Кэтриона даже перестала дышать. Неужели после чревоугодия она впала в грех, самый постыдный и сжигающий? Зависть пожирает человека, гложет его сердце, причем медленно и долго, прежде чем превратит его в пустую оболочку. Кэтриона вовсе не хотела маркиза для самой себя, но, Боже, как она завидовала его жене, завидовала ее уверенности, ее привлекательности, ее умиротворенности. Довольство, казалось, так глубоко вошло в эту женщину, что никакие ветра не могли смутить ее покой. Это спокойствие зиждилось на ее уверенности в том, что она любима мужчиной и что сама она любит его больше жизни.
– Не вешай голову, парень, – сказал бодрый голос за спиной. – Давай я помогу тебе.
Кэтриона взглянула на Доминика и почувствовала, как к глазам подступают горячие слезы. Черты его лица виднелись как в тумане. Неожиданно силы оставили ее – она покачнулась и схватилась за косяк двери, испугавшись, что сейчас расплачется. Это было бы отвратительно.
– Да твой дружок засыпает на ходу! – крикнул Доминику кто-то из слуг.
Несмотря на усталость, остальные мужчины засмеялись. Доминик отставил картонные коробки.
– Не беспокойтесь, ребята! Сейчас я его доставлю. – Он схватил Кэтриону за запястья и забросил себе на плечо. – Спрячьте лицо в воротник, – прошипел он ей, – и слегка побрыкайтесь.
Частицы пудры с его парика осыпались ей на лицо и с прорвавшимися слезами попали в нос. Она чихнула, и Доминик тряхнул ее отнюдь не мягко, а затем под несмолкавший смех мужчин понес в гостиницу.
В отведенной для них клетушке в мансарде он усадил Кэтриону на одну из кроватей, снял с нее парик и убрал с ее лба влажные волосы. Она проглотила слезы и, засопев, уткнула лицо в подушку.
– Я вас хорошо понимаю, – сочувственно сказал он. – Черт побери, я испытываю то же самое. Найджел и Франс – два диких лебедя, созданные друг для друга, – это то, чего хочет каждый, но редко находит.
– Нет, это не то, чего хочет каждый! – пробурчала она в подушку. – Есть более важные вещи.
– Будь я проклят, если в этом мире есть что-то более важное, чем любовь! Спокойной ночи, дорогая. – Доминик повернулся к двери.
Кэтриона сидела пристыженная тем, что обнаружила свою слабость, из-за чего ему пришлось защищать ее перед другими мужчинами. Если б он не проявил находчивости, ее бы разоблачили немедленно, и все их планы пошли бы насмарку.
– Куда вы идете? – спросила она. Доминик рассмеялся:
– Куда-нибудь, где есть кровать. Говорят, все горничные в этой гостинице шлюхи.
Он спал в экипаже Найджела среди ковров и мехов. Легендарные меха России, будь они неладны! Чертыхаясь, он втиснулся в узкую карету, улегся на сиденье и закрыл глаза, но образы из прошлого всплывали в мозгу помимо его воли.
Он увидел себя в своем лондонском кабинете весной пятнадцатого года. Это было ровно год назад. Они с Найджелом вспоминали Россию – и одну женщину. Доминик ясно слышал свой голос: «Поскольку сначала она была моей любовницей, мне думается, я имею право спрашивать».
Его друг, откинувшись в кресле, не спеша отвечал. Он рассказывал о великолепии Москвы, о красоте и продажности женщины, которую они оба любили. Прекрасная и порочная княгиня Екатерина. Женщина, изменившая его жизнь, а после его отъезда из России перешедшая прямо в постель к Найджелу.
Доминик не возмущался. После московского блеска, искушенный опытной шлюхой, он вернулся домой, чтобы жениться на невинной девушке. Правда, это бракосочетание считалось делом давно решенным и расторгнуть помолвку было невозможно, но он этого и сам не хотел. Он повел Генриетту к алтарю, желая положить к ее ногам свое сердце, веря в ее чистую любовь.
И вот четыре года спустя он стал вдовцом – осколком брака, который в действительности никогда не существовал, но который Доминик пытался воскресить, возвращаясь из Франции. В короткие отрезки времени, отпущенные солдату между битвами, он каждый раз отправлялся на север, в Эдинбург, для встречи со сбежавшей женой.
Он не часто вспоминал о Екатерине, хотя причиной тому была не она сама, а то, что из-за нее он попал в тюрьму. Нити того парижского ареста весной, перед Ватерлоо, тянулись из России. Это она, его бывшая любовница, велела приковать его цепями в подвале и подвергнуть пыткам. Это она угрожала убить Найджела.
Доминик повернулся на другой бок, подогнув колено, и снова чертыхнулся. Утром они будут в Эдинбурге, в месте, куда так стремилась Кэтриона, – в приюте «Души милосердия».
Приют находился в новой части города, на Куин-стрит. Белый фасад большого дома блестел как свежевыпавший снег солнечным утром. Доминику пришлось снять лакейскую одежду: только как муж Генриетты он мог требовать принадлежащие ей вещи. На деньги, одолженные у Найджела, он купил себе новую одежду и с радостью смыл с волос отвратительно пахнущую пудру.
