Шлюха – эта шлюха, твоя мать получила по заслугам: она всадила себе пулю в лоб.
Саммер отвернулась и уставилась на дверь, смутно сознавая, что погода продолжала портиться: с ночного неба посылалась ледяная крупа. Думать она не могла. Казалось, мозг ее онемел.
Мама умерла.
Перед Саммер встал образ матери – такой, какой она ее помнила. Это было целых два года назад, в тот день, когда Саммер исполнилось пятнадцать. Какой прекрасной и какой печальной казалась Глорвина! Дочь смотрелась в лицо матери как в зеркало. Роскошные рыжие волосы Глорвины передались по наследству Саммер. «Саммер уже настоящая леди» – сказала тогда Глорвина.
«Ничего подобного, – парировала Марта. – Она непослушна как ветер, эта девчонка. Кроме того, если вы и впрямь заботитесь о ее будущем, возьмите ее с собой в Лондон – и скатертью дорожка».
Саммер молила Бога – о, как она молилась! – чтобы мамочка именно так и сделала. Но, конечно, этого не произошло. Глорвина поцеловала ее на прощание, села в шикарную карету своего любовника и одна вернулась в Лондон.
Саммер понимала, как несчастна была ее мать, цеплявшаяся за надежду, что Пимбершэм все же женится на ней: это стало самым сильным желанием в ее жизни. Несомненно, похотливый старый ублюдок кормил ее обещаниями, а сам не имел ни малейшего намерения узаконить их связь. Он унизил ее мать. Сломал ее. Выбросил, как отбросы. ЧЕРТОВ АРИСТОКРАТ.
Саммер молча прошла в свою комнату, не помня себя легла поверх постели и уставилась в потолок. Марта то и дело показывалась в дверном проеме, ее голос то приближался, то затихал.
– Сирота… Шлюхина дочка… Не жди, что я и дальше буду тебя кормить, когда никто за тебя не платит…
Слезы скатывались из уголков глаз Саммер.
Только когда на дом опустилась тишина, Саммер, наконец, села на кровати, вглядываясь в серебристое стекло над комодом. В эти последние месяцы Саммер вступила в пору женственности. Последние отголоски детства можно было заметить разве что только в чуть полноватых щеках и брызгах веснушек на носу. Раньше она ненавидела свои веснушки, очень забавляя этим мать. «Веснушки – поцелуи фей, – говорила Глорвина шепотом, – тебя, любимая доченька, благословил даойне сидхе».
Благословил волшебный народец? Эта мысль веселила Саммер.
– О, да, – настаивала мамочка, легко обнимая Саммер, и их смех музыкой разносился по цветнику. Феи всего в несколько дюймов ростом, у них воздушные, почти прозрачные тельца, устроенные так нежно, что они могут танцевать на капельке росы, не расплескав ее. Их одежды белы, как снег, и сияют, как серебро. А шляпы они каждый день делают себе из красных цветков наперстянки.
Встав на четвереньки, Саммер зарылась носом в душистые цветки на величественных стеблях, разыскивая таинственных представителей нежного народца и опять запорошила нос пыльцой.
– Матерь Божья и Святой Франциск! – воскликнула Глорвина. – Опять! Они опять поцеловали тебя в нос!
– Еще одна веснушка? – взвизгнула Саммер, неожиданно влюбившись в свои веснушки.
– Две! – доверительно сообщила Глорвина. – Только представь: тебя поцеловали две феи. Да это просто неслыханно! Саммер Шэннон 0'Нейл, теперь ты уж точно будешь танцевать и петь с даойне сидхе.
– И пить росу каждое утро и каждый вечер?
– Обязательно! Они будут петь тебе свои песни, пока ты будешь спать, и танцевать на твоей кроватке, навевая тебе сны. Ах, Саммер, если бы я была такой же везучей…
Воспоминание померкло.
