«Вы можете прочесть их», — сказала она, но он не собирался этого делать… разве что для собственного спокойствия — и все. Он раздул угли в камине и одно за другим поджег письма. В это мгновение Пьер услышал шум за дверью. Неужели отец Бенито уже возвращается? Последние два письма он держал над огнем до тех пор, пока не убедился, что инициалы и печать сгорели первыми. Дверь открылась, и он вскочил, пытаясь собраться, чтобы походить на заблудившегося монаха.
Занавески раздвинулись, и перед ним появились двое стражников с обнаженными шпагами.
— Именем короля, вы арестованы, монсеньер де Шабо!
«Отец Бенито! — вспыхнуло в сознании Пьера. — Предатель!
Когда охранники вошли в комнату, он схватил лампаду, и, не обращая внимания на их оружие, метнул ее прямо в лицо ближайшему офицеру. Тот с воплем отшатнулся назад, и Пьер проскочил мимо него. Через маленькую дверцу рядом со столом он выбежал в переднюю и побежал вверх по винтовой лестнице.
В замке прозвучал сигнал тревоги. Пьер, как шальной, несся по лестнице. Даже в темноте он легко находил дорогу. Ведь в свое время он исследовал каждый закоулок этой части Кастелло, как солдат восхищаясь крупным фортификационным сооружением.
Если бы он достиг парапета, открытого… Это был скорее инстинкт, чем мысль. Там он сможет найти, куда спрятаться или куда бежать далее. Его не должны поймать с бумагами дяди. Если они окажутся в руках коннетабля, у адмирала пропадет последняя надежда.
Лестница вывела его на крышу. Стражники уже почти догнали его, что-то крича на бегу, но другое направление оставалось свободным, так что теперь вопрос был только в скорости. У Пьера были длинные ноги, и ему не мешали доспехи. Он подхватил полы рясы и помчался вперед.
Деревянный мост между крышей Кастелло и западной башней был на месте, и Пьер устремился к нему. Он не думал о том, что ждет его в башне. Еще один отряд стражников бросился ему наперерез, но он перебежал мост раньше, чем они смогли отсечь ему путь. Он повернул рычаг, который поднял мост на его сторону. Самый шустрый из преследователей отпрыгнул назад, чтобы не свалиться на землю с огромной высоты. Воины подняли свои аркебузы. Пьер только посмеялся над ними и перелез на узкий выступ под прикрытие древних стен.
Но теперь его увидела стража, находящаяся внизу. Он слышал, как люди бросились в башню и поднимались по бесконечным пролетам наверх. Пьер перелез на трап и начал карабкаться по нему. Увидевшие его стражники снова закричали, но он не смотрел вниз. Он карабкался дальше, пока не добрался до верхней платформы.
Перебравшись через зубцы, Пьер посмотрел вниз на гладкие стены.» Никакого выхода, — подумал он, — если только не будет одной из летающих машин синьора да Винчи «. Он торопливо поискал место, где мог бы спрятать бумаги. Там имелся водосток, но это было слишком очевидно. Потом он заметил большое осиное гнездо, прилепившееся рядом с желобом.
Пьер развязал мешок и достал бумаги, потом перегнулся через край выступа и воткнул в гнездо свой кинжал. В то же мгновение раздалось ужасное жужжание потревоженных насекомых. Пьер воткнул футляр с бумагами как можно дальше в гнездо.
Осы закружились над ним зловещей спиралью. Пьер замахал руками, отбиваясь. В этот момент из люка показались голова и плечи стражника. Не колеблясь ни секунды, Пьер прыгнул в люк, сбивая с ног ругающихся стражников. Он услыхал свист шпаг; вслед за тем что-то ударило его по голове.
ГЛАВА 28
Дорога, пыльная дорога, обледенелая дорога, грязная дорога. Летом, зимой, весной. Она уходила так же далеко, как и нервное, бесконечное ожидание.
— Идем, милая, — нежно сказала Бастин.
— Месяц! — воскликнула Маргерит. — Он не должен был исчезнуть на целый месяц! У него было обязательство перед дядей в Турине, но он не должен был уехать на месяц.
— Он задерживается… может быть, выполняет еще одно поручение дяди.
— Он мог написать! — Маргерит хотела выкричать свое раздражение. — Он что же, думает, что эти стены защитят меня?
Бастин обняла девушку.
— Милая! Милая! — простонала она.
« Она тоже боится, — подумала Маргерит. — Каждый день она ожидает, что на нас обрушатся неприятности. Что касается меня, то хуже всего ожидание. Если бы Пьер был в безопасности, он, конечно, черкнул бы мне хоть словечко.
Она бросила последний безнадежный взгляд в окно.
— Мы должны спуститься, чтобы приветствовать маркиза, — сказала девушка.
Турнон стоял там же, где и в первый раз — перед камином; одно плечо выше другого, чтобы скрыть горб. Он медленно пошел через холл к ней навстречу.
— Вы носите подаренное платье, девочка моя, — сказал он, разглядев нежно-зеленый бархат. — Могу я надеяться, что это доброе предзнаменование?
