К тому же, погода больше не позволит нам… — сказал он без улыбки. — Или ты хочешь, чтобы я ждал до весны?
Маргерит улыбнулась и покачала головой.
— Конечно, нет, — сказала она.
Этой ночью, в закрытом пространстве около своей кровати, они слушали, как Бастин оттаскивает свою постель подальше в глубь комнаты. Няня что-то бормотала про себя. Они слушали молча несколько секунд, но наконец Пьер не смог сдержать смех и они захихикали вдвоем с Маргерит. Они крепко прижимались друг к другу, пряча лица в шкурах, но чем дольше задерживали дыхание, тем сильнее их разбирал смех.
Неожиданно Бастин громко заявила:
— Очень хорошо! Если вы хотите уединения, то я тоже хочу его. Никто и близко не подойдет к моей постели.
Так Пьер стал хозяином их замка.
Первый снег лежал только один день, потому что ветра выдули его вместе с песком. Ветра с севера принесли ледяные шторма, которые бушевали над островом, пока тот не стал похож на стеклянный. Сначала замерз источник, а потом и соленое озеро. Пьер отправился за водой с топором, чтобы сделать прорубь, а когда вернулся, то и сам выглядел остекленевшим и замороженным, с заиндевевшими бровями и бородой.
Все птицы, кроме чаек, откочевали. Немногие оставшиеся тюлени обретались, на южном побережье, там, где в прежние дни они грелись на солнце и ныряли в волнах. Впрочем, эти животные могли обеспечить их мясом на всю зиму. Пьер обнаружил, что под толстым слоем льда в озере все еще жила рыба, и, проделав лунку, он вылавливал ее сачком. Свежая пикша, зажаренная в тюленьем жиру, вносила приятное разнообразие в их меню. Их печалило только отсутствие зелени, и Бастин пришлось обратиться к запасам зерна, прихваченным с корабля.
— Из этого зерна мы вырастим весной пшеницу, — сказала она, когда Пьеру надоели гороховые лепешки, жареная. рыба и вареное мясо. Хотя она была уверена, что их спасут, потому что, по ее мнению, это было бы логическим завершением их постоянных бед.
Погода была такой же непостоянной, как и пески. Наступали периоды такого холода, что никто лишний раз не шевелился, только подбрасывали дрова в огонь и готовили жаркое. Пьер не отваживался выходить на улицу даже за водой, и Первуха стояла недоенная. Б такие дни воздух был леденящим, почти осязаемым. Создавалось неприятное впечатление, что он незаметно сокрушал все, что было в его досягаемости. Позади желто-серых облаков пряталось солнце, ставшее тусклым, море волновалось и испаряло густой туман, окутавший все плотной пеленой до самого горизонта.
Как бы то ни было, периоды всеобщего замерзания не продолжались больше дня. Они сменялись медленными снегопадами, освобождавшими остров от ледяных уз. Озеро, пески и даже стены хижины, казалось, расширялись и расслаблялись в облегчении от сковывающего давления. У поселенцев снова были молоко и вода, а домашние дела велись обычным порядком. Пьер и Маргерит наконец вырвались из дома и бегали по льду озера или кувыркались в снегу на склонах дюн. Когда солнце освещало остров, перед ними являлось чудо красоты — снежное покрывало с миллионами ледяных кристаллов. На этом открытом всем ветрам острове температура создавалась морскими течениями, пересекавшими друг друга, поэтому снегопады тоже не были продолжительными. Снег падал и таял или выдувался ветрами, и снова падал, но он был желанен, как признак мягкой погоды.
В погожие дни Пьер отводил Маргерит на южный берег озера, где учил ее стрелять из аркебузы. Аркебуза была тяжелой, не дальнобойной и обладала большой отдачей, поэтому прошло немало времени, прежде чем Маргерит совладала с ней, хотя Пьер все время поощрял ее упрямство и стойкость. Чаще всего она просто упражнялась, целясь и поднося фитиль, но когда Бастин нужна была свежая тюленина, Пьер позволял жене стрелять по-настоящему.
Иногда, чтобы очнуться после леденящего дня, они обследовали остров, бредя по песку вдоль берега. Этими днями Маргерит наслаждалась больше всего, чувствуя близость к Пьеру, которому теперь до самой весны нечем было заниматься, кроме нее. Они разговаривали так, как не беседовали с самого детства, раскрывая друг другу мысли и сердца, оценивая то желание, которое разорвало все привычные связи и привело их к этой вынужденной изоляции.
— Неудивительно, что Бастин иногда ревнует, — сказал Пьер. — Она чувствует себя одинокой.
— Это не надолго продолжаться. Весной ей будет чем заняться.
Он некоторое время молчал, думая о том, что случится весной.
— А тебе? — спросил он наконец.
Жена взглянула в его серьезное лицо и улыбнулась.
— И мне тоже, конечно, — сказала она. — Но я существую ради тебя. Я все делаю только ради тебя. Ты никогда не будешь чувствовать себя одиноким.
