Перед входом в пещеру Калема стоял высокий светловолосый человек в сине-зеленом килте. Мужчина смотрел на нее в упор, и сердце ее замерло. Она знала – это не мог быть он. Чтобы избавиться от наваждения, она отвела взгляд и стала считать про себя, как отсчитывала дни с момента их расставания. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... Дальние пики, казалось, дремлют в мечтах. Будут ли эти горы грезить вот так же вечно, даже после того, как уедут любящие их люди?
Он не мог вернуться. Ни один англичанин не отступится от своего слова, торжественно им данного. В этом отношении они действительно как шотландцы. И как она могла подумать, что он нарушит клятву и приедет к ней? Это было бы грубым попранием его чести. Это значило бы, что в нем сломалось что-то жизненно важное, фундаментальное – все то, что она в нем любила. Она не допускала и мысли, чтобы с ним могло случиться что-нибудь подобное. Поэтому надежду на его возвращение нужно оставить навсегда. Неожиданно мираж превратился в реальность, когда мужчина заговорил по-гэльски. Это оказался Алан Фрезер.
– Кэтриона Макноррин? Я с хорошими новостями. Вы не поверите!
Он сел рядом с ней. Когда лучи ударили ему в лицо, она увидела, что он широко улыбается.
– Так что вы хотите сообщить мне, Алан Фрезер? – сказала она и, зная, что ничто не доставит ему большего счастья, чем упоминание имени, преследовавшего ее все дни, добавила: – Эти хорошие новости о Доминике Уиндхэме? Вероятно, он помолвлен с какой-нибудь англичанкой?
Алан взял ее за руку и стиснул кисть.
– о, ничего подобного! Стал бы я говорить о таких вещах! Есть новость и о нем тоже, но сначала о другом. Я не хочу откладывать. Пришло письмо от Ратли, и я вижу в этом руку майора Уиндхэма. Радуйтесь, Кэтриона. Это касается вашего сокровенного желания. Герцог отдает вам – всем нам – долину!
Кэтриона всматривалась в его лицо, и ее сердце начинало биться все быстрее.
– Как это?
– Вот. Читайте.
Дрожащими руками она развернула письмо. Бумага была плотная, высшего сорта, с красной как кровь восковой печатью. К концу чтения буквы и строки стали расплываться у нее перед глазами.
– О, это не повод для слез! – воскликнула она, но не выдержала и зарыдала.
Алан неловко положил ей руки на плечи, привлекая к своей широкой груди.
– И все это провернул он, правда ведь? Иначе с чего бы Ратли изменил свою точку зрения!
– Здесь написано, что его милость считает этот вариант более прибыльным для своего внука! – Кэтриона засмеялась, глотая слезы. – Ну, Алан Фрезер, поздравляю! Партнер Ратли вкладывает капитал, а вы назначаетесь новым управляющим. Вам повезло с работой. За вами стоит английский герцог!
Алан поцеловал ее в макушку.
– Скоро нам снизят пошлины и откроют свободный рынок виски. Закон меняется. Для долины это прекрасная новость. Вместо выпаса овец начнем легально строить заводы. Кстати, наша новая винокурня должна проходить лицензирование в магистрате.
– С герцогским разрешением! Винокурня в имении сына его дочери – маленького Томаса Макноррина! Магистрат Инвернесса точно не откажет! – засмеялась она сквозь слезы.
Алан кивнул.
– Пройдет примерно год, и мы создадим новую отрасль для Россшира. Глен-Рейлэк станет центром по производству солодового виски. Наше виски прославится на все королевство. Мы привлечем рабочую силу из долины. Люди станут гнать дистиллят и выращивать на своих фермах ячмень. Никаких овец! Никаких кораблей! Ничего этого не будет, Кэтриона!
– А что вы оставите для контрабандистов, когда виски начнут продавать легально? – насмешливо поинтересовалась она.
– Я не представляю, милая! Даже не верится, что мы будем заниматься этим в пределах закона. Но что-нибудь найдется и для контрабанды. – Алан ухмыльнулся. – Соль будем возить с востока, пока сооружаются перегонные цеха.
– А почему вы думаете, что Доминик приложил к этому руку? – спросила она, хотя была уверена в этом. Ведь он наказывал ей не терять надежду! Значит, он имел в виду этот план? Так не потому ли он покинул ее так внезапно?
– Доминик Уиндхэм уехал в Англию с хорошим запасом виски. А как бы еще герцог узнал чистый вкус нашего солода? Наше виски окрашено золотистым сиянием зерна и пропитано торфяным духом холмов! Воображаю, как майор пил там за здоровье герцога!
О Боже! Кэтриона опустила лицо на колени в безумной радости, ощутив головокружение и слабость. Не терять надежду!
И эта безмолвная клятва понеслась через холмы и вернулась к ней эхом волынки. Это были звуки дудки самого Мерчада Макноррина – того, кто играл шотландцам, когда они со славой шли через Пиренеи, и кто играл Калему, когда он умирал под Ватерлоо. Сейчас этот инструмент выводил те же победные марши. Мужчины теперь могли оставаться дома, скот – пастись на своих летних пастбищах, Ачнадрочейд – строиться заново. Никому не нужно было покидать Глен-Рейлэк.
