В восторге - Wodolei.ru
Человек не заслуживает смерти под плеткой.
– Сара…
– Мистер Маркхэм!
– О, ради Бога! – воскликнул Эдвард Маркхэм, растерянно переводя взгляд с гневной физиономии капитана Фарли на решительно настроенную Сару. Наконец, кивнув Саре, он достал из кармана бумажник.
– Снимите этого парня, Фарли, – приказал он и, повернувшись к Саре, прибавил тем же тоном:
– Ты становишься слишком упрямой и настойчивой, девочка. Не удивительно, что ты не можешь найти мужа. Ты доведешь до могилы любого мужчину!
– Спасибо, папа! – обрадовалась Сара, пропустив мимо ушей реплику отца, и нежно улыбнулась ему.
Эдвард Маркхэм отсчитал необходимую сумму и передал деньги капитану Фарли, который однако не смягчился. Маркхэм посмотрел на дочь яростно, он не собирался отвечать ей улыбкой.
– Чувствует мое сердце, что однажды ты проклянешь этот день, дочка. И, без сомнения, я тоже!
Сара ничего не ответила отцу. Она молча наблюдала, как по приказу капитана Фарли два моряка развязали веревку, которой осужденный был привязан к крюку, вбитому в перекладину. Как только ослабли узлы, руки каторжника тяжело скользнули вдоль мачты. Он попытался удержаться на ногах, тяжело опираясь на столб, но колени невольно подогнулись. Мужчина упал на палубу и громко застонал. Только благодаря тому, что скользнул вдоль мачты, он не ударился лицом о палубу. Мужчина полулежал, уткнувшись лбом в гладкую деревянную поверхность. Мухи, взлетели гудящим роем после его падения. Потом снова облепили спину, принялись насыщаться. Широкое, залитое кровью плечо невольно вздрагивало, мышцы непроизвольно сокращались.
Сара шагнула вперед, намереваясь согнать мух, но отец крепко сжал ее руку, удержав на месте.
– Не позволяй сердцу угодить в сети сострадания, дочь. Этот человек – каторжник, помни об этом. Он очень опасен.
– Может быть, ты и прав, папа, но он почти без сознания. Нужно оказать ему помощь. Нельзя везти его в Ловеллу в таком состоянии.
– Ты и так сделала для него слишком много. Ты спасла ему жизнь. Этого достаточно. Если бы он сполна получил две сотни ударов, назначенных капитаном, то наверняка умер бы. Не сомневаюсь, что он выкарабкается, когда мы доберемся до Ловеллы, и Маделин позаботится о нем. Дай Бог, чтобы ему не повезло! – сердито пробормотал Эдвард Маркхэм, но Сара расслышала последние слова отца.
Нахмурившись, девушка раздумывала. Аборигенка Маделин жила на Ловелле с тех пор, как Сара себя помнит. Она была очень хорошей сиделкой, старательно ухаживала за больными и ранеными каторжниками. Сара, как фактическая хозяйка поместья была почти также сведуща в науке исцеления. Но она лечила только членов семьи и домашних слуг. Ей не приходилось еще выхаживать мужчину, она не помнила случая, чтобы отец заболел. И, конечно же, ей не приходилось лечить каторжников. Их соседи сойдут с ума от негодования, если леди позволит каким бы то ни было образом потерять чувство собственного достоинства. Но в данных обстоятельствах она должна поступить милосердно, необходимо оказать помощь страдающему каторжнику.
– Необходимо промыть раны или укрыть ему спину перед тем, как пускаться в дорогу. Если этого не сделать, то можно считать, что ты зря потратил деньги и довольно приличную сумму. Если он не умрет от потери крови, что вполне вероятно, то могут загноиться раны. Он умрет в любом из этих случаев.
Эдвард Маркхэм несколько мгновений пристально смотрел в лицо дочери, потом взглянул на осужденного, который неподвижно лежал, уткнувшись лицом в палубу, сначала – с сомнением, потом с явным отвращением. Но он по-прежнему крепко сжимал руку Сары. Потом повернулся к стоящему неподалеку капитану. Фарли стоял, сложив руки на груди, неодобрительно рассматривая каторжника.
– Фарли, дайте ему грубого, но довольно эффективного снадобья. Моя девочка права, нельзя везти его в таком виде. Из него течет, как из прирезанной свиньи.