— Нет, — мрачно ответила Маргерит. — Просто это мое единственное приличное платье.
Он подошел вместе с ней к камину.
— Мои старые кости промерзли, но когда вы со мной, мне не нужно больше никакого тепла.
Теперь она ничего не сказала в ответ и не улыбнулась. Перед камином стояла длинная скамья. Она села на один ее конец, а маркиз на другой.
— Садитесь, Бастин. Вам незачем стоять. Я лишился права оставаться наедине со своей дамой, — он говорил с няней, не спуская глаз с лица Маргерит. — Маргерит, они сказали мне, что ты скорее умрешь, чем выйдешь за меня замуж. — Девушка не отвечала и невидящими глазами смотрела в огонь камина. — Я бы не хотел, чтобы ты умерла, даже ради Нового Света. Будет лучше, если я больше не увижу тебя. — Она удивленно посмотрела на маркиза, а потом вспомнила, что его слова всегда были красивыми и учтивыми. — Маргерит, я однажды был груб с тобой и потерял все, что дорого для меня, как сама жизнь: твою любовь и доверие. Сможешь ли ты простить меня?
Маргерит занервничала. Он молил у нее о прощении, как лист, подхваченный ветром, которому безразлична собственная жизнь. Пьер же делал, что хотел: он появлялся, целовал ее и снова исчезал. «Пьер! — вспомнила она с головной болью. — Пьер!»
Боль не замедлила отразиться на ее лице и взволновала его.
— Что случилось, Маргерит?
Она провела рукой по щеке.
— Я не могу выйти за вас замуж, монсеньер. — Маргерит услышала его учащенное дыхание, и ей неожиданно стало жаль Турнона. Она подумала, что их чувства похожи своей безнадежностью… — Я не могу поехать в эти дикие земли, — сказала она гораздо мягче, чем в начале разговора.
— Причина только в этом… или во мне?
Нет! Причина не в этом! Я замужем. Я жена Пьера.
Она нервно встала, едва сдерживаясь, чтобы не сказать этого. Она не должна этого говорить. Сможет ли она вообще это когда-нибудь вымолвить?
Маркиз подошел к ней, взял за руку и легко сжал ее ладонями.
— Моя ошибка в том, что я никогда не ухаживал за тобой, моя дорогая. Пусть время исправит ее. Ты позволишь мне теперь ухаживать за тобой? — Она убрала руку и взглянула на него. — Не ласками, — торопливо сказал он. — Словами и нежностью. Раньше ты видела это только от доброй Бастин. Позволь мне любить тебя, Маргерит. Я пока не прошу тебя любить меня.
— Я не могу…
— Поедем со мной в Париж, Маргерит. Это не значит, что ты должна дать мне ответ. Поедем, и у тебя будет много отличных нарядов, как этого и заслуживает твоя красота. Ты увидишь двор и покажешь себя, ты будешь прекраснее их всех. В этом замке ты живешь как затворница.
— Милая! — услышала Маргерит молящий голос Бастин. Она знала о том, как пылко няня мечтала обо всем этом для нее. Девушка обошла скамью и стала лицом к камину.
«Если я окажусь при дворе, то смогу что-нибудь узнать о Пьере. Может быть, я смогу увидеть его дядю, хотя Пьер сказал, что он в тюрьме. Я даже могу обратиться с просьбой к королю…»
— Я уплыву в мае, — признался маркиз. — Ты поплывешь позднее — со своим дядей, когда для тебя уже будет готов дом. Мы с твоим дядей договорились, что венчание состоится до моего отъезда; но, Маргерит, это не обязательно… Я добьюсь твоей любви. Мы сможем пожениться в Новой Франции, когда ты приедешь ко мне. Первая свадьба в Новом Свете!
Маргерит обернулась и посмотрела на него, ее красивое лицо было решительным.
— Я поеду с вами в Париж, — сказала она.
На секунду он опустил глаза и глубоко задышал. Потом склонил голову.
— Вы вдохнули в меня жизнь, мадемуазель.
ГЛАВА 29
Особняк де Шабо на рю де Лион блистал великолепием среди более скромных и невзрачных соседей. Под покрытым орнаментом фасадом скрывались камни, такие же древние, как и благородная фамилия, построившая дом. Но широкие окна, мраморные лестницы, розовые башенки, заменившие сторожевые вышки, гордо говорили о том, что это была парижская резиденция фаворита короля, который, следуя вкусу своего величественного господина, внес изящество и пышность в архитектуру блестящего королевства. Дом фаворита короля. Бывшего фаворита…
Через комнаты, лишенные мебели и украшенные только великолепными картинами итальянских мастеров, она шла вслед за учтивым слугой. Она приостановилась возле нового камина: решетка, украшенная эмблемой с изображением саламандры, обвивавшей большую букву «Ф», показывала, что это подарок короля.
— Я разожгу камин, мадемуазель…
— Не стоит.
Слуга поклонился и вышел.
