– Рэнди, – тихо позвала мать.
– Да, открыто.
Он слышал, что она вошла.
– Рэнди?
Он ждал.
– Извини меня.
Кнопки плейера поплыли у него перед глазами, полными слез.
– Ну… ладно. – Он ответил таким высоким голосом, как будто был еще в том периоде, когда голос ломается.
– Я была не права. Я не должна была этого делать, Рэнди.
Он не отвечал.
Бесс неслышно подошла к нему и дотронулась до плеча:
– Рэнди, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Твой отец просил меня снова выйти за него замуж. Я отказалась.
Рэнди мигнул, слезы полились на его голый живот, предметы перестали расплываться перед глазами. Он по-прежнему стоял спиной к Бесс, опустив подбородок на грудь.
– Почему?
– Потому, что я так же, как и ты, боюсь, что буду снова страдать.
– Я никогда перед ним не извинюсь. Никогда.
Она убрала руку с его плеча и вздохнула. Затем снова положила ее, теплую и мягкую, на его голую кожу.
– Рэнди, он так тебя любит.
Рэнди ничего не сказал, его глаза снова наполнились проклятыми слезами.
– Я знаю, ты не веришь, но это действительно так. И веришь ты или нет, но и ты любишь его. Поэтому ты так стремишься причинить ему боль.
Она помолчала. Он тоже молчал.
– Вам нужно поговорить как-нибудь… действительно поговорить, без крика и злобы. Рэнди, не откладывай этот разговор слишком далеко. Не надо, дорогой.
Бесс поцеловала его в плечо и тихо ушла.
Рэнди остался в своей комнате без окон, смахивая с глаз слезы. Он дотронулся до серебряной кнопки на своем плейере и отпустил руку. Представил себе, что он идет в дом отца, стучит в дверь и просто бросается в его объятия, обнимая так крепко, что у того трещат кости. Но как это можно сделать, когда тебе причинили такую боль?
На плейере была пленка, с которой он репетировал. Он встал на колено и заменил ее на рок-группу «Майкл энд Микэнике», быстро нашел ту песню, которую хотел послушать. Вперед, назад, снова вперед, а вот и пауза для оркестра между песнями. Он надел наушники, сел около барабанов, держа обе палочки в одной руке, ленясь ударить ими.
Начались слова:
Каждое поколение обвиняет предыдущее.
Эту песню написал кто-то после смерти своего отца. «При жизни». Горестная, щемящая песня.
И все их сокрушенные надежды собрались у твоей двери…
Я знаю, что я пленник того, что было дорого моему отцу.
Я знаю, что я заложник всех его надежд и страхов.
Я бы хотел, чтобы мог сказать это ему
При его жизни
Рэнди сидел и слушал этот жалобный призыв сына, который опоздал помириться с отцом. Он сидел с закрытыми глазами, палочки забыты в руке, из глаз по-прежнему текли слезы.
В этот вечер ансамбль играл в клубе «Зеленый свет». Рэнди был необычно спокоен, пока они усаживались. Он не обращал внимания на какофонию звуков, пока другие настраивали свои инструменты. Перед началом всегда возникали какие-то вопросы.
Когда свет был установлен, инструменты настроены, включен микрофон, ребята поставили гитары в стойки и пошли в бар. Все, кроме Пайка Ватсоиа, который остановился возле Рэнди, сидевшего у барабанов.
– Эй, Рэнди, ты что-то грустишь сегодня.
– Я буду в порядке, когда начнем играть.
– Что-то не получается? Ничего, со временем получится.
– Да нет, не то.
– Проблемы с девушкой?
– Какой девушкой?
– Тогда что-то дома?
– Да, можно, наверное, и так сказать.
– А-а… черт…
Пайк задумался, положив руки на свои костлявые бедра. Затем улыбнулся:
– Тебе что-то нужно, чтобы дух поднять?
– У меня есть.
– Что, та дрянь, которую ты куришь? Тут требуется кое-что получше.
Рэнди встал, чтобы идти в бар:
– Я этим не балуюсь, дружище.
– Как знаешь, мое дело – предложить, – засопел Пайк. – Эти палочки временами становятся слишком тяжелыми.
Рэнди выпил два пива, выкурил порцию марихуаны до того, как они начали выступление, но сегодня эта комбинация лишь утомила его и привела в полусонное состояние. Они играли для неугомонной публики, которая все время срывалась танцевать. После второго выступления он покурил еще, но марихуана в этот раз на него вовсе не действовала. Даже музыка сегодня не подняла Рэнди настроение. Палочки действительно казались очень тяжелыми. Во время третьего перерыва он пошел в мужской туалет, нашел там Пайка, который в одиночестве нюхал кокаин из крошечной пудреницы с помощью свернутого в трубочку доллара.
– Ты должен это попробовать, – усмехнулся Пайк. – Это снимет то, что тебя грызет.
– Ты думаешь?
Рэнди смотрел, как Пайк намочил палец, макнул его в пудреницу и втер порошок в десны.
– Сколько стоит?
