Элен слегка прикоснулась к ней, а потом накрыла своей рукой. — Но мы говорили о губернаторе… о том, что он часто бывает при дворе. Я чувствую себя так одиноко здесь…
— Надеюсь, что он не будет на нее сердиться, мадам. Она все-таки молодая девушка. Это правда, что она обручена с этим… маркизом де Турноном?
Мадам откинулась в кресле и посмотрела на монсеньера де Бомона. Неожиданно он показался ей отвратительным уродом. Было уже не так ужасно думать о том, что Роберваль сделает с ним, когда услышит о поведении Маргерит и о невыполненном поручении. Она должна предупредить Роберваля, что девчонка вскружила лейтенанту голову.
— Вы гораздо старше, мадам… но вы не можете не помнить о том, как ужасно себя чувствует девушка…
Губы мадам крепко сжались, но потом растянулись в любезной улыбке.
— Допивайте свое вино. Я не могу больше задерживать вас, потому что ваши новости слишком важны!
…Мадам Роберваль просунула голову в дверь, обогнав лейтенанта де Бомона.
— Извините за вмешательство, месье. Любовь моя! Мой дорогой маркиз! Монсеньер де Бомон привез важные новости… плохие новости! — она посмотрела на мужа, чей взгляд посуровел.
— Что-нибудь с моей племянницей? — грозно спросил он.
— Она не смогла приехать, монсеньер.
Турнон шагнул вперед.
— Что-нибудь случилось?
— Нет.
Мадам взяла лейтенанта за руку и подвела к мужу.
— Покончите с этим! — приказала она. — Расскажите ему!
— Я… я… — лейтенант не мог продолжать.
— Она отказывается ехать, Франсуа, — не выдержала мадам. — Она шлет тебе свой поклон и говорит, чтобы ты отправлялся к дьяволу!
— Нет, мадам! — воскликнул Бомон.
— Именно так! И монсеньер де Бомон не выполнил поручения: он должен был привезти ее силой.
Внезапно Элен удивленно замолчала. Все трое мужчин едва слушали ее, погруженные в свои думы: Бомон, очевидно, был в шоке, сожалея, что рассказал лишнее и этим навредил Маргерит. Турнон видел в этом отказ от всего, что он предлагал; но Роберваль — сначала она не могла понять чувства своего мужа — он выглядел довольным! Как будто бы он был доволен, но пытался не показать этого. А она так надеялась, что это разбудит в нем зверя!
— Вы сделали все возможное? — спросил вице-король Бомона.
— О, да, монсеньер, но… — лейтенант искал оправдания для Маргерит, но ничего не мог придумать.
Роберваль посмотрел на Турнона и покачал головой.
— Она очень капризная девушка! — сказал он таким тоном, как будто бы рассказывал о своей любимице.
— Франсуа! Она же сказала, чтобы ты отправлялся к дьяволу!
— Нет, мадам, это сказал я! — Бомон посмотрел на вице-королеву, ужасаясь своему признанию. Он выглядел как Святой Себастьян, ожидающий стрел, и ей захотелось, чтобы они полетели в него.
Роберваль махнул Бомону.
— Отправляйтесь к моему казначею, — сказал он так, будто бы ничего не слышал. — Он заплатит вам за эту поездку. До свидания!
— До свидания, монсеньер… мадам… — Бомон ушел.
Мадам молча стояла в тени, в бешенстве от того, что оказалась не на той территории. Она переводила взгляд с Роберваля на Турнона. Что случилось? Ее муж был спокоен, как кот, нашедший мышь. А может быть, он был мышью, почувствовавшей запах кота? А Турнон со своими колкими словечками — что с ним? Он сидел тихо — он, который знал ее мужа лучше, чем даже она сама. «Женский разум», — раздраженно подумала она. Но сейчас он был мужчиной, стойко переносившим свою боль. И потом, она вспомнила одну вещь, которую Бомон не успел рассказать.
— Она стояла на стене, — начала мадам, — и угрожала прыгнуть вниз. Она готова умереть, лишь бы не выходить замуж за маркиза.
Турнон посмотрел на нее, и она вернула ему полный ненависти взгляд.
— Так всегда с девушками, — снисходительно сказал Роберваль. — Конечно, она должна быть послушной…
Турнон выпрямился и, казалось, сбросил свои меха, свой плащ и даже свой горб, прекратив, наконец, притворство. В его голосе больше не было иронии.
— Мы дурачили друг друга, Роберваль, — сказал он. — Мы использовали друг друга. Но я не буду использовать эту девушку. Между мной и тобой было так много всего… а между мной и Маргерит ничего не было. Завтра я отправлюсь за ней. Если она согласится ехать, я привезу ее в Париж так, как должна приехать невеста. Мы будем бросать монеты и слушать восхищенные крики толпы. Если она откажется… — он сделал паузу, чтобы дать Робервалю прочувствовать его слова, — … тогда я обращусь к королю с просьбой защитить ее… от вас.
Он смотрел на них, переводя взгляд с Роберваля на его жену и обратно.
— Вы оба отвратительны, — молвил напоследок маркиз и вышел из комнаты.