Саммер уставилась на свои туфли. Тупая, немилосердная боль парализовала девушку. Ее мать мертва. Ее нет, ее больше нет… Она ушла не попрощавшись, оставила ее насовсем. Вместе с мамой умерла и надежда, что однажды Глорвина вернется. Никто не обнимет Саммер, не утешит, не заставит поверить в даойне сидхе. Мучительное осознание вызвало новые слезы, и горло девушки сдавили рыдания, которые она постаралась заглушить, зажимая рот руками.
Наконец, Саммер соскользнула с кровати и вытащила из шкафа саквояж. Сборы не заняли много времени: платье, пара штопанных чулок, гребешок и щетка для волос, ферротипия матери в серебряной овальной рамке, которая всегда стояла у нее на комоде рядом с кроватью. Саммер прикоснулась пальцем к изображению Глорвины, тяжело вздохнула и спрятала его в саквояж. Все. Осталось только надеть плащ.
Марта уже легла спать. В доме было холодно, темно и тихо. Саммер пересекла коридор и вышла на улицу. Дрожа, стараясь получше запахнуть плащ, она мельком взглянула на коттедж, припоминая бесплодно потерянные здесь годы. Теперь этому пришел конец.
Ричмонд, Англия
Август 1866
Саммер перешагивала через две ступеньки, стараясь поскорее добраться до третьего этажа богатого дома. Часы гулко пробили четыре, и ее охватила паника. Пимбершэм ждет традиционного чая.
Эта комедия долго не протянется. Саммер по необходимости заняла место судомойки в доме Пимбершэма: иначе ей не удалось бы попасть в этот беспорядочно построенный, пахнущий плесенью старый дом.
Привлечь внимание Пимбершэма оказалось совсем нетрудно. Он заметил ее почти сразу же. К концу первой недели он уже дважды зажимал ее в углу, делая гадкие намеки, давая волю рукам: то ущипнет там, то погладит тут. Девушка терпеливо сносила домогательства и кокетливо играла роль распущенной дурехи, поражаясь, что мать терпела его прикосновения.
Как Глорвина допустила это? Никакое богатство не стоит души человека, его гордости, чувства собственного достоинства. Вот она, основная черта всех аристократов: они покупают сердца с такой же легкостью, как другие покупают безделушки, я выбрасывают их, когда попадается что-нибудь получше.
Мысль о мщении не покидала девушку уже полгода, с момента ее приезда в Пимсбери Холл. Особенно ее поразило то, что Пимбершэм похоронил ее мать в общей могиле для нищих, поскупившись даже на надгробный камень.
Добравшись до конца лестницы, Саммер отдышалась и разгладила крахмальный форменный передник поверх черной юбки форменного платья. Закусив нижнюю губу, она постаралась спрятать медные локоны под чепец, прислушиваясь к тревожной тишине, которой теперь научилась бояться. Там, где был шум, были и люди: другие слуги, друзья. Они знали Пимбершэма и раскусили его планы даже раньше, чем сама Саммер. Они и предупредили девушку, как опасно оставаться со стариком наедине – если, конечно, она не готова принять его ухаживания.
К счастью, Саммер подружилась с Софи Фэйрберн, которая по иронии судьбы служила личной горничной ее матери. Софи жаждала богатства, была готова на что угодно, лишь бы не упустить своего шанса. Она не останавливалась даже перед постельными сценами с «похотливым старикашкой», как она характеризовала хозяина.
– Но как ты можешь? – спросила у подруги Саммер, стараясь уразуметь, что именно заставляло ее мать терпеть унижения. – Нет ничего дороже чувства собственного достоинства. Ни деньги, ни крыша над головой не заставят женщину забыть, что ей пришлось продать душу и тело, чтобы получить их. Я скорее сгнию в канаве или умру с голода, чем отдам свою плоть какому-то… АРИСТОКРАТУ! – Она выплюнула это слово, как будто оно имело мерзкий привкус. – Софи, зачем ты позволяешь пользоваться собой этому старому ублюдку?