Фарли сердито оглянулся.
– Решили побаловать его, да? – недовольно фыркнул он. – Что ж, теперь это ваша забота. Если он выживет, то это будет ваша вахта. Я не собираюсь еще раз возвращать вам деньги. Будьте уверены!
Эдвард стиснул зубы и промолчал. Фарли неопределенно пожал плечами, потом повернулся к матросам, которые склонились над каторжником.
– Викерс, дайте ему эффективного снадобья! – приказал он.
– Слушаюсь, капитан, – отдал честь Викерс, высокий светловолосый парень. Парню едва ли исполнилось двадцать лет, но голос у него был низкий, хриплый. Он повернулся, наклонился и поднял стоявшее неподалеку ведро. Приподняв его, он резко выплеснул содержимое на израненную спину каторжника. Осужденный судорожно дернулся, хрипло закричал и попытался приподняться над палубой, выгнувшись от боли. Он напряженно выпрямил руки, приподнявшись над палубой, бешено закрутил головой. Потом повернул к ним искаженное болью лицо. Сара наконец-то разглядела мужчину.
Несмотря на въевшуюся в кожу грязь и отросшую бороду, стало ясно, что он еще довольно молод. Ему немногим за тридцать. Если его отмыть, то вполне можно было бы назвать привлекательным. Черты его лица довольно правильные. Взгляды молодых людей встретились. Сара смогла рассмотреть глаза каторжника, в них затаились боль и страдание, но яркая голубизна могла сравниться по цвету только с лазурной синевой австралийского неба. Глаза мужчины казались слишком красивыми, чтобы принадлежать преступнику. Сара смотрела на мужчину, словно зачарованная. Вздрагивая, мужчина закрыл глаза и опустился на палубу, обессиленный. По всей вероятности, боль проходила, притуплялась. Сара с недоумением смотрела на скорчившуюся у мачты фигуру, а потом вопросительно взглянула на Викерса, который вылил на спину каторжника еще одно ведро жидкости. На этот раз истерзанный человек даже не шелохнулся.
– А что было в ведре? – спросила Сара у отца побелевшими губами, как бы предчувствуя ответ. Теперь, когда она разглядела эти прекрасные глаза, боль страдающего человека ранила ее в самое сердце. Девушка попыталась одернуть себя. Это же смешно. Все знают, что если у преступников и есть какие-то чувства, то это не меняет сути грубых и жестоких людей.
– Морская вода, мэм, – довольно ответил Викерс.
– Морская вода! – Сара содрогнулась от возмущения и негодования. Не удивительно, что бедняга так закричал. Видимо, спину ожгло словно раскаленным железом, соль попала в раны, должно быть, ему до сих пор нестерпимо больно.
– Это обычное лечение после порки, – прошептал ей на ухо отец. Сара не могла произнести ни слова, почувствовала приступ тошноты. Она никогда не стала бы «лечить» таким образом даже зверя. Раньше и не предполагала, что ее отец способен на такое.
– Капитан, я был бы благодарен, если кто-то из членов команды отнесет каторжника в повозку. Похоже, сам он не сможет двигаться.
Фарли недовольно нахмурился, на мгновение Саре показалось, что он откажет. Но тот пожал плечами, Сара догадалась, что он вспомнил о банкнотах, засунутых в карман. Те же матросы, которые сняли с крюка веревку, подняли каторжника сразу же, как только Фарли распорядился.
– Сара, пошли, – сказал Маркхэм и крепко сжал руку дочери.
– Но надо же забинтовать ему спину. Мухи… да и пыль будет садиться на открытые раны.
– У нас нет времени на таких, как он. Кроме того, на свежем воздухе раны быстрее засохнут. А бинты прирастут.
Отец рассуждал верно, Сара знала это. Но ей становилось дурно, когда она видела мух, назойливо жужжащих над истерзанной спиной каторжника. Если оставить спину открытой для любого насекомого и пыли, то раны непременно загноятся за долгую дорогу от порта до Ловеллы. Смерть этого человека будет настолько мучительной, что предпочтительнее было бы ему умереть под плеткой. Однако отец ясно давал понять, что теперь он ни за что не уступит. Нет смысла устраивать очередную сцену, решила Сара. Кроме того, у нее с собой не было бинтов.
