Он начал было говорить, но потом рассмеялся. Шабо тоже улыбнулся, стараясь разгадать поведение племянника.
— Для чего кто-то становился рыцарем, Пьер? Настоящему рыцарю нечего стыдиться.
— Я ничего не стыжусь, — резко отозвался Пьер. — Вы помните ту ночь в Сен-Квентине, когда я впервые увидел вас… Вы обещали мне…
Шабо попытался вспомнить.
— Я обещал тебе что-то, связанное с девушкой?
— Да, Маргерит де ла Рок…
— О, я помню. Не то чтобы я обещал…
— Да, пожалуйста… вы обещали, что когда я стану рыцарем…
Шабо чувствовал себя очень утомленным. Этот юноша со своей блестящей памятью, со своей самоуверенностью… Шабо очень хотелось отослать Пьера до завтра.
— Но она обручена, как я понял. Она — ставка в важной сделке…
— Да, — пылко ответил Пьер. — Она обручена с маркизом де Турноном. Вот почему нам нужна ваша помощь, дядя.
Шабо отвернулся, избегая умоляющего взгляда Пьера. Он позвонил в серебряный колокольчик, и дверь открылась.
— Я очень устал, Гастон, — заметил он укоризненным тоном. — Принесите чего-нибудь покрепче.
Он ждал, физически ощущая нетерпение Пьера, взволнованного его молчанием. Он допустил ошибку в самом начале, не восприняв это дело всерьез, и не излечил Пьера от романтической привязанности.
Гастон налил два бокала, один из которых Шабо пододвинул Пьеру.
— Ты любишь эту девушку, — начал он без всякого выражения.
— Дядя… я люблю ее еще с тех пор, когда она была маленькой девочкой. Если бы вы видели ее… у меня просто нет слов.
— Но, Пьер, ты ведь знаешь, какие планы строятся относительно нее: она должна стать женой маркиза де Турнона.
— Она жила словно в тюрьме — так же, как и я был заточен в стенах аббатства. Она любит только меня.
Шабо разом осушил свой бокал, вновь его наполнил, отпил половину содержимого и повернулся к Пьеру.
— Замужество — это не любовь. Как мне объяснить тебе? Когда эта девочка не будет больше девушкой… когда она выйдет замуж, и ее честь будет защищена… только тогда вы свободны… любить, как вам заблагорассудится.
Пьер уставился на него.
— Послушай, Пьер. Посмотри вокруг. Даже я не женился по любви. Когда я был молодым, я тоже… — Шабо пожал плечами. — Женятся по необходимости, — закончил он более спокойно.
— Но разве грешно любить? К тому же Маргерит тоже принесет мне богатство. Она не кабацкая девка. Вам нужно только убедить Роберваля…
Бедный Пьер не понимал, что это невозможно. Маргерит была богата, а мать ее принадлежала к знаменитой фамилии. Если бы дело было только в Робервале, Шабо, вероятно, уступил бы, несмотря на ненависть к этому человеку. Но как он мог объяснить Пьеру, что теперь это было не в его власти?
— Я задумываю для тебя прекрасный союз, племянник. Он соединит тебя со знатнейшим домом Франции и решит, я надеюсь, твою судьбу. — Пьер хотел было возразить, но Шабо покачал головой. — Нет, послушай, Пьер. Не мы вершим свои судьбы. Ими владеет король, потом отец, мать и опекун. А если тебе не посчастливилось родиться дворянином, то над тобой стоит герцог, князь, граф, мессир. Я забрал тебя у другого дяди потому, что почувствовал: ты и впрямь можешь принести пользу Франции. Но это не значит, что ты принадлежишь себе — так же и эта девушка не принадлежит себе до такой степени, чтобы соединиться с тобой. Пусть она выйдет замуж за Турнона. Ты же женишься в соответствии с моими замыслами, и мир закроет глаза на связь рыцаря и прекрасной дамы. Может быть, именно ты подаришь Турнону наследника, о котором он так мечтает.