Его проводили в уже знакомую приемную с зелено-розовыми обоями и позолоченными стульями. Он вспомнил утро, когда они со Стэнстедом долго сидели здесь. Это было в победное лето четырнадцатого года, перед Ватерлоо, в перерыве между кампаниями.
Генриетта отказывалась видеться с ним, за исключением одного раза, тогда как Розмари приходила каждый день. Появляясь в этой комнате, она с улыбкой протягивала руку мужу и незаметно поглядывала через плечо на Доминика. Поразительная глупость! Он так и не понял, зачем Розмари увезла Генриетту. И почему именно в Эдинбург? Это было сделано задолго до известной сделки, и все годы Доминик надеялся, что в конце концов вернет свою жену обратно.
Розмари, высокая, темноволосая, ворвалась как шквал, шурша ворохом юбок. Определенно, она унаследовала темперамент от матери-итальянки. Жена Стэнстеда ничуть не изменилась: кожа вокруг ее подбородка и на щеках выглядела бледной как алебастр по контрасту с красными дразнящими губами.
Доминик элегантно поклонился, и Розмари энергично закивала в ответ.
– Наконец-то! Я могу ехать через час. Мне не потребуется много...
– Леди Стэнстед, прошу вас, не надо! Я приехал не за вами.
Улыбка медленно сползала с ее лица.
– Что вы сказали?
– То, что вы слышали. Я приехал не за вами.
Она повернулась и, пройдя через гостиную с высокими потолками, остановилась у одного из больших окон.
– Вы не знаете, чем я жертвовала, чего мне стоила эта минута! О Боже! Вы отвергаете меня?
– Мы уже давно перешагнули через это. Я пытался быть вежливым, насколько это возможно, но я не люблю вас и никогда не полюблю.
Розмари опустилась на стул.
– Это потому, что вы любили Генриетту, – дрожащим голосом проговорила она сквозь слезы.
– Я был обязан любить ее, леди Стэнстед, – поправил Доминик. – Она являлась моей женой.
Темная головка печально склонилась на грудь.
– Вы с ней никогда не были мужем и женой!
Услышав эти слов, Доминик даже немного растерялся.
– Вы заблуждаетесь. Вам кажется, что вы влюблены, но вы не знаете меня. Вы вышли замуж за достойного мужчину, который в один прекрасный день станет герцогом. Я молю Бога, чтобы вы оставили неуместный интерес ко мне и дали шанс своему мужу. Стэнстед смелее и лучше, чем вы себе представляете.
– Это он-то? – Темные колечки волос игриво взлетели вверх, когда Розмари вскинула голову. – Ха!
У Доминика запершило в горле. Он хотел засмеяться, хотя это было бы совсем не к месту.
– Ваш муж успешно влез на церковную крышу и оставил свой носовой платок на верхушке шпиля. Я полагаю, сейчас, когда Генриетты нет в живых, это не совсем подходящая тема, но вы должны знать. Стэнстед боялся, но так или иначе, он сделал это, что в моем понимании является истинным примером храбрости.
Розмари встала. От волнения ее грудь высоко вздымалась.
– Вы приехали сюда лишь для того, чтобы сказать мне это?
– Я приехал за вещами Генриетты.
Она как слепая подняла на него невидящие глаза.
– Даже теперь, когда Генриетта умерла, вы по-прежнему с ней?
– Мне очень жаль огорчать вас, леди Стэнстед, – сказал Доминик, – но если б мы могли приказывать нашим сердцам, несомненно, я приказал бы своему чувствовать то, что хочется вам. Увы, любовь совершенно нам неподвластна – она является к нам как гром среди ясного неба.
– А те письма, что я писала вам? Неужели все мои старания напрасны? – Карие глаза расширились еще больше. – Вы влюблены в кого-то еще, не так ли?
Доминик хотел было возразить, но тут одна мысль поразила его как вспышка молнии. «Я влюблен? О Боже! Боже!»
– Черт побери! – невольно вырвалось у него. – Какое вам дело до моих чувств? Мои личные дела вас не касаются. Будьте любезны, покажите мне тот сундук.
– С какой стати? Почему я должна помогать вам? Что я получу взамен? Скажите по крайней мере, что мой вид вызывает в вас страсть, или хотя бы поцелуйте меня.
– Какой, к черту, поцелуй без души? – Доминик был вконец раздосадован. – Позвольте мне взглянуть на сундук.
Не говоря ни слова, Розмари указала на тянувшийся от лестницы коридор с рядом дверей, выкрашенных белой краской, а потом, вынув из-за пояса ключ, швырнула его Доминику.
«Я влюбился в кого-то еще».
– Там все ее вещи?
– Да, все. Идите в ту дверь, но не думайте, что победили. Может, вы и доказали, что не способны любить меня, но вы ничего не добились. Я не вернусь к Стэнстеду!
– Он влез на крышу, – упрямо сказал Доминик. – Теперь дело за вами. Мы же договаривались. Пусть Генриетта мертва, он-то жив. Разве не вы давали мне слово?
