Майкл почувствовал, что за ним наблюдают, и повернулся к Бесс.
Она отвела глаза.
Подали кофе и десерт – смесь прослоенных сладостей, клубники, бананов и чего-то белого и пышного. Она наблюдала, как Майкл следит глазами за Рэнди. Но сын игнорировал отца и разговаривал с семнадцатилетней дочерью Пэдгеттов, сидящей слева от него.
– Прекрасный тост, – шепнула Бесс.
Майкл взял ложку десерта.
– Все это оказалось труднее, чем я думал.
Она удержала себя от того, чтобы тронуть его за рукав.
– Не оставляй своих попыток сблизиться с ним, Майкл, пожалуйста.
Играя свою роль перед людьми, с которыми только что познакомились, они изображали на лицах безмятежность и притворялись, что мило беседуют.
– Это причиняет боль, – вздохнул он.
– Я понимаю. Ему тоже. Поэтому ты не должен отступать.
Майкл положил вилку, взял обеими руками чашку кофе и смотрел поверх нее на сына.
– Он меня ненавидит.
– Я думаю, что он пытается ненавидеть, но это ему дорого обходится.
Он потягивал кофе. Затем повернулся к Бесс:
– Я не совсем тебя понимаю. Чего вдруг ты захотела, чтобы мы с Рэнди помирились?
– Ты его отец, все очень просто. Я начинаю понимать, сколько мы наделали вреда, втянув детей в нашу холодную войну.
Он поставил чашку на стол, вздохнул, откинулся на спинку стула.
– Хорошо, Бесс. Я попробую.
По дороге домой Рэнди дулся.
Бесс поинтересовалась:
– Тебя что-то беспокоит?
Он взглянул на нее, отвел глаза и сосредоточился на дороге.
– Рэнди? – повторила она.
– Что это происходит между тобой и стариком?
– Ничего. И не называй его стариком. Он твой отец.
Рэнди выглянул из бокового окна и пробормотал, словно про себя:
– Дерьмо.
– Разве ты не видишь, что он хочет наладить отношения?
– Потрясно! – взорвался Рэнди. – Он вдруг вспомнил, что он мне отец, и я должен за это целовать его задницу, хотя шесть лет ты не делала секрета из того, что его ненавидишь.
– Возможно, я была не права. Не важно, что чувствовала я, нельзя было навязывать эти чувства тебе.
– У меня своя голова на плечах, мама. Я и сам понимаю, какого дерьма он наложил. Эта баба… Он разрушил наш дом!
– Ну да! – закричала Бесс и продолжала более спокойно:
– Он виноват, но на свете существует прощение.
– Не верю своим ушам. Он опять к тебе подбирается. Стул тебе подает, тосты произносит и вообще начал обхаживать тебя после того, как жена его вышвырнула. Меня от него тошнит.
Бесс овладело чувство вины: какую ненависть она посеяла в душе сына, не подумав о том, как это на нем скажется. Горечь, которую он испытывал, может перерасти в какую угодно эмоцию.
– Рэнди. Мне очень жаль.
– Быстро ты перестроилась, мама. Меньше недели назад ты чувствовала то же, что и я теперь. Противно смотреть, как он второй раз из тебя дуру делает.
В душе у Бесс поднималось раздражение: он вслух высказал ее собственные мысли. Она почувствовала себя виноватой. Ведь она и вправду сегодня ощутила что-то похожее на влюбленность.
«Пусть это будет уроком, – подумала она. – Соблюдай дистанцию».
На следующий день было воскресенье. Утром они с Рэнди отправились в церковь на мессу. Этому предшествовала борьба за то, чтобы Рэнди поднялся, оделся и вышел из дома. После мессы – невеселый завтрак на двоих: пара тощих диетических цыплячьих грудок без сметаны при почти полном молчании Рэнди. Проглотив еду, он тут же встал и объявил, что идет к своему другу Берни смотреть по телевизору матч.
