Даже земля, даже ее собственные туфли — все было против нее.
Приподнявшись, она провела пыльными перчатками по щекам. Осмотрелась, не проявляя, впрочем, особого интереса к тому, обо что споткнулась.
Падая, она соскребла каблуком тонкий слой грязи с какого-то блестящего предмета. Августа смотрела на него минуту, потом, наклонившись, стерла оставшуюся грязь и увидела небольшую прямоугольную коробочку, схороненную в неглубокой ямке. Коробочка оказалась деревянная, с медными уголками и медной пластиной на боку, где было выгравировано имя: «Эдгар Иглстон».
Инстинктивно бросив взгляд через плечо — не видит ли ее кто-нибудь? — Августа попробовала приоткрыть крышку. Та поддалась. Однако она не решилась сразу заглянуть в коробочку, напомнив себе, что нельзя вторгаться в чужую жизнь.
Поднявшись на ноги, Августа прислушалась к словам гимна — женщины пели футах в ста от нее. Она отчетливо слышала приятный голосок Люси Гастингс, который взлетал ввысь, как песня жаворонка.
Следовало немедленно сообщить мистеру Сноу о своей находке. С другой стороны — как прервать похоронную церемонию? Следовательно, пока она ждет окончания службы, можно спокойно посмотреть, что же находится в шкатулке. В конце концов Иглстоны уже покойники. И она вовсе не вторгается в тайны того, кто смог бы на это что-либо возразить, все равно мистер Сноу захочет узнать, что там внутри. Поразмыслив таким образом, Августа решила, что просто обязана осмотреть содержимое шкатулки.
Запустив пальцы в грязь, налипшую на коробочку, она нащупала край крышки и, дрожа от возбуждения, осторожно открыла ее.
— О Господи! Боже мой!
Ладонь ее метнулась к губам. Невероятно! Августа смотрела на ряды уложенных в стопки золотых монет! Целое состояние тускло поблескивало перед ней.
— Тут, должно быть… — пробормотала она, приподнимая трясущейся рукой одну из увесистых упаковок.
Августа, сосчитав монеты, произвела в уме вычисления. Четыре ряда по десять упаковок в каждом. И по пятнадцать монет в каждой упаковке. В шкатулке оказалось шестьсот долларов!
Она была богата!
Августа почувствовала невероятное облегчение. Тяжело опустившись на землю, вытянув ноги и расправив юбки, она недоверчиво покачала головой.
Она спасена! Господи, благодарю тебя, благодарю!
Ей теперь не придется изводить себя мыслями о самоубийстве и доводить себя до болезни всевозможными хозяйственными заботами. И если мистер Кламат не окажется самым состоятельным и выдающимся человеком в городе, ей не придется выходить за него замуж, она сможет купить себе свободу. Она сможет купить яиц при первой же возможности. Она сможет купить свежее мясо для того, чтобы потушить его в горшке, и новую палатку, и шляпки от солнца, и губную помаду. Она сможет отправить Кору домой и нанять новую девушку, если захочет. Наконец, она сможет спать спокойно, а не бродить по лагерю среди ночи. А порошки от головной боли запрячет подальше.
Закрыв лицо ладонями, она подавила приступ истерических слез. Свершилось чудо!
Августа жадными руками потянулась к шкатулке, чтобы взять тяжелые монеты, но вдруг замерла, затаив дыхание. А что, если Иглстоны ехали на Запад, чтобы с кем-нибудь встретиться? Что, если кто-то знает об этих деньгах и ждет их? Эти деньги по праву принадлежат наследникам Иглстонов.
Но ведь это она их нашла. Если бы она не споткнулась о шкатулку, она бы пропала навсегда.
И все-таки… эти деньги ей не принадлежат. Конечно же, Коуди Сноу знает, как разыскать наследников Иглстонов.
Но… если она отдаст шкатулку Коуди, то полукровка Уэбб узнает о деньгах и украдет их. Известно, что все индейцы — воры. И что она знает о Коуди Сноу? Возможно, он просто возьмет эти деньги себе. Августа смотрела на монеты и прикидывала и так и эдак.
Не важно, боится она ответственности или нет. Ее христианский долг — сохранить деньги несчастных Иглстонов. Ясно, что безопаснее всего не говорить никому о своей находке. Она проведет собственное расследование насчет наследников Иглстонов, а когда она найдет их, если они вообще существуют, то с гордостью сообщит им, что сберегла их наследство, утаила от грабителей.
Да, это единственно верный путь!
Решив, что шкатулка слишком тяжелая, чтобы нести ее с собой, Августа погрузила в нее пальцы и стала вытаскивать монеты, запихивая их в перчатки и за лиф платья. Когда перчатки были набиты доверху, она побежала к своему фургону, забралась в него и стала лихорадочно искать безопасное место, чтобы спрятать деньги. На какое-то время подойдет шляпная коробка. Высыпав монеты в свою лучшую парадную шляпку, она выскочила из фургона и поспешила обратно, чтобы еще раз загрузиться.