Она решила уступить. Отец повел ее сквозь толпу мужчин, они расступились для того, чтобы пропустить моряков, те волокли каторжника к повозке. Руки осужденного лежали на плечах матросов, которые поддерживали его за пояс брюк. Сара быстро отвела взгляд от растерзанной спины. Но теперь она была уверена, что осужденный не потерял сознание и хотя бы отчасти осознает происходящее. Он старался шагать, с трудом переступая ногами. Колени вздрагивали и подгибались, когда он ступал по палубе. Матросы не обращали внимания на его слабые попытки проявить хоть какую-то самостоятельность, они нетерпеливо волокли его. Мужчина был намного выше ростом. Сара ощущала, с каким трудом он держал голову прямо. Но через несколько секунд он уронил ее на грудь.
Только сейчас Сара сообразила, что она поднялась на борт «Септимуса» совершенно по иной причине. Но когда они с отцом приблизились к двуколке, вспомнила и испугалась. Лиза не выносит вида крови, уверяя всех, что ее тошнит. А в ее теперешнем состоянии… Сара вырвала руку и заторопилась вперед, собираясь убедить сестру, не смотреть на этот кошмар.
Но Сара все-таки опоздала. Когда она добралась до двуколки, матросы усаживали каторжника на повозку. Мужчина маячил прямо перед Лизой. Стоя возле Сары, девушка внезапно задрожала, увидев, как кровь сочится из множества ран, и мухи кружатся и копошатся в сгустках крови. Сара подоспела вовремя. Лиза закатила глаза, побледнела и, тихо застонав, покачнулась. Сара успела подхватить сестру, прежде, чем та упала в обморок.
Дорога от Ловеллы до Мельбурна и обратно занимала, обычно, три дня. На этот раз она показалась Саре необычно длинной. Лиза захворала и все время лежала на коленях у Сары, которой приходилось погонять пони. Жара казалась совершенно невыносимой, несмотря на то, что двуколку прикрывал большой зонтик. Из-под копыт Клеа поднимались облака пыли, оседавшей на каждый дюйм мокрой от пота кожи и влажной одежды. Позади волы тянули подводу, оставляя за собой огромные облака пыли. Избитый каторжник ничком лежал на повозке, пыль оседала на открытые раны. Сара не могла думать об этом без содрогания. Смешно надеяться, что остальные каторжники станут укрывать его или отгонять назойливых мух, слетевшихся на запах крови. Осужденным было не до мук товарища по несчастью, они проклинали поездку под палящим солнцем. Персиваль управлял упряжкой и чувствовал себя нисколько не лучше, чем все остальные. Только Эдвард, возглавлявший процессию верхом на лошади, не глотал пыль.
Вскоре дорога потянулась вдоль русла почти пересохшей реки Яра-яра. Недавно она была полноводной, а теперь среди растрескавшегося ила сочился узенький ручеек. Обычно дорогу заслоняли от солнца пышные кроны эвкалиптов. Но палящее солнце сожгло всю зелень, на ветвях кое-где шелестели останки почерневших скрюченных листьев. Та же участь постигла кроны ясеней и стройных буков. Их обнаженные ветви жалобно тянулись к небу. Толстые серые стволы камедных деревьев были иссушены, но вызывали не жалость, а тревогу и беспокойство. Если жара усилится, они просто вспыхнут. Многие местные пожары начинаются от самовозгорания камедных деревьев в засушливый сезон.
Маленький караван въехал на постоялый двор, когда почти стемнело. В гостинице Янсонов семью Маркхэмов хорошо знали. Почти всегда по дороге в Мельбурн они останавливались здесь, чтобы переночевать. Прошлую ночь они провели здесь, а наутро двинулись в Мельбурн.
После того, как девушкам отвели комнату, Сара помогла Лизе вымыться, поесть и лечь в постель. Она так устала, что могла думать только о ванне и чистой постели. Но решила сначала вымыться, а вот с постелью придется обождать. Как можно отдыхать, не сделав всего возможного, чтобы хоть немного облегчить страдания раненого каторжника?
Смыв с себя грязь и пот, Сара взбодрилась, зачесала волосы в привычный узел и с тоской взглянула на ночную сорочку, а потом решительно облачилась в одежду, приготовленную к утру. Ей так не хотелось надевать грязное, сброшенное совсем недавно платье, но не могла же она позволить себе разгуливать среди постояльцев гостиницы в ночной сорочке и халате, по которым так тосковала обожженная солнцем и обветренная кожа.