Зима прошла свой пик и неистовствовала напоследок. Ветра швыряли и кружили снег, но ледяные бури потеряли свою силу, и солнце поднималось все выше, пульсируя, как нагретый стальной шар, обдуваемый мехами. После длительного заточения оно сияло все ярче, уверенное в своей победе. Северное сияние стало иным, хотя и с прежним великолепием расцвечивало небо своими яркими красками.
— Должно быть, сейчас март, — сказала Бастин, нежно исследуя пополневший живот Маргарет. — Он хорошо лежит. В мае мы можем ожидать родов.
Они не вели счет дням, а времена года на острове резко отличались от тех, которые они знали дома. Март в Пикардии был желанен, как предзнаменование весны: моросящие дожди и солнце давали жизнь зеленым тополиным почкам, прозрачные туманы окутывали болота. На острове же сильные дожди обнажали из-под снега коричневую землю в тех местах, где песок был смыт, туманы с моря были густыми, словно покрывало, и было невозможно разглядеть даже вторую хижину. Но союз солнца и дождей взломал лед на озере и пруду, а это уже было предзнаменованием ухода сурового сезона.
Последнее напоминание о зиме пришло к ним с севера. Они были разбужены чудовищным ревом и скрежетом, словно гигантские блоки песчаника перемалывались громадными гранитными жерновами. Они в ужасе бросились к дверям и выглянули наружу. Озеро было спокойно. Оно так же, как всегда, отражало звездное небо и диск луны. Но вокруг него раздавались звуки смертельного катаклизма. Они торопливо натянули на ноги чувяки и набросили накидки.
С высокой дюны все трое смотрели на то, что раньше было северным морем, а теперь напоминало дикую тундру, сверкающую белизной под золотом луны. С ее поверхности поднимался сырой холод.
— Это лед, — сказал Пьер. — Море льда.
Они изумленно смотрели на море, переживая от сознания собственной беспомощности. Потом они молча спустились вниз и вернулись в хижину. Пьер разжег огонь, они согрелись и разделись. Бастин подогрела молоко и пожарила рыбу. Они не говорили о том, что видели.
Пьер поднялся на рассвете.
— Мы должны посмотреть на это чудо и узнать, что оно может значить для нас. Ты пойдешь, моя дорогая?
— И я пойду, — объявила Бастин.
— Да, — сказала Маргерит. — В такой день мы должны быть вместе.
Они пошли по ущелью к северному побережью. Глыбы льда, огромные, как дома, как замки, врезались в северные дюны с намерением снести этот барьер. Дальше к северу нагромождение льда усиливалось, и он скрежетал под собственной тяжестью. С верхушки дюны они увидели западную оконечность острова, почти свободную от льдов. Там ледяные торосы прорвались и уплывали на юг упрямым и необузданным потоком. Они долго стояли, любуясь этим медленным потоком, переливающимся на солнце.
— Господи! — наконец воскликнула Бастин. — Остров выдерживает такой напор! Я бы никогда не поверила в такое, если бы не увидела сама!
Позже Пьер и Маргерит спустились к южному побережью, посмотреть, как айсберги атакуют остров и уплывают в открытое море. Когда это ничем не угрожало, то производило прекрасное впечатление.
Одна из льдин, проплывая над полузатопленной отмелью, раскололась пополам и со второй половины поднялось животное и тревожно огляделось вокруг. Это был огромный медведь, белый, как сам снег. Он встал на задние лапы, словно человек, вращая головой в поисках врагов или пищи.
Пьер молча снял с плеча аркебузу и прицелился. Медведь не видел людей, пока не грянул выстрел, и на его белой шкуре не появилось красное пятно. Он зарычал от боли и ярости и опустился на все четыре лапы. Маргерит и Пьер стояли неподвижно. Она в тревожном ожидании закрыла рот рукой. Животное раздраженно помотало головой, потом нырнуло в воду и поплыло к берегу. Пьер быстро перезарядил аркебузу. Они с Маргерит молча отступили под прикрытие дюны.
Медведь потерял их из виду, но его раздутые ноздри говорили о том, что он чувствовал их запах. Истекая кровью, медведь неуклюже выбрался на сушу. Снова вскинув аркебузу, Пьер приставил фитиль. Взвыв от боли, медведь встал на задние лапы. Еще одно красное пятно появилось на его шее. Он в бешенстве искал обидчика. Но вторая рана была смертельной. Медведь растянулся на песке.
Они вернулись к хижине. Бастин пошла с ними. Пьер боялся рассказывать ей, но она сама все поняла.
— Медвежье сало — отличная мазь, — коротко сказала она.
Она не стала вспоминать свой страх перед омерзительными существами, а Пьер не хотел напоминать ей об этом. Но когда они растянули прекрасную мягкую шкуру на стене хижины, то все поняли, что там, где есть один медведь, появятся и остальные.