Вторично направляясь к фургону, Августа внезапно вздрогнула, остановилась. Глянув вверх, она увидела, что Кора, стоявшая между пологами холста, покрывающего фургон Уинни, наблюдает за ней с выражением недоумения на лице.
На какое-то мгновение Августа почувствовала себя виноватой, словно Кора застала ее за чем-то непристойным и недозволенным.
Она стояла окаменев, с вороватым выражением на лице, пока до нее не дошло, что ее действия кажутся Коре совершенно бессмысленными. Кора не могла видеть шкатулку с деньгами. Она видела только Августу, сжимающую в руках две раздутые перчатки, которые могли быть наполнены чем угодно, например, галькой.
При этой мысли Августа почувствовала облегчение. Еще раз взглянув на Кору, она быстро зашагала к фургону, чтобы высыпать монеты в шляпную коробку.
Кто бы мог подумать, что Кора вызовется посидеть с Уинни Ларсон, пока все остальные будут присутствовать на похоронной церемонии?! И что побудило ее высунуться из фургона как раз в этот момент? Впрочем, не о чем беспокоиться… Даже если у Коры хватит сообразительности, чтобы прийти к выводу, что произошло что-то важное, она никогда не узнает истины.
Пока Августа копалась в шкатулке и запихивала монеты в перчатки, пение у могил окончилось. Она услышала бас Коуди Сноу, поспешно бормочущего молитву, и поняла, что у нее не хватит времени, чтобы забрать все деньги.
Впервые в жизни леди Августа Джозефа Бойд выругалась. Услышав приближающиеся голоса, она захлопнула шкатулку и присыпала крышку землей. Спрятав раздувшиеся от монет перчатки в складках своей мантильи, она обошла фургон Иглстонов и слилась со всеми остальными, словно находилась с ними с самого начала. Перрин холодно взглянула на нее, а Бути чуть приподняла бровь, но, похоже, больше никто не понял, что ее не было у могил.
Ей вполне хватило времени, чтобы высыпать монеты в шляпную коробку до того, как голова Коры появилась в проеме полотняного покрытия.
— Ох! Ты меня напугала! — Августа прижала к груди грязную руку и глубоко вздохнула. — Сколько раз тебе говорить — нельзя подкрадываться к людям!
— А что это вы делали снаружи?
— Разве нельзя леди облегчиться без того, чтобы об этом не стало известно всем? — вздохнула Августа.
Недоверчивое молчание Коры действовало ей на нервы.
— Действительно, Кора, разве тебе не пора занять место возницы? Мистер Сноу наверняка захочет, чтобы мы отправились в путь тотчас же.
Темные глазки Коры шарили по фургону.
— А вы что, не будете сидеть рядом?
— У меня ужасно болит голова. Я, наверное, попытаюсь заснуть.
Взгляд Коры остановился на золотой монетке, выпавшей из шляпы на дощатый пол. Она медленно кивнула:
— Как скажете.
— Ну и прекрасно, — сказала Августа. Она наклонилась и подобрала монетку. — Какая неосторожность с моей стороны! Куда же я положила свой ридикюль?
— В полотняном мешке, над кувшином с закваской для теста. Там, где всегда.
Августа насторожилась:
— Интересно, откуда ты это знаешь?
Кора закатила глаза:
— Будто это не я переворачивала содержимое фургона тысячу раз, заново укладывая ваши вещи при переправе через овраг или ручей.
Кора исчезла из поля зрения. Августа услышала, как зашуршали ее юбки. Прошла минута, потом раздался крик Коры:
— Н-о-о! Пошли! Вперед, ленивые твари!
Фургон тронулся с места, и они выехали на дорогу. Первые капли дождя застучали по полотну у Августы над головой.
Кора заглянула вовнутрь, потом подтянула одну из веревок полога, чтобы закрыть фургон от дождя. Августа сделала то же самое сзади. Она подумала, что дождь ей на руку. Теперь не придется беспокоиться из-за того, что Кора за ней подглядывает.
Опустившись на колени, Августа отыскала в потемках шляпную коробку и вытащила ее на тряский пол. Ветер раздувал полотно; в закрытом фургоне царил полумрак. Зато какое сияние исходило от золотых монет, заполнивших тулью ее лучшей праздничной шляпки!
Какое-то время Августа с восхищением созерцала свое богатство. Потом дрожащими руками пересчитала деньги. Двести шестьдесят две золотые монеты! Что вместе с деньгами в ее ридикюле составляло двести девяносто два доллара.
Прикусив палец, она подавила возглас ликования. Если бы в фургоне было побольше места, она бы вскочила на ноги и пустилась в пляс. Августа почувствовала безрассудное желание развязать мешок с сахаром и выкидывать его наружу пригоршнями — просто потому, что она может купить еще.
Сидя на полу, не обращая внимания на дождь, стучавший по полотну, не чувствуя толчков на ухабах, она смотрела на монеты в своем подоле и обливалась слезами.