Лиза громко посапывала на большой кровати, несколько минут Сара напряженно прислушивалась к ее дыханию, потом подошла к столу и задула свечу. Невозможно зайти в конюшню с зажженной свечой. Ведь она – дочь крупного скотовода! А в конюшне ночуют каторжники, преступники.
Отец и Персиваль, конечно, сидят в трактире, выпивают и от нечего делать болтают с другими постояльцами. Они, должно быть, взбесились бы от негодования, узнай о том, что собирается сделать Сара. А у нее нет ни намерений, ни желания извещать их об этом.
Осторожно ступая, Сара спустилась по лестнице, прошла мимо пивной, крепко сжимая в руках медицинскую сумку, которую всегда брала с собой в дорогу. Она поступала так, как поступал всякий разумный житель Австралии. В буше могло случиться все, что угодно, начиная с солнечного удара и кончая переломом костей. Только дураки могут бросать вызов диким выжженным зарослям.
Сара обрадовалась, когда увидела, что луна скрылась за тучами. Теперь можно незаметно пройти по двору до конюшни. Серебристый лунный свет был очень ярок, но не грел.
Сара вздрогнула от прохлады. Она была одета в желтое коленкоровое платье без рукавов, такое же немодное, как юбка и блузка, в которых она ходила весь день. Но платье очень удобное. Сара не считала нужным наряжаться в красивые платья и предпочитала немаркие цвета.
В конюшне было очень темно, глаза еле различали бесформенные тени. Сара заколебалась, стоя в проеме широко открытых ворот. Каторжники закованы, если она будет вести себя достаточно осторожно, никто не причинит ей вреда. Но нельзя забывать о том, что из темноты может появиться тот, у кого руки и ноги не знают цепей.
Сара выбранилась про себя. Отчего у нее так разыгралось воображение? Обычно она ведет себя очень спокойно и сдержанно даже тогда, когда Лиза и Лидия визжат от страха. Сара вздохнула и решительно шагнула в конюшню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Сара…
– Мистер Маркхэм!
– О, ради Бога! – воскликнул Эдвард Маркхэм, растерянно переводя взгляд с гневной физиономии капитана Фарли на решительно настроенную Сару. Наконец, кивнув Саре, он достал из кармана бумажник.
– Снимите этого парня, Фарли, – приказал он и, повернувшись к Саре, прибавил тем же тоном:
– Ты становишься слишком упрямой и настойчивой, девочка. Не удивительно, что ты не можешь найти мужа. Ты доведешь до могилы любого мужчину!
– Спасибо, папа! – обрадовалась Сара, пропустив мимо ушей реплику отца, и нежно улыбнулась ему.
Эдвард Маркхэм отсчитал необходимую сумму и передал деньги капитану Фарли, который однако не смягчился. Маркхэм посмотрел на дочь яростно, он не собирался отвечать ей улыбкой.
– Чувствует мое сердце, что однажды ты проклянешь этот день, дочка. И, без сомнения, я тоже!
Сара ничего не ответила отцу. Она молча наблюдала, как по приказу капитана Фарли два моряка развязали веревку, которой осужденный был привязан к крюку, вбитому в перекладину. Как только ослабли узлы, руки каторжника тяжело скользнули вдоль мачты. Он попытался удержаться на ногах, тяжело опираясь на столб, но колени невольно подогнулись. Мужчина упал на палубу и громко застонал. Только благодаря тому, что скользнул вдоль мачты, он не ударился лицом о палубу. Мужчина полулежал, уткнувшись лбом в гладкую деревянную поверхность. Мухи, взлетели гудящим роем после его падения. Потом снова облепили спину, принялись насыщаться. Широкое, залитое кровью плечо невольно вздрагивало, мышцы непроизвольно сокращались.
Сара шагнула вперед, намереваясь согнать мух, но отец крепко сжал ее руку, удержав на месте.
– Не позволяй сердцу угодить в сети сострадания, дочь. Этот человек – каторжник, помни об этом. Он очень опасен.
– Может быть, ты и прав, папа, но он почти без сознания. Нужно оказать ему помощь. Нельзя везти его в Ловеллу в таком состоянии.