Пьер не верил своим ушам.
— Я приехал к вам, чтобы вы сдержали обещание…
Шабо встал и обнял Пьера за плечи.
— Которого, кажется, я никогда не давал…
— Значит, ваши высокие слова предназначались для юного простофили…
Пьер вырвался из объятий дяди.
— Вам не нужно беспокоиться о моей женитьбе даже на дочери короля. Я женюсь на Маргерит, и ни на ком другом!
— В таком случае тебе нужно было оставаться в монастыре, из которого я тебя вытащил, — голос Шабо стал ледяным. — Ты забываешься.
Тут дверь открылась, и в комнату торопливо вошел Гастон.
— Приехала герцогиня д'Этамп, монсеньер. Она…
— Пригласи ее, — приказал Шабо и повернулся к Пьеру. — Найди капитана де Л'Орель и оставайся в его распоряжении до моего приказа.
Пьер выпрямился, коротко кивнул и направился к двери, где столкнулся с мадам д'Этамп и окинул ее невидящим взглядом. Когда он вышел, Анна подняла сердитые глаза на Шабо, причем ее щеки были одного цвета с ее розовым платьем.
Шабо наклонился, чтобы поцеловать ей руку.
— Я удостоился такой чести, мадам…
— Я пришла сама — несмотря на то, что вы постоянно избегаете меня.
Она села, а Шабо, освободив стол, уселся напротив.
— Кажется, теперь я могу оказать услугу своим друзьям, лишь держась от них подальше, — нежно сказал он.
Анна пристально посмотрела на него и опустила глаза.
— Вы единственный никогда не боялись моего гнева, не так ли, Филипп?
— Сейчас на меня злятся все вокруг, Анна — даже те, кого я люблю, и кто любит меня.
Она посмотрела на дверь.
— Этот молодой офицер — тоже один из тех, кто любит вас?
— Он был одним из них, — Шабо посмотрел на нее с улыбкой, как на дитя, очаровывающее своей прелестью. Много лет она приходила к нему, веря в него даже тогда, когда он сам не верил в себя. Он играл в ее игру, хорошо зная, что временами д'Этамп склонна изображать чистую, неземную любовь.
Она протянула руку, взяла нетронутый бокал Пьера и так нервно его выпила, что несколько капель красного вина пролилось на розовый шелк.
— Филипп, что я могу сделать для вас?
— Ничего, моя дорогая, кроме как защитить себя.
— О! Я хорошо защищена. Он слишком глуп, чтобы поверить, что я могу любить кого-то еще, но даже если он не…
— Он слишком любит вас, чтобы верить.
Мадам д'Этамп равнодушно кивнула.
— Единственный вред, который могут принести слухи, это помешать мне молить о твоем прощении, как я того хочу. Но придет время, когда Монморанси заплатит своими титулами и жизнью за ту ложь, которую он распространяет.
Шабо пожал плечами:
— Он так долго ждал этого момента.
— И сегодня он нашептывает в ухо Франциску. В то ухо, куда шептал ты, Филипп. И он не ограничивается этим. Он заявляет, что у него есть доказательства…
— У него их нет. Они у меня.
— Где?
— В Пьемонте, в безопасности, моя дорогая. Я возьму их, когда они мне понадобятся.
— А мои письма?
Адмирал взял ее за руку.
— Они тоже в безопасности. Хотя они мало что скажут, только подтвердят преданность Его Величеству и теплые чувства к его друзьям.
— Они покажут мой активный интерес к государственным делам, и то, как я помыкала королем ради твоих интересов, когда ты был далеко. Они лишь добавят воды на мельницу коннетабля и Дианы.
— Они в безопасности, дорогая Анна, — заверил Шабо. — Если мне суждено пасть, ничто не увлечет тебя за мной.
Она встала и нежно улыбнулась ему, но потом ее лицо снова стало серьезным.
