей всех королей, начиная с Людовика Святого. Говорят, она ведьма, околдовавшая дофина. Но разве это грех — обладать секретом вечной молодости? — отвечал Турнон.
В это время снова заговорил герольд:
— Екатерина Медичи, дофина Франции.
В зал в сопровождении дам вошла девушка со светлыми волосами, в великолепном костюме, немного напоминавшем мужской. Высоко подняв голову, она перешагнула пурпурный ковер, словно он был грязной лужей. Генрих и Диана сели справа от трона, а ее кресло стояло перед ними возле короля.
— Итальянка, жена дофина, — прошептал Турнон. — Весь двор чего-то ждет: Диана ждет, когда подрастет дофин, а Екатерина ждет, когда состарится Диана.
— Мадам Анна де Писсле, герцогиня д'Этамп, — возвестил герольд.
— Вот герцогиня, любовница короля.
Это была невысокая блондинка с широким лбом и ясными голубыми глазами — женщина, которая умела смеяться и знала, когда нужно смеяться! На голове у нее покоилась золотая диадема, отделанная сапфирами, а шею украшало ожерелье — опять же из сапфиров величиной с голубиные яйца.
— Смотри, — направил внимание своего спутника Турнон.
Когда герцогиня д'Этамп села в кресло слева от трона, по залу прошло движение — и присутствующие как бы разделились на две группы.
— Вот тебе линия — незримая, но более реальная, чем государственная граница. А властительная Анна и прекрасная Диана наблюдают за присутствующими и запоминают, кто на чьей стороне.
— Мы на стороне герцогини, — благодарно вздохнул Роберваль.
Турнон кивнул.
— Нужно быть уверенным, что находишься на нужной половине. От этого многое зависит…
Восемь герольдов разом провозгласили:
— Король и королева!
В это мгновение невероятное стало реальным. Даже если бы вошедший родился с рогами и хвостом, он все равно выглядел бы естественно, а все остальные мужчины смотрелись бы уродами. Он был настоящим, живым, ему хотелось верить, его хотелось любить
Под руку государь вел Элеонору, королеву Франции, но она терялась в его великолепии. Его взгляд охватил весь зал. Роберваль даже почувствовал, как глаза короля удивленно сощурились при виде его оранжево-желтого наряда. Франциск подвел королеву к ее креслу, в который раз оценил красоту Дианы, встретился взглядом с Анной и опустился на трон, расправив полы своей шелковой мантии по пурпурному бархату, как на картинах.
У Роберваля задрожали колени.
Началось какое-то шевеление: те, кто долго отсутствовал при дворе, или те, кто должен быть представлен, заняли позиции согласно списку. Но Турнон проигнорировал установленный порядок.
— Нас не забудут, — сказал он. — Давай-ка воспользуемся этим минутным переполохом, чтобы приблизиться к светилам, которые не так ярки, но обладают не меньшей властью.
Роберваль полностью положился на Турнона и неуклюже поспешил за его сухой фигуркой.
— Пардон, монсеньер. Пардон, мадам. О-о-о! Бонжур! Какое удовольствие, графиня. Вы все так же прекрасны и обворожительны. Пардон, монсеньер!
Они продолжали свой путь, и мгновение спустя Роберваль заметил поверх перекошенного плеча маркиза приближающуюся улыбку герцогини.
— Мой дорогой, — сказала она, поднимая руку так высоко, что Турнон не мог проигнорировать ее. — Это, несомненно, ваш день. Мы все ждем нашего дорогого Первооткрывателя.
— А как же адмирал? — спросил Турнон. — Это и его триумф. Картье — его протеже.
Д'Этамп взглянула на дверь.
— Что-то задерживает его. Он пожалеет, если пропустит прием Картье.
Турнон вспомнил про Роберваля.
— Мадам, позвольте представить вам моего дядюшку, господина де Роберваля. Я сватаюсь к его племяннице…
Герцогиня учтиво повернулась к Робервалю, но потом изумленно уставилась на него и взорвалась таким громким смехом, что разговоры вокруг нее утихли. Даже король обернулся на звуки столь любимого им голоса.
Мадам легонько хлопнула Турнона по плечу.
— Неподражаемый младенец! — сказала она так громко, чтобы ее могли услышать Генрих и Диана. — Вы появились при странном дворе, Роберваль: здесь бабушек лелеют как любовниц, а дедушки сватаются к детям. Сир, вы слышали: наш дорогой Турнон привел своего дядюшку.
Роберваль чувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Теперь весь двор смотрел на него. Дофин поднялся, держа руку на эфесе шпаги, а его лицо стало таким же белым, как и платье. Но король прервал несколько затянувшуюся паузу. Он картинно запрокинул голову и расхохотался.
— Господи! Он находит чудесный омолаживающий источник в своем новом мире — и не приносит нам даже бокала воды, чтобы и мы сумели продлить молодость! Ну, Турнон, представьте своего дядю!
Роберваль поклонился, пытаясь сосредоточить внимание на пурпурном бархате, подоле мантии Франциска и золотых пряжках его туфель. Был ли это конец или только начало? Что же ему теперь делать? Заявление Турнона обеспечило Робервалю могущественных врагов и разрушило его планы. Что он скажет Элен? Но даже целуя королевское колено, он заметил, что Турнон остался стоять, лишь немного склонив голову. Сейчас Роберваль ненавидел его — за эту самоуверенность тоже.
— Роберваль? — спросил король. — Из Пикардии?
— Это был титул моего отца, Ваше Величество, полученный им от Людовика XII.
Франциск так внимательно разглядывал Роберваля, что тот снова начал дрожать, чувствуя, что может случиться что-то невероятное.
— То, что дано, может быть отобрано. А то, что отобрано, может быть возвращено. Новое лицо всегда желанно здесь, сударь… — его голос затих, и только после кивка Турнона Роберваль понял, что эта божественная аудиенция закончилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38