– Ты и так сделала для него слишком много. Ты спасла ему жизнь. Этого достаточно. Если бы он сполна получил две сотни ударов, назначенных капитаном, то наверняка умер бы. Не сомневаюсь, что он выкарабкается, когда мы доберемся до Ловеллы, и Маделин позаботится о нем. Дай Бог, чтобы ему не повезло! – сердито пробормотал Эдвард Маркхэм, но Сара расслышала последние слова отца.
Нахмурившись, девушка раздумывала. Аборигенка Маделин жила на Ловелле с тех пор, как Сара себя помнит. Она была очень хорошей сиделкой, старательно ухаживала за больными и ранеными каторжниками. Сара, как фактическая хозяйка поместья была почти также сведуща в науке исцеления. Но она лечила только членов семьи и домашних слуг. Ей не приходилось еще выхаживать мужчину, она не помнила случая, чтобы отец заболел. И, конечно же, ей не приходилось лечить каторжников. Их соседи сойдут с ума от негодования, если леди позволит каким бы то ни было образом потерять чувство собственного достоинства. Но в данных обстоятельствах она должна поступить милосердно, необходимо оказать помощь страдающему каторжнику.
– Необходимо промыть раны или укрыть ему спину перед тем, как пускаться в дорогу. Если этого не сделать, то можно считать, что ты зря потратил деньги и довольно приличную сумму. Если он не умрет от потери крови, что вполне вероятно, то могут загноиться раны. Он умрет в любом из этих случаев.
Эдвард Маркхэм несколько мгновений пристально смотрел в лицо дочери, потом взглянул на осужденного, который неподвижно лежал, уткнувшись лицом в палубу, сначала – с сомнением, потом с явным отвращением. Но он по-прежнему крепко сжимал руку Сары. Потом повернулся к стоящему неподалеку капитану. Фарли стоял, сложив руки на груди, неодобрительно рассматривая каторжника.
– Фарли, дайте ему грубого, но довольно эффективного снадобья. Моя девочка права, нельзя везти его в таком виде. Из него течет, как из прирезанной свиньи.
Фарли сердито оглянулся.
– Решили побаловать его, да? – недовольно фыркнул он. – Что ж, теперь это ваша забота. Если он выживет, то это будет ваша вахта. Я не собираюсь еще раз возвращать вам деньги. Будьте уверены!
Эдвард стиснул зубы и промолчал. Фарли неопределенно пожал плечами, потом повернулся к матросам, которые склонились над каторжником.
– Викерс, дайте ему эффективного снадобья! – приказал он.
– Слушаюсь, капитан, – отдал честь Викерс, высокий светловолосый парень. Парню едва ли исполнилось двадцать лет, но голос у него был низкий, хриплый. Он повернулся, наклонился и поднял стоявшее неподалеку ведро. Приподняв его, он резко выплеснул содержимое на израненную спину каторжника. Осужденный судорожно дернулся, хрипло закричал и попытался приподняться над палубой, выгнувшись от боли. Он напряженно выпрямил руки, приподнявшись над палубой, бешено закрутил головой. Потом повернул к ним искаженное болью лицо. Сара наконец-то разглядела мужчину.
Несмотря на въевшуюся в кожу грязь и отросшую бороду, стало ясно, что он еще довольно молод. Ему немногим за тридцать. Если его отмыть, то вполне можно было бы назвать привлекательным. Черты его лица довольно правильные. Взгляды молодых людей встретились. Сара смогла рассмотреть глаза каторжника, в них затаились боль и страдание, но яркая голубизна могла сравниться по цвету только с лазурной синевой австралийского неба. Глаза мужчины казались слишком красивыми, чтобы принадлежать преступнику. Сара смотрела на мужчину, словно зачарованная. Вздрагивая, мужчина закрыл глаза и опустился на палубу, обессиленный. По всей вероятности, боль проходила, притуплялась. Сара с недоумением смотрела на скорчившуюся у мачты фигуру, а потом вопросительно взглянула на Викерса, который вылил на спину каторжника еще одно ведро жидкости. На этот раз истерзанный человек даже не шелохнулся.