Дом погрузился в тишину. Бесс убрала на кухне, переоделась в пластиковый костюм для похудания и вернулась вниз. Тихая комната выглядела как-то особенно грустно на фоне яркого, льющегося в окна дня. Она немного поработала над дизайном, но было трудно сосредоточиться. В конце концов она поднялась и стала бродить от окна к окну, разглядывая зимний двор, замерзшую реку, беличье гнездо на дубе у соседей, голубые тени от клена на нетронутом чистом снегу.
Потом она снова уселась за работу и снова бросила ее: отвлекали мысли о Майкле, об их разобщенной семье. Она перешла в гостиную, нажала ноту «си» на клавиатуре и держала ее, пока звук не растворился в воздухе.
Она вернулась к окну и снова уставилась в него, сложив руки на груди.
Во дворе, чуть подальше, дети катались на санках.
Когда Рэнди и Лиза были маленькими, они всей семьей поехали в одно из воскресений в Теодор-Вирс-парк в Миннеаполисе. День был вроде сегодняшнего – чистый, яркий, слепящий. Они взяли красные пластиковые санки в форме лодки – быстрые и скользкие – и выбрали горку с чистым нетронутым снегом. Во время первого спуска санки Майкла повернулись на сто восемьдесят градусов, и остаток пути он ехал задом наперед. В конце он врезался в снежный холм, санки опрокинулись, и он попал в сугроб, а когда из него вылез, был как снежная баба: волосы, борода и усы, которые он отрастил в том году, в снегу, шапка потерялась, очки чудом держались на носу, но глаза за ними были полностью залеплены снегом.
Когда он наконец сел, они свалились на спину, задыхаясь от смеха.
Годы спустя, когда их брак уже трещал по всем швам, Майкл однажды грустно заметил:
– Мы больше не веселимся, Бесс. Мы больше не смеемся.
Дети в соседнем дворе убежали, оставив плакать одного закутанного малыша.
«Ты и я, – думала Бесс, – нас оставили плакать».
Она отвернулась от окна и прошла в гостиную. Камин был холодным, на диване валялось воскресное приложение к «Понни пресс диспетч». Вздохнув, она стала разбирать страницы, а потом просто сидела с забытой газетой в руках.
Думала.
Грустила.
Теряла время.
Она не была слезливой, но сейчас было так тяжело и одиноко, что у нее защипало глаза. Бесс сняла телефонную трубку и позвонила матери.
Стелла Дорнер ответила, как всегда, весело, но слогам:
– Ал-ло.
– Привет, мама. Это Бесс.
– Ну как это мило. Я как раз о тебе думала.
– Что же ты думала?
– Что не разговаривала с тобой с прошлого воскресенья и что пора позвонить тебе.
– Ты занята?
– Да нет, смотрю телик.
– Можно приехать? Я хотела бы с тобой поговорить.
– Конечно. Я буду рада. Останешься ужинать? Я сделаю свиные отбивные на решетке, с луком и лимоном сверху, как ты любишь.
– Звучит заманчиво.
– Ты приедешь прямо сейчас?
– Как только попаду в туфли.
– Отлично. До встречи, дорогая.
Стелла Дорнер жила в доме на западной окраине Стилуотера. Она купила его через год после смерти мужа, обставила новой мебелью и объявила, что, коль скоро ее не похоронили вместе с мужем, она не собирается вести себя так, как будто это случилось. Стелла продолжала работать операционной сестрой по вызову в госпитале Лэйквью, хотя в то время ей было уже под шестьдесят. Она брала уроки гольфа, стала членом Женской лиги в Оук-Глен, пела в церковном хоре в Сент-Мэри, состояла в «Африкан вайолет сосайети оф Америка», члены которого встречались в породненных городах.