— Если тебе суждено пасть, то не надолго, обещаю тебе.
Шабо посмотрел на нее и неожиданно протянул руку, которую она поймала. Он почувствовал в ней такую силу, что попытался невольно убрать руку, но она продолжала сжимать его ладонь в своих пальцах.
— Дело не только в тебе, Филипп. Это наша страна, и мы не можем отдать ее в руки врагов.
— Я утратил это чувство, — ответил адмирал. — Я не могу больше верить, что я единственный патриот в этой стране. Монморанси, Диана и, конечно, дофин — они тоже могут сказать: «Это ради Франции!»
— Но это не так! Только ты можешь направить внимание короля в нужную сторону. Я лишь твой инструмент!
— Анна!
— О, это правда. Мы ведь связаны и загнаны в расставленную ловушку — давно, с детства. Четырнадцать лет ты был единственной моей надеждой, и мне не стыдно говорить об этом.
Он улыбнулся, так хорошо зная это настроение.
— Разве они были плохими, эти четырнадцать лет? Ты удостоилась любви короля. Ты хотела этого.
— Да, я хотела этого. Я боролась за это. Послушай, друг мой, у моего отца было тридцать детей, и из них восемнадцать — дочери. Он даже не надеялся найти мне мужа, да и о монастыре нечего было думать, — она выразительно взглянула на Шабо, — потому что я была слишком красива. В четырнадцать лет я была брошена в постель короля, а через год была Павия, затем два года плена. И я была там, когда Франциск вернулся домой, скромно ожидая в опочивальне своей матери. Я уже тогда знала свою судьбу. Я должна была понравиться. Женщина, которая не нравится, превращается в ничто или становится рабочей лошадью. Он научил меня любить и был прекрасным любовником, — на одном дыхании выпалила она.
— Был? — встревожился Шабо.
Она засмеялась и посмотрела на него, чтобы убедиться, что заинтриговала собеседника.
— Мужчина в сорок шесть лет уже не тот, каким он был в тридцать два, даже если это сам король, — сказала Анна. — Бог наградил меня умом, а дьявол — красотой. Я уверена, что один из них хотел создать меня мужчиной, потому что я могу понять, что подразумевает мужчина, когда произносит слово «любовь».
Шабо вздохнул. Он подумал, что предмет разговора был ничтожным и бессмысленным.
— Мой восемнадцатилетний племянник может рассказать тебе о любви. По его мнению, это феноменальное чувство.
Она удивилась такой смене темы разговора и подобрала юбки, чтобы уйти.
— Благослови его. Хотела бы я, чтобы все влюбленные были восемнадцатилетними.
— Он тоже связан, как и все мы, и очень жалеет об этом.
— Красивый молодой офицер? — Шабо кивнул. — Он испытывает непреодолимое желание.
— Ты раскусила нас, ведь так? — удивился Шабо.
— Я — женщина, а твой племянник из тех мужчин, которые нравятся — как и его дядя.
— Жаль! — сухо ответил Шабо. — Он посвятил себя одной.
— И кого же он имеет счастье или несчастье любить?
— Наследницу Коси, — ответил адмирал. — Племянницу Роберваля.
Она повернулась и посмотрела на Шабо расширившимися серыми глазами.
— Объект страсти Турнона? — Он кивнул. — Ты уже знаешь, не так ли? Ты знаешь, что они сделали? Что Турнон нашел другого покровителя, что состоится экспедиция — и Роберваль станет наместником в Канаде?
— Предатели!
Филипп молча наблюдал, как на ее лице гнев сменяется болью. Он хотел бы причинить ей еще более сильные страдания, но обнаружил, что это очень трудно сделать. Потом взял ее за руки.
— Ты не должна печалиться, Анна. Настанет день, когда король умрет, и все, даже самое дорогое для нас, будет принадлежать Генриху, Диане…
Она отшатнулась, словно он ударил ее.