– А что было в ведре? – спросила Сара у отца побелевшими губами, как бы предчувствуя ответ. Теперь, когда она разглядела эти прекрасные глаза, боль страдающего человека ранила ее в самое сердце. Девушка попыталась одернуть себя. Это же смешно. Все знают, что если у преступников и есть какие-то чувства, то это не меняет сути грубых и жестоких людей.
– Морская вода, мэм, – довольно ответил Викерс.
– Морская вода! – Сара содрогнулась от возмущения и негодования. Не удивительно, что бедняга так закричал. Видимо, спину ожгло словно раскаленным железом, соль попала в раны, должно быть, ему до сих пор нестерпимо больно.
– Это обычное лечение после порки, – прошептал ей на ухо отец. Сара не могла произнести ни слова, почувствовала приступ тошноты. Она никогда не стала бы «лечить» таким образом даже зверя. Раньше и не предполагала, что ее отец способен на такое.
– Капитан, я был бы благодарен, если кто-то из членов команды отнесет каторжника в повозку. Похоже, сам он не сможет двигаться.
Фарли недовольно нахмурился, на мгновение Саре показалось, что он откажет. Но тот пожал плечами, Сара догадалась, что он вспомнил о банкнотах, засунутых в карман. Те же матросы, которые сняли с крюка веревку, подняли каторжника сразу же, как только Фарли распорядился.
– Сара, пошли, – сказал Маркхэм и крепко сжал руку дочери.
– Но надо же забинтовать ему спину. Мухи… да и пыль будет садиться на открытые раны.
– У нас нет времени на таких, как он. Кроме того, на свежем воздухе раны быстрее засохнут. А бинты прирастут.
Отец рассуждал верно, Сара знала это. Но ей становилось дурно, когда она видела мух, назойливо жужжащих над истерзанной спиной каторжника. Если оставить спину открытой для любого насекомого и пыли, то раны непременно загноятся за долгую дорогу от порта до Ловеллы. Смерть этого человека будет настолько мучительной, что предпочтительнее было бы ему умереть под плеткой. Однако отец ясно давал понять, что теперь он ни за что не уступит. Нет смысла устраивать очередную сцену, решила Сара. Кроме того, у нее с собой не было бинтов.
Она решила уступить. Отец повел ее сквозь толпу мужчин, они расступились для того, чтобы пропустить моряков, те волокли каторжника к повозке. Руки осужденного лежали на плечах матросов, которые поддерживали его за пояс брюк. Сара быстро отвела взгляд от растерзанной спины. Но теперь она была уверена, что осужденный не потерял сознание и хотя бы отчасти осознает происходящее. Он старался шагать, с трудом переступая ногами. Колени вздрагивали и подгибались, когда он ступал по палубе. Матросы не обращали внимания на его слабые попытки проявить хоть какую-то самостоятельность, они нетерпеливо волокли его. Мужчина был намного выше ростом. Сара ощущала, с каким трудом он держал голову прямо. Но через несколько секунд он уронил ее на грудь.
Только сейчас Сара сообразила, что она поднялась на борт «Септимуса» совершенно по иной причине. Но когда они с отцом приблизились к двуколке, вспомнила и испугалась. Лиза не выносит вида крови, уверяя всех, что ее тошнит. А в ее теперешнем состоянии… Сара вырвала руку и заторопилась вперед, собираясь убедить сестру, не смотреть на этот кошмар.
Но Сара все-таки опоздала. Когда она добралась до двуколки, матросы усаживали каторжника на повозку. Мужчина маячил прямо перед Лизой. Стоя возле Сары, девушка внезапно задрожала, увидев, как кровь сочится из множества ран, и мухи кружатся и копошатся в сгустках крови. Сара подоспела вовремя. Лиза закатила глаза, побледнела и, тихо застонав, покачнулась. Сара успела подхватить сестру, прежде, чем та упала в обморок.
Дорога от Ловеллы до Мельбурна и обратно занимала, обычно, три дня. На этот раз она показалась Саре необычно длинной. Лиза захворала и все время лежала на коленях у Сары, которой приходилось погонять пони. Жара казалась совершенно невыносимой, несмотря на то, что двуколку прикрывал большой зонтик. Из-под копыт Клеа поднимались облака пыли, оседавшей на каждый дюйм мокрой от пота кожи и влажной одежды. Позади волы тянули подводу, оставляя за собой огромные облака пыли. Избитый каторжник ничком лежал на повозке, пыль оседала на открытые раны. Сара не могла думать об этом без содрогания. Смешно надеяться, что остальные каторжники станут укрывать его или отгонять назойливых мух, слетевшихся на запах крови. Осужденным было не до мук товарища по несчастью, они проклинали поездку под палящим солнцем. Персиваль управлял упряжкой и чувствовал себя нисколько не лучше, чем все остальные. Только Эдвард, возглавлявший процессию верхом на лошади, не глотал пыль.