– Как ему удалось? – Кэтриона наконец очнулась. – Как объяснить такое влияние на герцога?
– О, я представляю, – сказал Алан. – Для этого надо иметь золотой язык. Впрочем, есть и другие новости. Сейчас Доминик Уиндхэм – большой человек. После такого взлета мы уже не увидим его бегущим в пледе через вереск.
Конечно. Конечно, нет. Он не станет нарушать свое слово и приходить к ней, даже теперь. Но почему Алан так говорит? Он не мог знать об их соглашении.
– Не увидим?
– У него умер брат, старший брат Джек. Скончался совершенно неожиданно от удара. Майору сообщили эту новость у Ратли, и с ним случился обморок, прямо там, на ковре. Доминик Уиндхэм – английский граф, Кэтриона. Полноправный лорд Уиндраш. Поэтому сейчас он очень богат. Кто бы мог предположить, что у герцога появится такой партнер! Прекрасный финиш, не правда ли?
Граф! Кэтриона протянула обе руки к небу, затем повернулась лицом к Алану и громко захохотала. Она буквально захлебывалась от смеха. Доминик вложил ее будущее, точно сверкающий подарок, ей в руки, а его собственная судьба тем временем не дремала и распорядилась за него.
Итак, он стал графом, со своим местом в палате лордов и соответствующими обязанностями. У него появились поместья в Англии, собственные арендаторы и слуги. На его попечении осталась овдовевшая невестка, о которой он должен заботиться. Теперешний статус прочно закреплял его в мире власти. Отныне его обязанности еще более тесными узами связывали его с Лондоном, где много театров, клубов и женщин, которые будут заманивать его в свои сети. Став лордом Уиндрашем, он, без сомнения, будет самым завидным женихом в королевстве. Какое ему теперь дело до Шотландии? Он совершил последний благородный жест. Он порядочный человек и сделал это из сочувствия к Макнорринам, у которых сожгли дома и им не оставалось ничего другого, как стать рабами в Канаде.
– Ах, Алан! Это действительно прекрасный финиш!
Светлые брови сомкнулись.
– Я знаю, вы любили его. Какая девушка не влюбилась бы в такого мужчину! – Алан встал, высокий и сильный, красивый в своем килте, и устремил взгляд к вершинам. – Но вы принадлежите этой стране, и я увижу вас в прекрасном каменном доме. Я увижу вас с мужем у камина и собственными детьми. Вы будете звать их в дом и напевать им вполголоса песни. И вокруг вас будет ваш народ. Быть наложницей у английского графа – а он имел так много любовниц – значит потерять свое лицо. Это разобьет ваше сердце, Кэтриона. Разрушит душу. Я говорю вам всю правду, несмотря на то что теперь судьба шотландцев неразрывно связана с Англией. И несмотря на то что я люблю майора как брата и как человека, который однажды спас мне жизнь.
– Расскажите, как это было, – попросила Кэтриона. Она знала, что Алан прав, но просто хотела потянуть время.
– Да, по сути, наберется не так много для рассказа. Когда борьба идет не на жизнь, а на смерть, все солдаты стоят друг за друга. Но он – англичанин, а они слишком часто старались держаться в стороне от наших полков. Шотландцев посылали вперед разве что в атаку. Я был контужен и оставлен умирать на поле боя. Враг был уже близко, когда я пришел в себя и попытался встать.
– Они стреляли?
– Залпами. И все время под одну и ту же тарабарщину: «Vive l'Empereur!». Земля сотрясалась от адского топота. Доминик Уиндхэм примчался на своей лошади под шквальным огнем, бросил меня на загривок лошади и вывез оттуда. Вокруг нас свистели пули, картечь сыпалась как град. Я не удивляюсь, что вы влюбились в такого мужчину. Он рисковал жизнью, чтобы спасти незнакомого человека. Вы можете в это поверить?
Кэтриона протянула руку и дотронулась до его руки.
– Да, Алан Фрезер, могу. Так же как верю в то, что он герой.
– Но он не вернется в Инвернесс. Нам нечего на это рассчитывать. Он не придет в Глен-Рейлэк выпить с нами. Не будет снова спать на гумне у моей матери. Добрая память – это все, что у нас останется о нем.
«Я ставлю единственное условие: когда мы расстанемся, обещайте, что никогда не будете искать меня. Никогда не станете посылать за мной. Не будете снова морочить мне голову умными словами, как вы делали это в Эдинбурге».
– Вы правы, Алан. – Подняв голову, Кэтриона рассматривала далекие вершины, поражающие своим великолепием. Слезы бежали по ее щекам, свободно и быстро. – Он не вернется. Теперь у него другой удел в отличие от нас...
Другой удел, если... Если она не сумеет найти в себе совсем иную смелость – такую, в которой не будет гордости, мешающей душе раскрыть всю боль, всю горечь потери. Но эту смелость нужно найти. В настоящее время самопожертвование – всего лишь другое название малодушия, не говоря о том, что оно обкрадывает еще одного человека.