Монсеньер де Шабо, губернатор Бургундии и адмирал Франции, сидел за письменным столом. Глаза его были закрыты в болезненном раздумье. Плечи стариковски ссутулены под меховым плащом, волосы и борода стали совершенно седыми.
На столе перед ним лежало письмо. Очнувшись, он поднял его и прочел последние строчки.
«…и я должен умолять вас, моя дорогая, воздерживаться от любых действий ради моего восстановления или ради мести за меня. Должен признаться, что обвинения вышли за рамки…»
«Повержен! — подумал он. — Полтора миллиона ливров… конфискация имений… ссылка в Пуату, в дом жены…»
Он обмакнул перо и продолжал писать четким, ровным почерком; слова исходили прямо из его сознания, превращаясь в краткие и ясные мысли.
«…даже там, где они имеют под собой почву. Вспоминаю слова его Величества в Павии: Можно потерять все, кроме чести! И это у меня еще осталось, хотя они и ограбили меня. В тюрьме у меня было много времени для раздумий, и если бы это даже было возможно, Анна, я бы не вернулся ко двору. Что мне двор, если Франциск не будет улыбаться мне? Если бы бумаги прибыли из Турина… если бы двуличие Монморанси было доказано… если бы Пьер… Если! Если! Если!
Я знаю о ваших мужественных попытках защитить меня, и конечно, я понимаю, почему мы сейчас не видимся; но я умоляю вас, Анна…»
Он знал, как скорбь этого поражения повлияет на ее жизнерадостность, как она будет ненавидеть и страдать, как она будет сдерживать ярость даже во время всеобщего веселья, охоты или танцев, как она будет искать способы отомстить, обдумывая месть с неподдельной жестокостью. Он так давно знал и любил ее, хотя никогда не говорил ей об этом. Пережить это будет труднее всего: знать, что она страдает из-за его поражения — его, который был ее союзником и возлюбленным с тех самых пор, когда впервые встретил ее на приеме у Франциска.
«Что бы я ни написал, это не поможет, — мрачно размышлял он. — Она будет продолжать бороться до тех пор, пока сама не будет уничтожена, пока сама не будет поймана в сети лжи, расставленные Монморанси так ловко, что до последнего момента никто ничего не подозревал. Все произошло так быстро, что у меня даже не было времени защитить себя!»
Столь неожиданный арест! Арест, которого он никак не ожидал. Быть призванным к ответу, лишенным титулов, удаленным от двора — все это адмирал предвидел… но Бастилия, Турнелль вместе с теми, кто был так предан ему, кто следовал за его звездой и разделял его победы… Подделанные документы… приносящая только вред защита адвокатов низкого происхождения… А Франциск даже не протянул ему руки! Хотя Анна, должно быть, омывала слезами его подушку и молила не верить Монморанси, обвинявшего ее в любви к адмиралу. Если бы Франциск согласился встретиться с ним, если бы он мог снова заглянуть в это живое, насмешливое лицо, поговорить с человеком, чей юмор и воображение он так хорошо понимал и любил — как легко было бы объяснить то, что случилось с ним, рассказать о жалкой зависти коннетабля, в которой король разобрался бы и высмеял в более счастливые времена, продолжая оставаться сильным, хладнокровным и безжалостным воином. Во сне, до того, как он просыпался в пустоте очередного дня, Шабо разговаривал с дружеским лицом, глядя в жизнерадостные глаза, слушая удивительный голос, говорящий о том, как ему не хватало уверенности в решающие минуты (о чем не преминул напомнить Монморанси). Вот почему Шабо никогда не приходилось защищаться от внутренних врагов: Франциск всегда сам предупреждал его о тех, кто жаждал его падения, Франциск, который видел людей такими, каковы они были на самом деле. Он видел людей насквозь — и на протяжении тридцати лет он доверял Шабо, даря самую высокую привилегию — свою дружбу. Какие же слова нашел Монморанси, чтобы превратить друга Шабо в холодного, выносящего приговор монарха? Причиной тому были не извращенные коннетаблем события в Бургундии. В это Франциск никогда бы не поверил. Шабо нет нужды грабить королевскую казну — она всегда была открыта для него, как и его собственная судьба была открыта для короля. Франциск знал, что Шабо скорее разорился бы сам. Причиной могла быть только Анна! И все-таки, перед Господом он был невиновен — они оба были невиновны, потому что стержнем их союза был король. Но для того, чтобы сохранить свою честь в любви, которую он так ценил, Франциску стало необходимо предать Шабо забвению.
«И я хотел оказаться в забвении», — устало подумал он. «Вы не правы, сир! — громко произнес адмирал, представляя себя со стороны, сидящего за столом, потерявшего любовь Франциска, всеми отвергнутого. — Вы не правы!»А Франциск смотрел бы на него, скривив губы в столь знакомой улыбке. «Хорошо, Филипп Бесстрашный, скажи мне, в чем я не прав».
Только Шабо мог сказать так. Только ему было позволено простое «Сир». «Бесстрашный» было его прозвище, данное Баярдом в тот день, когда мальчик Шабо набросился на мальчика Франциска на рыцарском турнире:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38