Они не шевелились, только в камине потрескивали тлеющие угольки. Неожиданно Роберваль схватил жену за руку и бросил на колени.
— Ты все испортила! — взревел он. — Ты! Ты!
И занес руку для удара.
ГЛАВА 27
В Шимбери Пьер убедился, что его преследуют. Двое стражников вышли с постоялого двора вслед за ним, и с тех пор вдалеке он мог различить топот копыт, где бы ни остановился. В Ланлебурге, у подножия Больших Альп он уже не заметил их, хотя был настороже. Должно быть, он ошибался относительно их намерений, и они свернули на юг, к Бриансону. Пьер купил тяжелую крестьянскую накидку с капюшоном и начал свое опасное восхождение по обледеневшей горной дороге.
Но посмотрев назад с возвышения, он увидел их далеко позади — и подстегнул Баярда. Стиснув зубы, они продолжали свой бег против обжигающего ветра.
Почему они не арестовали его в Чимбери? Несомненно, у них был приказ. Или им было приказано следить за ним и арестовать лишь после того, как бумаги будут у него в руках? Но отклоняться с дороги было слишком поздно. Он должен использовать время и хитрость вместо оружия, а если это не поможет, то доказать Монморанси, что один воин адмирала лучше двоих солдат коннетабля.
От города Суза шла ровная и прямая дорога через богатый Пьемонт. Пьер снял грубую накидку и бросил ее на обочину дороги. Он низко склонился к шее Баярда, и лошадь понеслась бешеным галопом. Скоро древние крепостные стены и шестнадцать башен Турина показались над плодородной равниной.
Он достаточно изучил город, но и в городе хорошо знали его — адмиральского племянника, хваставшегося своими новыми шпорами на каждой улице. Он не хотел открыто появляться в Турине.
Недалеко от дороги Пьер заметил крестьянский дом с кирпичной оградой, которая говорила о некотором достатке. Он остановил Баярда и привстал в седле, оглядываясь назад. Позади не было никаких признаков погони, не слышал он и стука копыт, который далеко разносился бы по мерзлой земле. Может быть, стражники остановились в Сузе или повернули на север. Не раздумывая больше, Пьер направился к домику. Преследовали его или нет, он должен был выполнить свою миссию.
Он был встречен яростным шипением гусей и злобным лаем собак. Дети, игравшие с животными на берегу пруда, бросились к показавшейся в дверях матери.
Пьер спешился.
— Да благословит Бог вас и ваших детей.
— И вас, монсеньер! — отвечала женщина на плохом французском: ее краткость говорила о том, что она была не слишком рада появлению незнакомца. Рядом с женщиной стояла белокурая девочка, которая слегка напомнила Пьеру Маргерит.
— Хочешь прокатиться на большой лошадке? — спросил он девочку на местном наречии.
Она робко кивнула, и Пьер подсадил ее в седло. Баярд вздернул голову и заржал. Дети отбежали назад, но Пьер укорил скакуна, и Баярд галантно ударил копытом оземь. Пьер протянул руки, и девочка неохотно слезла. Вокруг тут же раздались крики:
— И меня, синьор! Теперь меня, синьор!
Всего их было семеро, и Пьер поднял их одного за другим на спину лошади. Баярд стоял как вкопанный, стойко перенося эти игры. Когда самый младший из детей был осторожно спущен на землю и передан матери, женщина улыбалась почти так же широко, как и ее дети.
— Ваш муж дома? — спросил Пьер.
— Он в поле, синьор. Мне послать за ним?
— В этом нет необходимости, если имеешь дело с такой любезной женщиной. Мне нужен лишь соломенный тюфяк для меня и стойло для моей лошади.
— Все, что у нас есть — к вашим услугам, синьор.
Он вошел в кухню. Женщина показала на угол рядом с. камином.
— Дети могут принести соломы и вы поспите здесь… или в мансарде, где спят мои старшие. Но там холодновато, синьор.
— Здесь будет в самый раз, — ответил Пьер.
Дети кивали, подпрыгивали и вскрикивали после каждого слова матери или синьора. Очевидно, он был желанным гостем.
— А что с моей лошадью?
После этих слов старший из детей, белокурый мальчик лет девяти-десяти взял его за руку и вывел на улицу. Там он махнул рукой.
Пьер увидел отличный амбар с сеном и кивнул в знак одобрения. Он заговорил с ребенком, чьи глаза сияли от восхищения рыцарем.
— Ты уверен, что сможешь завести его в конюшню и расседлать? Сможешь ли ты удержать остальных детей на безопасном расстоянии?
— Си, синьор!
Резким окриком мальчик успокоил братьев и сестер и осторожно взял поводья Баярда. Не почувствовав сопротивления, он повернул коня к амбару и повел его через двор.
Пьер некоторое время постоял в дверях, наблюдая за действиями мальчика, потом засмеялся и вошел в кухню.
— Вы прекрасно обращаетесь с детьми, — сказала хозяйка, глядя на свой выводок. — У вас, несомненно, есть братья и сестры.
— Ни одного.
Она предложила ему суп с превкусными местными хлебцами. Пьер уселся есть, незаметно наблюдая за ней.