Вскоре дорога потянулась вдоль русла почти пересохшей реки Яра-яра. Недавно она была полноводной, а теперь среди растрескавшегося ила сочился узенький ручеек. Обычно дорогу заслоняли от солнца пышные кроны эвкалиптов. Но палящее солнце сожгло всю зелень, на ветвях кое-где шелестели останки почерневших скрюченных листьев. Та же участь постигла кроны ясеней и стройных буков. Их обнаженные ветви жалобно тянулись к небу. Толстые серые стволы камедных деревьев были иссушены, но вызывали не жалость, а тревогу и беспокойство. Если жара усилится, они просто вспыхнут. Многие местные пожары начинаются от самовозгорания камедных деревьев в засушливый сезон.
Маленький караван въехал на постоялый двор, когда почти стемнело. В гостинице Янсонов семью Маркхэмов хорошо знали. Почти всегда по дороге в Мельбурн они останавливались здесь, чтобы переночевать. Прошлую ночь они провели здесь, а наутро двинулись в Мельбурн.
После того, как девушкам отвели комнату, Сара помогла Лизе вымыться, поесть и лечь в постель. Она так устала, что могла думать только о ванне и чистой постели. Но решила сначала вымыться, а вот с постелью придется обождать. Как можно отдыхать, не сделав всего возможного, чтобы хоть немного облегчить страдания раненого каторжника?
Смыв с себя грязь и пот, Сара взбодрилась, зачесала волосы в привычный узел и с тоской взглянула на ночную сорочку, а потом решительно облачилась в одежду, приготовленную к утру. Ей так не хотелось надевать грязное, сброшенное совсем недавно платье, но не могла же она позволить себе разгуливать среди постояльцев гостиницы в ночной сорочке и халате, по которым так тосковала обожженная солнцем и обветренная кожа.
Лиза громко посапывала на большой кровати, несколько минут Сара напряженно прислушивалась к ее дыханию, потом подошла к столу и задула свечу. Невозможно зайти в конюшню с зажженной свечой. Ведь она – дочь крупного скотовода! А в конюшне ночуют каторжники, преступники.
Отец и Персиваль, конечно, сидят в трактире, выпивают и от нечего делать болтают с другими постояльцами. Они, должно быть, взбесились бы от негодования, узнай о том, что собирается сделать Сара. А у нее нет ни намерений, ни желания извещать их об этом.
Осторожно ступая, Сара спустилась по лестнице, прошла мимо пивной, крепко сжимая в руках медицинскую сумку, которую всегда брала с собой в дорогу. Она поступала так, как поступал всякий разумный житель Австралии. В буше могло случиться все, что угодно, начиная с солнечного удара и кончая переломом костей. Только дураки могут бросать вызов диким выжженным зарослям.
Сара обрадовалась, когда увидела, что луна скрылась за тучами. Теперь можно незаметно пройти по двору до конюшни. Серебристый лунный свет был очень ярок, но не грел.
Сара вздрогнула от прохлады. Она была одета в желтое коленкоровое платье без рукавов, такое же немодное, как юбка и блузка, в которых она ходила весь день. Но платье очень удобное. Сара не считала нужным наряжаться в красивые платья и предпочитала немаркие цвета.
В конюшне было очень темно, глаза еле различали бесформенные тени. Сара заколебалась, стоя в проеме широко открытых ворот. Каторжники закованы, если она будет вести себя достаточно осторожно, никто не причинит ей вреда. Но нельзя забывать о том, что из темноты может появиться тот, у кого руки и ноги не знают цепей.
Сара выбранилась про себя. Отчего у нее так разыгралось воображение? Обычно она ведет себя очень спокойно и сдержанно даже тогда, когда Лиза и Лидия визжат от страха. Сара вздохнула и решительно шагнула в конюшню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46