Алан попытался ее успокоить:
– Ах, Кэтриона Макноррин, да разве может английский граф тратить время на таких, как мы? И хоть в наших венах течет кровь королей, достаточно ли этого, чтобы считать нас благородными? Нас разделяет широкий пролив – разное социальное положение, язык и культура. Вы зависите от милости Ратли, а Доминик теперь тоже граф. Если вы поедете к нему, все, что он предложит вам, будет из чувства долга или из жалости. Сможете ли вы перенести это? И зачем, когда есть шотландский парень, который любит вас! Выходите за меня замуж, родная, и дело с концом!
Следовало отдать должное Алану, его доброте и порядочности. Но Кэтриона приняла решение, хотя тем самым отдавала себя в руки англичанину, которого они оба любили. Чего бы ей это ни стоило, она должна поехать к нему.
Кэтриона улыбнулась и протянула Алану руку за то, что он только что подсказал ей решение.
– И вы делаете мне предложение, зная, что я люблю другого? И несмотря на вашу любовь к нему? Тогда здесь не обойтись без еще одной сделки. На этот раз между вами и мной. Подождем, – добавила она по-гэльски. – Как бы ни была длинна песня, у нее всегда есть конец.
Глава 19
Она всегда была здесь.
Иногда в углу комнаты, с волосами, такими же пышными, как крылья птицы, и плавными, как река. Они струились поверх белых округлостей груди, изгибаясь у нежной талии, ниспадая до бедер и теряясь в черном озере, растекающемся поперек пола. Временами она проплывала над кроватью, величаво, слегка нахмурившись, с суровыми чертами викинга. Он хотел разгладить морщинки у нее на лбу, пробежать пальцами по ее лицу.
Один раз он поднял руку, чтобы дотронуться до нее.
Рука исчезла.
Он отметил это без особого удивления и ощущения потери. Он знал – ему запрещено трогать ее. Он знал, что заслужил наказание.
Но она всегда была здесь. Всегда.
Она пела песни Валгаллы.
«О Боже! – сказал голос брата. – Что это за песни?»
«Я не знаю, Джек», – отвечал ему Доминик и говорил про себя: «Не Валгаллы!» – и многозначительно улыбался, понимая, что это просто бравада. Потом опять спрашивал себя: «А что, у меня нет руки?» – и снова объяснял брату: «Она поет по-гэльски. И я буду слушать это вечно? Пение женщины, которую я потерял. Песни на языке, которого я не знаю...»
«Глупый мальчик, – ответил ему Джек. – И всегда будешь таким. Всегда, Доминик Уиндхэм».
«Но я люблю ее», – хотел сказать Доминик, но губы лишь беззвучно шевельнулись. Он вглядывался в лицо брата и снова пытался их произнести, но Джек растворился в тумане.
И не осталось ничего, кроме пульсирующей боли.
– Сначала снимите кольцо, – сказал голос. – Всегда снимайте любые кольца.
Джек прохаживался по узкой светящейся дорожке, перекинувшейся в виде арки через ночное небо. Звезды внезапно вспыхнули в темноте, словно распустившиеся белые цветы или выпавший снег. И в полоску света попал заблудившийся ребенок с золотистым венцом волос, как солнечный нимб, как взлет лепестков чистотела. Маленький мальчик стоял на тропинке и плакал.
«Не плачь! – закричал Доминик. – Я иду к тебе! Сейчас у тебя будут игрушки, луна и звезды. И ты станешь играть вместе с другими детьми».
– Граф бредит, – сказал кто-то. – Нужно повторить кровопускание.
Французский берег исчез из виду. Прошло шесть часов, и показались приветливые белые скалы Дувра. Переправа завершилась. На берегу стояли экипажи для лорда и леди Ривол. Небольшая группа слуг ожидала своих хозяев.
Найджел под руку с Франс подошел к встречающим.
– Какие новости?
Маркиз с женой внимательно выслушали все по порядку: квалифицированную сводку последних политических событий, доклад о положении дел в поместье и затем все прочее.
– Да, милорд, еще, – добавил секретарь, – скоропостижно скончался Джек Уиндхэм. Апоплексический удар. Теперь майор Доминик Уиндхэм – лорд Уиндраш. Но последние три недели он тяжело болен. Осложнение после ранения руки. Говорят, он игнорировал предписания, и рана воспалилась. Доктора даже опасались за его жизнь. Боюсь, что другие детали неизвестны.
Пальцы Франс крепче обхватили рукав мужа, ее глаза тревожно смотрели на слугу.
– А сейчас новый граф вне опасности?
– Видимо, да. Я полагаю, миледи, к тому времени, когда вы доедете до Лондона, он встанет с постели.
Приглашение выскользнуло из рук и упало на пол. Доминик поморщился. Как изменчива фортуна! Все-таки титулы способны творить чудеса. Он вдруг стал принимаем в обществе, несмотря на то что рука его все еще плохо действует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45