– Ладно, в первый раз я угощаю. – Пайк протянул ему крошечный целлофановый пакетик с белым порошком.
Рэнди смотрел на него, испытывая искушение попробовать, чтобы не просто выбраться из своей депрессии, но сделать так назло матери и отцу. Пайк завлекательно помахивал пакетиком:
– Давай, попробуй.
Рэнди уже хотел протянуть за ним руку, как в туалет вошли, разговаривая, двое мужчин, и Пайк быстро спрятал пакет и пудреницу себе в карман.
После того как Рэнди застал их в постели, Майкл перестал звонить Бесс. Она тоже не звонила, хотя страшно по нему скучала. Лето было в самом разгаре: в Стилуотере это был сезон любовных пар. Они сюда приезжали сотнями: подростки из Миннеаполиса и Сент-Пола, носившиеся по городу на своих спортивных машинах; свои городские ребята, толпящиеся вечерами по пятницам на причале; студенты на каникулах, танцующие под магнитофоны; яхтсмены, приехавшие на уик-энд, от их освещенных яхт по воде разбегались цветные блики; туристы, заскочившие на один вечер, гуляли по берегу, взявшись за руки.
Вечерами волейбольное поле перед «Фрахт-хауз» представляло собой клубок загорелых молодых рук и ног. Веранды ресторанов на берегу реки были переполнены. Старый подъемный мост то и дело блокировал движение транспорта: его поднимали, чтобы дать возможность проплыть пароходам. Антикварные магазины делали рекордные выручки. Тележка, с которой продавали кукурузные хлопья, источала соблазнительный запах. Полосатый носок, повешенный на флагштоке перед буковой аллеей, приветственно помахивал машинам, въезжающим в город.
В один из жарких дней Бесс пригласили на вечеринку у бассейна к Барб и Дону. Она купила новый купальник, ожидая, что там будет Майкл. Его не было. Его пригласили, но, узнав, что придет Бесс, он отклонил приглашение.
Некий Алан Петровский, который представился как владелец конного ранчо, назойливо ухаживал за ней и так ей осточертел, что она готова была столкнуть его в бассейн прямо в ковбойских сапогах и прочем обмундировании.
Дон и Барб заметили, что происходит, и поспешили ей на помощь. Дон, дружески полуобняв ее, просто спросил:
– Как ты?
– Очень одиноко, я совершенно запуталась.
Барб поймала ее за руку и сказала:
– Давай поднимемся на минуту в спальню. Там нас никто не побеспокоит.
В спальню, зеленую и прохладную, со спущенными шторами, почти не проникал гомон вечеринки. Барб спросила:
– Как дела с Майклом?
Бесс разрыдалась.
Она не выдержала и в начале августа позвонила ему под предлогом того, что видела в Миннеаполисе скульптуру, которая будет хорошо смотреться в его квартире.
Он был резок, почти груб, уклонился от личных вопросов и даже не поблагодарил ее за рекомендацию.
Бесс попыталась забыться в работе, но это мало помогало. Она попросила Рэнди взять ее на концерт, но он отказался: по его мнению, это была не ее музыка. Она пошла на вечер, который сестры Марка устроили в честь Лизы. Но это лишь напомнило ей, что она скоро будет бабушкой и ее старость пройдет в одиночестве. Звонил Кейт, говорил, что скучает по ней, предлагал встретиться, но она отказалась, ощутив при этом явную неприязнь к прежнему.
Жизнь ее протекала скучно и однообразно, а вокруг все, казалось, брали от жизни все, что можно веселясь как никогда. Ей понравился батик с изображением птицы, который потрясно бы выглядел в столовой Майкла, но сна не позвонила ему, страшась, что он снова будет говорить с ней так, как если бы она написала на его ботинки. А еще хуже, если она не выдержит и сама предложит ему провести вместе вечер.
Что касается секса – черт бы его побрал! Бесс казалось, что с учетом надвигающегося перехода в состояние бабушки, она будет свободна от мыслей о нем. Не тут-то было. Она думала о теле Майкла так же часто, как и о нем самом. Бесс полностью отдавала себе отчет в том, что она отказалась возобновить отношения с Кейтом лишь потому, что просто не могла сравнить его с Майклом. Но если уж сравнивать, то Кейт был пустырем, а Майкл – цветущим садом. Хотя вряд ли стоило сорокалетней женщине делать из себя дуру, прельстившуюся спелыми, фруктами. Как она сказала ему в ту ночь, они уже были не подростки. И тем не менее, вопреки всем разумным рассуждениям, она очень по нему тосковала.
Девятого августа Бесс исполнился сорок один год. Рэнди об этом даже не вспомнил и карточки поздравительной ей не оставил, уехав на три дня со своим оркестром в Южную Дакоту. Лиза позвонила, пожелала ей счастливого дня рождения и сообщила, что кое-что для нее заказала, но подарок прибудет только в конце недели, тогда они и увидятся. Стелла уехала с тремя своими подругами на две недели в Сан-Хуан и прислала ей поздравительную карточку: «Я бы хотела, чтобы ты была здесь».