В тот момент Августа не могла сказать, плакала ли она от счастья или от того, что сожалела о тех монетах, которые пришлось оставить. ***
Во вторник они разбили лагерь неподалеку от других обозов, у подножия горы Чимней-Рок, самого известного ориентира для караванов. Возвышающаяся над равниной гора и скалы у ее основания стали огромной гостевой книгой прерий. Путешественники выбивали на скалах свои инициалы или имена и оставляли послания у старика траппера, который брал с них по пять центов за право приколоть записку на своей «доске сообщений».
Подоив корову Хильды и вычистив после завтрака сковороду с длинной ручкой, Перрин умылась дождевой водой из ведра, потом вычесала пыль из волос, прежде чем зашпилить их пучком на затылке. Она надела шляпку, украшенную шелковыми розочками, и, поскольку день был ясный и теплый, накинула на плечи легкую пеструю шаль с кистями.
— Ты готова? — спросила она Хильду, возбужденная предстоящим знакомством с людьми из караванов, остановившихся по соседству.
Как сказал им Коуди, здесь, кроме всего прочего, путешественники продавали вещи, которые оказались для них слишком тяжелыми или от которых они решили избавиться. Предполагалось, что будет продаваться лимонад и, возможно, другие напитки. Чимней-Рок была окружена столь же волнующей атмосферой, какая царит в небольших городках во время ярмарки.
Хильда затолкала палаточные шесты в фургон, вытерла руки о клетчатый фартук и убрала под шляпку прядь волос, выбившуюся из косы, которую она уложила короной.
— Идите вперед. Я обещала подождать Уинни.
— А-а-а! — Перрин наклонилась к зеркалу, пытаясь скрыть свое разочарование.
Хильда была всегда дружелюбной и веселой, прекрасной компаньонкой в путешествии, но они не стали подругами, хотя Перрин втайне надеялась на это. Тот факт, что Хильду принимали повсюду в лагере, а Перрин — нет, приоткрывал незаметную на первый взгляд трещину в их отношениях.
Перрин повернулась к фургону Мем и Бути. Не попросить ли Мем составить ей компанию? Но в последнее время Мем избегала общества, что было для нее вовсе не характерно.
Перрин задумалась. Может быть, ей стоит отказаться от экскурсии к горе, чтобы не идти туда одной? В конце концов она могла рассмотреть Чимней-Рок и отсюда.
Но тогда она не прочтет имена, вырезанные на скале и оставленные на «доске сообщений» старого траппера. И не выпьет лимонаду, не увидит товары, выставленные для продажи.
Перрин подняла голову и расправила плечи. Она всю жизнь одна, почему же сегодня должно быть по-другому? Помахав рукой Хильде, Перрин отправилась к горе. Она шла на достаточном расстоянии от остальных невест, чтобы не показалось, что она хочет их догнать. Перрин понимала: это лучше, чем быть отвергнутой своими попутчицами.
В конце концов неловкость от того, что у нее не было компании, вознаграждалась удовольствием от прогулки. Выпив холодного сладковатого лимонада, приготовленного из настоящих лимонов, а не из лимонной кислоты или нескольких капель лимонной эссенции, Перрин зашагала вдоль рядов импровизированных прилавков, вытянувшихся вдоль Аллеи разбитых сердец. Она рассматривала различные товары, купила банку ежевичного джема и обменялась дорожными впечатлениями с усталой на вид женщиной, стоявшей у одеяла с выставленным на нем чайным сервизом.
Когда появилось семейство, которое, казалось, заинтересовалось сервизом, Перрин пошла дальше, чтобы осмотреть длинную доску, увешанную сотнями записок. Некоторые были забавными, другие — печальными, но все записки вызывали интерес, словно ты заглянул в чью-то жизнь, узнал чужие радости и заботы.
Кузнец по имени Хэнк Беррингер объявил себя пострадавшим и искал следы своей сбежавшей жены. Человек из Иллинойса потерял ослицу по кличке Орнери и собирается ждать несколько дней в форте Ларами на случай, если ее кто-нибудь найдет. Тут было множество ободряющих посланий от путешественников своим родственникам, которые следовали за ними. Невозможно было прочесть все приколотые к доске бумажки, трепетавшие на ветру.
— Миссис Уэйверли! — позвала Кора с противоположного конца доски. — Вы умеете читать? — спросила она, когда Перрин подошла к ней. — Вы не могли бы прочитать мне эту записку?
Перрин, прищурившись, чтобы разобрать неровные строчки с орфографическими ошибками, наклонилась к записке, на которую указывала Кора:
— «Срочно. Все, кто что-то знает о миссис и мистере Эдгаре Иглстоне, оставьте тут сообщение. Вернусь через неделю». — Дата в конце помечена позавчерашним днем, понедельником. Записка была без подписи.
Кора энергично закивала, словно послание подтвердило какие-то ее догадки. Отвернувшись от доски, она обвела глазами толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47