Порой она навещала свою дочь Джоан в Денвере. Она побывала в Европе со своими сестрами из Феникса и Корал-Кейблс; часто ездила на автобусные экскурсии; по крайней мере раз в неделю навещала стариков в доме престарелых в Марпл-Мэнор и пекла им печенье. По понедельникам играла в бридж, смотрела «Тридцать нечто» – сериал по вторникам, почти каждую среду ходила в кино и каждую пятницу посещала салон красоты. Стелла записалась в клуб знакомств, но уверяла, что из всех, с кем ее знакомили, никто ей не пара и что она не хочет вешать себе на ногу ядро и цепь.
Дом Стеллы отражал характер хозяйки. В нем было три уровня, длинные застекленные пролеты. Окрашен он был в персиковый, кремовый и блестящий черный цвета. Входя в этот дом, Бесс всегда ощущала прилив бодрости. Сегодня было то же самое. За десять минут после звонка Бесс Стелла успела наполнить дом ароматом обещанных отбивных.
Она встретила дочь в робе цвета мешковины, с розовыми, желтыми и зелеными пятнами на спине. Жесткие волосы цвета соли с перцем, разделенные пробором, асимметричными волнами доходили до подбородка. У нее была привычка отбрасывать их назад к вискам, как она сделала это и сейчас. Она была ниже Бесс и поднялась на цыпочки, чтобы обнять дочь.
– Я могу испачкать тебя краской.
– Краской?
– Я беру уроки рисунка маслом и сейчас работала над своей первой картиной.
– Господи, как ты на все находишь время?
– Всегда надо находить время на то, что нравится.
Стелла направилась внутрь дома, к большому выходящему на запад окну, в которое пока еще не светило вечернее солнце. Напротив окна стояла длинная софа, обитая тканью кремового цвета с коралловыми лилиями. На одной из стен висел телевизор, по которому в этот момент показывали футбольный матч. На столах были стеклянные крышки в рамах из черного дерева. Рядом стоял мольберт с незаконченным изображением африканской фиалки.
– Что ты думаешь? – спросила Стелла.
– Мм…
Снимая жакет, Бесс рассматривала картину.
– По-моему, хорошо.
– Может, и не очень, но в общем-то наплевать. Главное – в классе интересно.
Стелла подошла к телевизору и убавила звук.
– Хочешь кока-колы?
– Я сама возьму. Ты продолжай.
– Хорошо.
Она откинула назад волосы и взяла кисть, а Бесс пошла на кухню и открыла холодильник.
– Тебе принести?
– Нет, спасибо. У меня чай.
Позади Стеллы на низком столике стояла кружка и лежали тюбики краски. Она отпила из кружки, рассматривая свою работу, и крикнула:
– Как дети?
– Вот об этом я пришла с тобой поговорить.
Бесс пошла в комнату, потягивая свою коку, сбросила туфли, забралась на софу, положила ноги на валик и поставила стакан на колени.
– Точнее, в том числе и об этом.
– О! Звучит серьезно.
– Лиза выходит замуж… она ждет ребенка.
Стелла несколько секунд молча смотрела на дочь.
– Пожалуй, я все-таки прервусь.
Она взяла тряпку и стала вытирать кисть.
– Нет, пожалуйста, продолжай.
– Не говори глупостей. Я могу это делать в любое время.
Она сунула кисть в жестянку со скипидаром, сбросила свой халатик и уселась рядом с Бесс, захватив с собой свой чай.
– Ну что ж… Лиза беременна. Трудно себе представить. Это делает меня прабабушкой, не так ли?
– А меня бабушкой.
– Впрочем, это как раз не столь важно. Могу себе представить – ты в шоке?
– Была. Но прихожу в себя.
– Она хочет этого ребенка?
– Да, очень.
– Уже легче.
– Угадай, что еще.
– Еще что-то?
– Я видела Майкла.
– Бог мой, ничего себе выдалась неделька.
– Лиза все это устроила. Она пригласила нас обоих, чтобы сообщить новость.
Стелла засмеялась, подняв кверху подбородок:
– Молодец Лиза.
– Мне хотелось ее прибить.
– Как она?
– Счастлива, возбуждена и уверяет, что очень влюблена.