День рождения пришелся на четверг. Вся вторая половина дня у нее была занята визитами к заказчикам, но она примчалась в магазин, перед тем как Хидер его закрыла, чтобы спросить, не звонил ли кто.
– Было четыре звонка, – ответила Хидер.
И ни одного от Майкла. Бесс забралась на свой чердачок, убеждая себя, что у нее нет никакого права быть разочарованной. Она сама отвечает за свое счастье, делать ее счастливой не входит в обязанности других. И тем не менее… эти дни рождения…
Она вспомнила некоторые из них, когда еще была замужем за Майклом. Как-то в день ее рождения они отправились в путешествие по порогам по Эппл-Ривер, и он вытащил торт, который был привязан между ними, в то время как они крутились в потоке воды, обдирая задницы и колени о скалы и наслаждаясь каждой минутой.
В год, когда ей исполнилось тридцать, он устроил вечер-сюрприз в доме Барб и Дона. Она дулась всю дорогу туда, считая, что они едут на день рождения Рэйми, дочери друзей, которой исполнялось четыре года.
Еще один день рождения – она уже не помнила который. Тридцать два года? Тридцать три? Тогда Майкл подарил ей очень красивый браслет. Он вытащил его из кармана жилета по дороге на обед, так, как это делают в кино богатые люди: черная бархатная коробочка, простая золотая цепочка. Она хранит его до сих пор.
Сегодня браслетов не будет. Как и черных бархатных коробочек, поздравительных карточек в почтовом ящике. Не с кем плыть по реке или пойти обедать в ресторан, некому удивить ее шарами и сюрпризами.
По дороге домой Бесс купила цыплят, от которых прибавляют в весе, картофель, соус, пакет кукурузы – словом, все, от чего толстеют, и еще лимонные пирожные, дающие тот же эффект. Она съела их на веранде, наблюдая за речными пароходиками, ей хотелось бы плыть на каком-то из них.
Дни рождения… о, эти дни рождения.
«Если есть день, когда одинокий человек чувствует себя еще более одиноким, когда забытый и заброшенный чувствует себя еще более забытым, то это именно день рождения», – думала Бесс. Надвигались сумерки, она вышла во двор и на какое-то время отвлеклась, выдергивая сорняки на огороженных камнями клумбах. Когда-то она ими занималась, но, поступив в колледж, забросила. Скоро это занятие ей осточертело, она сломала ноготь и ушла в дом. Долго лежала в ванне, наложив на лицо маску. Смыв ее, она внимательно рассмотрела свою кожу.
– Сорок один. Господи. Кожа уже становится как у тетушки – старой девы.
Сорок один – ни подарков, ни звонков.
В уголках глаз появляются все новые морщинки. Обозначился намек на второй подбородок, он возникает, если она забывает высоко держать голову.
В одиннадцать вечера она выключила телевизор и лампу в спальне и лежала с открытыми окнами, слушая стрекот цикад, шелест ночных бабочек, ударяющихся о подоконник, вдыхая аромат влажного ночного воздуха, доносящийся со двора, вспоминая, как ей было шестнадцать лет и она вместе с другими ребятами отправлялась в кинотеатр на открытом воздухе, где можно было даже не вылезать из машины. Тогда в компании недостатка не было.
В дом напротив приехали соседи, Элейн и Крейг Мейсон, которые были женаты, наверное, лет сорок. Послышался звук захлопывающейся машинной дверцы, тихий разговор. Закрылась их тяжелая металлическая дверь, и снова все стихло. Бесс взбила подушки, понимая, что не заснет долго, откинулась на них с открытыми глазами, сосредоточив внимание на игре теней на стене, отбрасываемых фонарем во дворе через листву клена.
Когда зазвонил телефон, она вскочила так, как будто через нее пропустили электрический ток. Красные цифры на электронных часах показывали 11.07. Она схватила в темноте трубку, молясь: «Пусть это будет Майкл».
– Привет, Бесс, – сказал он.
От звука его голоса глазам стало больно.
– Привет.
Она вновь легла, касаясь трубки второй рукой, как будто это был его подбородок.
Цикады на улице продолжали трещать, в телефонной же трубке воцарилась тишина. Она понимала: это означает, что он недоволен собой за то, что не выдержал и позвонил после того, как клялся не делать этого.
– Сегодня день твоего рождения?
– Да.
Она прикрыла глаза, чтобы им было не так больно.
– Тогда поздравляю.
– Спасибо.
Они так долго молчали, что у нее начало болеть горло. Цикады продолжали свой стрекот.
Наконец Майкл спросил:
– Как-то его отмечала?
– Нет.
– С ребятами?
– Нет.
– И Лиза не приезжала?
– Нет. Она сказала, что мы скоро увидимся, наверное в конце недели. А Рэнди нет дома, он играет в Южной Дакоте.
– Черт бы побрал этих детей. Они должны были бы что-то для тебя придумать.
Она высморкалась в простыню и постаралась, чтобы ее голос звучал нормально:
– Да ну. Ерунда. Просто один из дней рождения. Будут и другие.
«Пожалуйста, приезжай. Майкл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42