– А почему бы и нет? – удивилась Софи. Губы ее сжались слишком плотно, чтобы это походило на настоящую улыбку. – Что еще у меня есть? Кроме того, это лучше, чем оказаться на улице. Если не веришь мне, ласточка, прогуляйся-ка по лондонскому Ист-Энду. Я не уговариваю тебя уступить старому стервятнику. Наоборот, я советую тебе держаться от него как можно дальше. Ты славная девочка и я хотела бы помочь тебе как можно дольше оставаться такой же.
Слова подруги, тронули Саммер, и невольно для себя она открыла Софи, что Глорвина – ее мать. Это признание заставило Софи мягко улыбнуться. Она давно обо всем догадалась, несмотря на то, что, появившись в Пимсбери Холл, Саммер назвалась Синтией Райли. Неопытную девушку выдало ее бесконечное любопытство ко всему, что касалось ее матери. От Софи она узнала, что друзья Пимбершэма не приняли Глорвину и оскорбляли ее, что не мешало той невзирая ни на что оставаться доброй и внимательной ко всем, даже к прислуге.
– Лучшей госпожи у меня никогда не было, – утверждала Софи, кладя руку на плечо Саммер.
Однажды, три недели назад, Софи примчалась к Саммер по черной лестнице, размахивая зажатой в руке бумагой и пританцовывая на цыпочках.
– Я уезжаю! – вскричала Софи и безудержно расхохоталась.
Вглядываясь в раскрасневшееся лицо Софи, Саммер спросила, крепко держа в руках ночной горшок:
– Что ты говоришь? Уезжаешь? Куда? С кем?
– Я вышла замуж, – прошептала та едва слышно. – Можешь представить?
– За кого? – испуганно поинтересовалась Саммер, стараясь скрыть панику. – Когда?
– Час назад! – потрясая бумагой, Софи продемонстрировала подруге внушительную подпись, стоявшую внизу листа. – Перед тобой жена фермера-овцевода! Я взяла и вышла за фермера – сама не знаю какого… Брак по доверенности. Через две недели с небольшим я отправляюсь в Новую Зеландию.
– Передо мной сумасшедшая! – ахнула Саммер. – Как ты могла взять и выйти замуж за человека, которого даже не видела! Новая Зеландия! Где, к дья…
– Спокойней! – предостерегла Софи.
– Может, он извращенец, – не унималась Саммер, округляя глаза.
– Извращенец? – подмигнув, Софи озорно улыбнулась подруге. – Разве нам с тобой уже не приходилось иметь дело с извращенцем, ласточка?
– Здесь что-то не так, – настаивала Саммер. – Иначе зачем нормальному фермеру из Новой…
– Зеландии. Кажется, это где-то рядом с Австралией.
– Почему бы ему самому не найти себе жену?
– В Новой Зеландии женщины – редкость. – Софи потрепала Саммер по щеке. – Все в порядке, ласточка.
– Нет, – не сдавалась Саммер. – Выходить замуж за человека, и даже не знать, как его зовут?..
– А я знаю. – Софи подняла документ повыше. – Здесь написано: – я – миссис… – она заглянула в бумагу, Николас Уинстон Сейбр, эсквайр. Черт побери, знакомое имя… Хотя!.. Какая разница! Наконец-то я заполучила мужа и свой собственный дом… Что еще нужно девушке, спрашиваю я?
– Софи!
– Тш! Я еще не сказала об этом старому пьянчуге. И не собираюсь, до самого отъезда, иначе он зажилит мое жалованье.
Она следом за Софи Саммер спустилась по лестнице и пересекла кухню, чувствуя, как на нее наваливается неизвестность. Молчание тянулось довольно долго.
– Послушай моего совета, – произнесла, наконец, Софи. – Беги от этой старой крысы как можно раньше… Знай, он начнет за тобой ухлестывать как только я уеду, попомни мои слова.