– А Майкл?
– Опять один. Разводится.
– Господи.
– Он просил передать тебе привет. Буквально он сказал: «Передай привет старой кукле. Я скучал о ней».
Стелла отсалютовала своей кружкой.
– Привет, Майкл! – И отпила из нее, наблюдая за Бесс. – Понятно, почему тебе захотелось со мной пообщаться. А что Рэнди? Как он все это принимает?
– Так, как всегда. Очень обижен, отца избегает.
– А ты?
Бесс вздохнула:
– Не знаю, мама.
Она опустила глаза, задумалась, вздохнула, подняла голову и сказала в потолок:
– Я носилась с обидой шесть лет. Трудно от этого избавиться.
Стелла потягивала чай и ждала. Прошла почти минута, прежде чем Бесс взглянула на Стеллу.
– Мама, я… – Она остановилась.
– Ты… Что?
– Когда мы разводились, ты мне почти ничего не сказала.
– Не хотела вмешиваться.
– Когда я узнала, что у Майкла есть женщина, я очень хотела, чтобы ты возмущалась вместе со мной. Я хотела, чтобы ты подняла кулак, назвала его негодяем, сочувствовала мне, но ты этого не сделала.
– Мне нравился Майкл.
– Да, но ты могла взять мою сторону, а ты не сделала этого. Видимо, на то были причины.
– А ты уверена, что готова выслушать их сейчас? В каждом разрыве всегда замешаны двое, дорогая. Но, если у мужчины есть кто-то на стороне, обычно во всем винят его.
– Да, но что я-то сделала? – стала защищаться Бесс. – Я вернулась в колледж получить диплом! Что в этом было плохого?
– Ничего. Но, когда ты сделала это, ты вообще забыла о своем муже.
– Нет, не забыла. Он не дал забыть. Мне все равно приходилось готовить, стирать, убирать.
– Я не о том. Я говорю о ваших личных взаимоотношениях.
– Мама, мне не хватало времени.
– Ну вот видишь. Это уже по существу, – довольно улыбнулась Стелла и, оставив Бесс переваривать сказанное, пошла на кухню налить еще чаю.
Когда она вернулась в комнату, Бесс сидела, закусив большой палец и уставившись в окно.
– Помнишь – это было давно, – ты попросила нас с отцом взять детей к себе, чтобы вы с Майклом могли поехать за город одни? А на Рождество ты подарила ему пистолет, который ему так хотелось иметь, и спрятала его у нас, чтобы он не нашел его раньше времени? Помнишь всю эту возню, когда накануне Рождества мы принесли его тебе и ты прятала его уже у себя? А первого апреля, в День дураков, что ты придумала?
Бесс уставилась на заснеженное поле для гольфа за окном, забыв о своей коке.
– Вот все такое нельзя было прекращать, – сказала ее мать.
– А я что, сама все это прекратила?
– Не знаю. Сама?
– Я тогда об этом не думала.
– Ты была поглощена учебой, а по окончании колледжа – открытием магазина. Ты к нам заглядывала всегда одна, без Майкла, постоянно на бегу. А потом ты вообще перестала навещать нас, и дети иногда приходили сами, такие неухоженные и заброшенные.
Бесс посмотрела на мать:
– Это когда Майкл обвинил меня в том, что я стала чересчур свободной.
– Так и было.
– Но ведь я просила его помочь по дому, а он наотрез отказывался. Разве нет его вины?
– Может быть. Но эти вопросы как-то решаются. Может, он и стал бы тебе помогать, если бы не оказался последним в списке твоих приоритетов. А ваша интимная жизнь? Как это было?
Бесс посмотрела в окно.
– Паршиво.
– У тебя на нее тоже не было сил и времени?
– Я думала, что, когда закончу учебу и открою свое дело, все станет на свои места. Что возьму домработницу и буду больше времени уделять ему.
– А он не стал ждать.
Бесс поднялась, обошла мольберт и остановилась у окна, положив руку на бедро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42