— Но Франциск жив, — воскликнула она, сердито выставив подбородок. — Я выведу их на чистую воду… Все подхалимы…
— И я?
— Ты никогда не был таким! Ты неизменно прекрасен!
— Я хочу, чтобы ты всегда верила в это. Если бы я мог отдать свою жизнь за тебя… если бы моя жизнь что-то значила… — Анна запротестовала, но Шабо не дал ей заговорить. — Я хочу, чтобы ты знала о моих планах относительно Пьера. Я хочу спасти его, если смогу. Он мне очень дорог. Я подумал… — он сделал паузу, а потом смело продолжил, — … о союзе с младшей дочерью сенешаля…
— Нет!
— Если бы это можно было осуществить сейчас, пока я окончательно не потерял влияние…
— Нет!
В первый раз адмирал был напуган ее гневом.
— Кем ты становишься? — зло спросила мадам д'Этамп. — Таким, как они? Франциск еще не перестал стучаться в мою дверь… он не перестает мять мою постель…
— Что бы они ни говорили сейчас, мои офицеры не получали даров из твоей спальни, Анна, — сказал адмирал жестко.
Она села в кресло и с таким видом посмотрела на свой корсет, как будто бы он давил ее.
— Твои офицеры приезжали из Павии, — сердито заметила она, — где ты разделял плен вместе со своим королем, и восхваляли твою стойкость в плену. Но твоя карьера была запятнана поражением…
Шабо посмотрел на нее ненавидящим взглядом.
— Я был молод тогда.
Анна поднялась, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Господи! — презрительно воскликнула она. — Это естественное оправдание каждого мужчины!
Это задело Шабо сильнее, чем она могла представить. Анна прильнула к нему.
— Это было на поле боя, война между мужчинами. А здесь — битва при дворе, война между женщинами. Теперь моя очередь, — она провела рукой по его волосам и заглянула в глаза. — Я не уступлю ей и частицы тебя — не уступлю даже твоего племянника!
ГЛАВА 20
Пруд Кипящий Горшок и авеню дю Шато были освещены так, что даже воздух переливался серебром. Ночное небо походило на мрачный черный купол, через который пробивался мерцающий свет звезд. На позолоченных шестах развевались шелковые знамена, а арки авеню были украшены искусственными цветами. Свет факелов отбрасывал пляшущие тени на скошенную траву, освещая обнаженные ветви дубов и тополей и зеленые лапы елей и сосен, оставляя на воде колышущиеся золотые пятна.
Пьер остановился в дверях, чтобы надеть маску, которую ему дал капитан охраны. За кустами возбужденно шумел маскарад; из темноты на лужайку выскочила лесная нимфа, которую преследовал и наконец поймал рогатый сатир. Не обращая внимания на ее притворные вопли, он поднял ее на руки и потащил в густую тень. С галереи наверху слышались голоса смеющихся дам и пылких рыцарей, для которых маскарад служил лишь прикрытием.
В воздухе витали любовь и беззаботность, и Пьер почувствовал, как кровь прилила к его щекам, а дыхание участилось.
Он решительно перекинул плащ через плечо, чтобы прикрыть подбородок, и двинулся уверенно, как рыцарь, выполняющий поручение.
На самом деле выход для него был закрыт. Он был взят под стражу, чтобы в нужный момент дать показания против врага Его Величества, против адмирала Франции.
Новость об аресте адмирала потрясла дворец, ожидающий начала новогодних праздников. Она прокатилась по залам, галереям и конюшням, добравшись, наконец, до ничего не подозревавшего Пьера. Только тогда он простил своему дяде несдержанное обещание. Ожидая своего неминуемого крушения, адмирал хотел обезопасить Пьера сильным союзом.
Сегодня агенты коннетабля удостоили Пьера своим вниманием, и от них он узнал, что его дядя все же помог ему, приказав оставаться в расположении войска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38