– Я… Я не могу, – ответила Саммер, решительно мотая головой. Софи посмотрела на нее так пристально, с такой материнской заботой, что Саммер вспомнилось ее детство.
– Послушай, – начала Софи, – я не знаю, зачем ты приехала сюда. Может, это не мое дело, но я хочу тебе сказать, – она взяла Саммер за подбородок. – Былого не воротишь, девочка. Что было, то прошло…
Вот как развивались отношения Саммер с подругой. И сейчас, отнеся поднос с чаем в салон, к счастью, у Пимбершэма кто-то был в гостях, она не могла не думать о том, как несчастна была ее мать в этих неприветливых стенах. Мысли девушки зашли в тупик: ей надо торопиться, если она все еще собирается отомстить Пимбершэму. Но как? Она неспособна на убийство.
Матери уже не вернуть… Толкнув дверь комнаты Софи Саммер увидела, что та, рыдая, склонилась над раскрытым дорожным саквояжем. Подбежав к подруге, девушка села рядом на кровать и постаралась угадать причину такого сильного горя.
– О, Господи, – стонала Софи, качая головой, комкая в пальцах шейный платок. – Я все испортила, испортила… Вся моя жизнь испорчена!
– Что случилось? – Он не отпускает тебя?
– Софи всхлипнула.
– Я еще ему не говорила…
– Тогда в чем…
– Я беременна. – Софи вскочила с кровати и отвернувшись продолжила. – Я только что это поняла. Уже два месяца. О, Господи! Уже два месяца, а мне предстоит замужество…
– И что ты собираешься делать? Софи чуть-чуть помедлила.
– Я заставлю этого сукина сына заплатить за это… Клянусь Господом Богом, он пожалеет о том, что вообще родился на свет!
Ближе к вечеру, в холле второго этажа Саммер услышала отголоски яростного спора. Убедившись, что это Софи и Пимбершэм, девушка замерла.
– Конечно, твой, – воскликнула Софи. – Я ведь не потаскушка какая-то! Я не сплю со всеми подряд…
– Чего тебе от меня надо? – заорал хозяин.
– Денег, вот чего! Или ты думаешь, что я собираюсь растить твоего ребенка в нищете…
– Неслыханно! Я не имею намерения содержать незаконнорожденных…
Саммер закрыла глаза: слова Пимбершэма отзывались в ее груди жестокой болью. Точно так же перед ним унижалась и ее родная мать…
– Меня это не касается! – объявила Софи. – Будь осторожен! Посмотрим, что подумают твои важные друзья, когда узнают, чем ты занимаешься с девушками….
Крики становились все громче, и вдруг по дому разнесся женский вопль. Саммер вздрогнула и кинулась было вперед, но резко остановилась, потому что из комнаты у самой лестницы выскочил Пимбершэм и замер, вытирая руку об окровавленный носовой платок. Благодарение Господу, он не заметил девушку, отступившую в тень.
Стоило хозяину уйти, как Саммер бросилась к Софи. Почему так тихо? Где остальные слуги?
– О! – рыдала она. – О, Софи!..
Софи лежала головой у самого камина, рядом валялась окровавленная кочерга. Саммер бросилась на колени и приподняла голову подруги.
– Я умираю… – прошептала она. Лицо ее начало сереть.
– Я позову врача…
– Не трудись, душенька. Со мной кончено. Уноси отсюда ноги, пока не поздно… Забудь о том, что здесь произошло – что он сделал с твоей бедной мамочкой и со мной…
– Не умирай! – взмолилась Саммер, крепко прижимая к себе Софи. – Кроме у тебя, у меня никого нет. Ты – единственный близкий мне человек на всем белом свете!
– Бедная Саммер, – прошептала Софи. – Твоя мамочка так тебя любила. Это правда, не сомневайся. Она говорила мне об этом каждый день. – С огромным усилием она вложила в руку Саммер какую-то бумагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36