— Ваш муж француз или савояр? — наконец спросил он.
— Он родился в Савойе. Теперь трудно сказать, кто он. Мы, жители Пьемонта, один день выражаем преданность Франции, на следующий — императору, и только изредка герцогу Савойскому. А вы, синьор — вы француз?
— Да, — ответил Пьер, прикидывая, как сказать о своей просьбе, — но даже французам временами приходится делить свою преданность. Существует несколько Франций… — она кивала, внимательно разглядывая его. — Я принадлежу к Франции великого адмирала…
— Его превосходительства синьора де Шабо?
— Вы знаете его?
— Конечно. Но ведь это значит, что если вас увидят в Турине, вы будете арестованы за верность Франции адмирала.
Пьер кивнул, благодарный за понимание.
— Но я должен передать записку моему другу в Кастелло. Вы думаете, ваш муж?..
Он вытащил монету и положил на стол. Женщина посмотрела на золотой, но в лице ее не было алчности.
— Это будет опасно для него? — спросила она.
— Нет. Записка совершенно невинная. Вы можете прочитать ее. В ней будет только сказано, что я здесь, и указано мое имя. Потом, если монсеньер д'Эстэн решит арестовать меня…
— Д'Эстэн! — прервала его женщина. — Вы опоздали, синьор. Вчера губернатор был арестован как приспешник адмирала.
Дети вернулись из конюшни и шумно ввалились на кухню.
— Успокойтесь! — крикнула женщина. — И выйдите отсюда!
Она встала, закрыла за ними дверь и вернулась. Пьер помрачнел. Он никак не ожидал ареста д'Эстэна. Это лишь увеличивало опасность и риск.
— Тогда мне придется самому отправиться к другому товарищу, — угрюмо сказал он.
— Но ведь вас арестуют!
— У меня есть маска, к которой я надеялся не прибегать. Но мне нужна ваша помощь. Я должен попросить вас подстричь мои волосы.
— Подстричь вас?
— Да, — мрачно отрезал Пьер. — Я должен быть похож на священника, а это значит, что стрижки не избежать.
Женщина была шокирована.
— Священником… но это святотатство!
— Едва ли, — ответил Пьер. — К тому же, я скоро исповедуюсь, потому что отправляюсь к капеллану.
Она с сожалением посмотрела на его.
— Вы слишком молоды, чтобы быть опорой семьи с семью детьми!
— Бог с вами! — горячо воскликнул он. — Я бы никогда не подверг вас опасности. Если я не вернусь, можете оставить себе все…
— Бог с вами! — всплеснула руками хозяйка в свою очередь. — Я не знаю, что говорю, сеньор. Но мир полон опасности, а сердце матери всегда сжимается при виде юного лица. Давайте начнем…
Это оказалась довольно болезненная процедура. Женщина проявила достаточно ловкости, но ножницы были слишком тупыми, и ей никак не удавалось выстричь на голове Пьера тонзуру.
— Не нужно особенно стараться, — сказал Пьер. — Со времени последней стрижки могло пройти три недели.
— Тогда челка недостаточно короткая. Придется потерпеть.
Наконец она принесла Пьеру осколок зеркала, чтобы он мог осмотреть свою голову.
— Клянусь, что такую прическу я еще никогда не носил! Хотя мой дядя, аббат, несомненно, одобрил бы ее. Вы думаете, понадобится много времени, чтобы мои волосы снова отросли?
— Я знала людей, у которых волосы никогда больше не вырастали до прежней длины.
Пьер скорчил гримасу.
— Типун вам на язык! У меня есть еще дела, в которых тонзура мне совершенно не нужна.
— При вашей любви к детям будет очень жаль, если вам не удастся ее ни на кого излить.
Пьер усмехнулся.
— Не сомневайтесь. Я намереваюсь постараться так же, как и ваш почтенный муж.
Женщина перекрестилась.
— Да услышат вас небеса!
— Моя ряса в чересседельной сумке, а я не хочу, чтобы дети увидели священника вместо рыцаря.
— Я позову их…
— Подождите.
Пьер добавил еще одну монету к той, что уже лежала на столе, но потом, поняв их ненужность, убрал их и повернулся к женщине.
— Клянусь честью: то, что вы делаете для меня, не принесет никому никакого вреда, а может лишь принести удачу…
— По вашей лошади я поняла, что вы — знатный рыцарь…
— Я не возвращусь, пока не буду уверен, что за мной не следят. Я могу прийти сегодня ночью; может быть, утром… Если я не вернусь, лошадь ваша. Если я вернусь и не увижу вас, вы найдете деньги под сеном.
— Я буду молиться, синьор, за ваше возвращение… — крестьянка посмотрела на него, а потом опустила взгляд на свои руки, в которых продолжала держать ножницы и зеркало, и осторожно положила принадлежности на полку. — Война очень опасна, — тяжело вздохнула она. — Печально видеть юношей ваших лет… мы можем лишь надеяться, что к тому времени, когда наши собственные дети… Пусть лучше война будет сейчас — чтобы не настал день, когда нам придется провожать их… — ее глаза увлажнились, а уголки рта задрожали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38