Доминик повернулся, и его каблуки звонко застучали по каменным ступеням.
Когда он отпер сундук и откинул крышку, внутренний голос неожиданно предупредил его об опасности. Шелка и кружева, перчатки и чулки – вся одежда напоминала один разноцветный клубок, как будто какая-то большая мышь свила себе здесь гнездо. Похоже, кто-то уже порылся в вещах Генриетты.
Услышав позади себе шорох, Доминик круто обернулся. Из двери на него смотрело дуло пистолета.
– Вы приехали слишком поздно, майор Уиндхэм, – сказал мужской голос. – Я уже изъял ее бумаги. – Мужчина похлопал себя по нагрудному карману, а затем, указав рукой в сторону сундука Генриетты, добавил: – Разумеется, если вам хочется забрать эту мишуру, можете не стесняться.
Доминик закрыл сундук и сел на крышку, все еще сжимая правой рукой врезавшийся в ладонь ключ. Трость с вкладной шпагой, единственное средство для самозащиты, стояла прислоненная к стене. Чего ради было брать с собой оружие, находясь в самом сердце города средь бела дня! Зато теперь он оказался один, с голыми руками против врага, вооруженного пистолетом!
– Ну что ж, ваш хозяин победил. – Доминик разжал руку. Ключ со звоном упал на пол. – Что вам еще поручено, мистер Флетчер? Убить меня?
Справа над окном бронзой было выведено какое-то воззвание; краска облупилась, поэтому буквы стали неразборчивы. Дом высотой в восемь этажей с коньком и выступающими дымовыми трубами заканчивался у самого неба. Кэтриона, посмотрев наверх, прошла через узкие ворота и оказалась на отгороженной площадке возле здания собора. Она посещала миссис Макки еще до смерти Генриетты и тогда впервые увидела Эндрю: у него были ярко-голубые глаза и густые черные волосы. Воистину ребенок Макноррина, подумала она. Малыш, оскорбленный, что его показывают чужим людям, вопил и вырывался из рук няньки, но после того как Кэтриона вручила ему конфету, заулыбался. Леди Стэнстед дала ей денег и попросила купить для него сладостей.
Кэтриона поднялась на лестничную площадку и постучала в дверь.
Никто не ответил.
Она постучала сильнее. Снова ничего, кроме тишины. Толстые каменные стены старинного здания приглушали все звуки суматошной Хай-стрит. Во внутренних двориках Старого города время, казалось, текло вспять; попадая сюда, человек невольно делал шаг в прошлое и забывал о современном мире. Но молчание внутри этого дома было слишком неестественно.
Кэтриона повернула ручку.
Скрипнули петли, и дверь широко распахнулась. Из пустой комнаты докатилось гулкое эхо. Затаив дыхание Кэтри-она ступила внутрь...
– Так он влюблен в нее? – спросила Франс, заглядываясь на морских птиц, с криками кружащих над пристанями Лейта.
Найджел кивнул:
– Я так думаю. Кэтриона – замечательная девушка, и она прекрасно выглядит в брюках. Доминику пора забыть Генриетту и найти себе женщину, которая любит мужчин.
Франс удивленно подняла глаза:
– А разве Генриетта не любила мужчин?
– Позже я расскажу тебе. – Найджел мягко дотронулся до руки жены. – Черт подери, нам нужно садиться на этот корабль и отправляться в Париж, так что Доминику придется выпутываться самому.
– Да, я понимаю, – согласилась Франс. – Как это сделали мы с тобой.
Она подняла глаза на мужа, и он, улыбнувшись, нежно поцеловал ее.
– Итак, мы хотим знать, что мне поручено? – Джерроу Флетчер стоял на пороге небольшой кладовки со вскинутым пистолетом и смотрел не мигая на Доминика. – Отсрочить ваш приезд и обеспечить неприкосновенность имущества вашей жены. Вы удовлетворены?
Доминик опустился возле стены и, прислонившись к ней, вытянул ноги. «Неприкосновенность имущества вашей жены».
– Значит, нападение в Шервуде было всего лишь трюком? Вы хотели задержать меня, и это едва не стоило мне жизни, а мой кучер и пара нанятых вами убийц погибли.
Флетчер пожал плечами.
– Это не относится к делу. Несчастный случай. Они оказались слишком глупы и перестреляли друг друга.
Доминик незаметно пробегал глазами по каменным стенам и высокому окну, оценивая ситуацию.
– Хотел бы я знать, черт побери, как вам это удалось? Чем вы убедили «души милосердия» обеспечить вам доступ к сундуку? Леди Стэнстед весьма усердно берегла ключ.
Флетчер улыбнулся:
– Ключ был украден и потом возвращен на место. Я подкупил горничную. Вы бы и сами прибегли к этому способу.
– Конечно, – согласился Доминик. – Жаль, что мне пришлось задержаться в пути, иначе бы сундук был мой. Почему мне в голову не пришло, что кому-то еще понадобится его содержимое? Так вы нашли то, что искали?
Опять эта проклятая улыбка. Несколько лет назад на Пиренеях с такой же отвратительной улыбкой этот негодяй убивал французского офицера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45