ГЛАВА 53
В апреле 1542 года мессир де Роберваль снова отплыл из Ла-Рошели, чтобы стать наконец губернатором и привезти припасы генералу Картье, который уже основал первую французскую колонию в Новом Свете. Два корабля, с которыми вице-король отплыл в первый раз, вернулись во Францию, тщетно прождав его в Терр-Нев и не желая продолжать плавание без старшего рулевого, мэтра Альфонса. На них была прежняя команда, но на корабль вице-короля были набраны новые матросы. Кроме прежних потрепанных стихиями колонистов, Роберваль взял еще семьдесят пять человек, набранных из тюрем Франции.
Два корабля из флотилии Картье приплыли в Сен-Мало почти вслед за Робервалем. Их привел племянник Картье, который поклялся, что Роберваль не прибыл к назначенному месту, и Картье самому пришлось основать колонию, хотя у него не хватало провизии и амуниции. Капитаны этих кораблей выразили неудовольствие дезертирством вице-короля и отказались плыть с ним в новую экспедицию.
Король был склонен осудить Роберваля за то, что его корабль сбился с пути и не встретился ни с Картье, ни с другими своими кораблями, но до слуха Его Величества были доведены некоторые трагические обстоятельства, служившие некоторым объяснением случившегося, поэтому Франциск уступил.
Никогда Роберваль не поднимался так высоко в глазах двора и своих собственных. Он относился к переменам в своей судьбе как к результату своей собственной гениальности, и даже мадам Роберваль смотрела на него с восхищением, во всем соглашаясь с ним.
ГЛАВА 54
Пьер крепко держал в руках маленькие ладошки Маргерит. Пот катился по его лбу, разъедая глаза. Его зубы были сжаты, и с каждой конвульсией Маргерит он чувствовал боль в собственном теле.
— Господи! Пресвятая Богородица! О, Господи, избавь ее от мук!
В комнате было невероятно жарко. Бастин отрывалась лишь для того, чтобы отдать ему короткий приказ.
— Подкинь дрова. Вода закипела?
И Пьер отпускал руки Маргерит, выполнял приказ и снова возвращался туда, где она лежала на шкурах, с перетянутой веревкой талией.
Как долго? Как долго это тянулось? Была ли это последняя ночь? Пока еще не стемнело. Ночь казалась длиннее зимы.
— Еще, милая, еще раз. Во-от! Так хорошо. Кричи, кричи, милая. Нужно кричать.
И Маргерит кричала так, что ее голос эхом отдавался внутри Пьера; его колени подогнулись, и он прислонился спиной к стене.
Хуже, чем война! Хуже, чем смерть! Матерь божья, и ты тоже!
В хижине воцарилась тишина, и Пьер открыл глаза. Бастин стояла с каким-то кровавым комком в руках. Она шлепнула его, и он закричал.
— О! — с удовлетворением сказала няня. — Это девочка. Еще одна девочка появилась на свет, чтобы мучиться!
Но она, казалось, была рождена для радости, эта малышка цвета слоновой кости и золота, выглядывавшая из кучи пеленок. Маргерит тоже была завернута в тугую фланель от грудей до колен.
— Мне тяжело, няня. Я не могу терпеть.
— Ты хочешь испортить фигуру? Хочешь быть широкобедрой, как крестьянка? Довольно того, что тебе придется самой кормить ребенка. Твоя грудь никогда не станет прежней.
— Разве мы не можем?.. Разве Диоксена?.. — неуклюже спросил Пьер. Они выбрали себе другую корову и поставили ее рядом с Первухой, переставшей давать молоко.
— Коровье молоко недостаточно жирное, — насмешливо сказала Бастин. Она снова приняла командование на себя. Что Пьер или Маргерит знали об акушерстве, детях или кормлении?
Остров полыхал весной. Крики диких птиц заполнили воздух. Это были серые воробьи, утки, чайки и еще какие-то маленькие береговые птички. С озера раздавался призывный рев тюленей, у которых начался брачный период. Пьер выносил Маргерит на склон дюны, откуда она могла наблюдать за большими сонными самцами, бело-серыми детенышами и подвижными самками. Вокруг пруда расцветали кусты роз и ягодные кустарники, солнце начинало прогревать землю, хотя в тени еще было прохладно. Пьер приносил ребенка, завернутого в пеленки, и устраивал его рядом с Маргерит. Она обнажала грудь и давала ее малышке. Та сосала несколько минут, а потом устремляла голубые глазки в голубое небо и кривила губы в улыбке.
— Она похожа на тебя, — сказал Пьер. — Может, назовем ее Марго?
Маргерит покачала головой.
— Мы назовем ее Жуаез — веселое дитя!
ГЛАВА 65
После восьми месяцев плавания в пустом океане берега Терр-Нев выглядели такими же зелеными, как и берега Ирландии. Три больших судна во главе с кораблем вице-короля плыли в кильватер к бухте Святого Иоанна. Роберваль в великолепном голубом камзоле с серебряными пуговицами стоял на корме, широко расставив ноги, выпятив грудь и высоко подняв голову, чтобы достойно встретить своих первых подданных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38