Наклонившись над костровой ямой, Августа наполнила фарфоровый чайничек, принадлежавший еще ее матери, подождала, когда заварится чай, потом налила себе и Уне, стараясь даже здесь, в бесплодной прерии, внести грациозность в ритуал чаепития. Так как ее мать — да будет земля ей пухом! — никогда не приобретала дешевых вещей, чайный сервиз, конечно же, стоил немалых денег. Августа думала, за сколько сможет продать его, если, конечно, сумеет найти в дороге покупателя и решится расстаться с фамильной драгоценностью.
Августа размышляла также о том, не слишком ли она поторопилась, пригласив Уну Норрис, чтобы завязать с ней близкое знакомство. Ведь она очень мало знала о прошлом Уны.
— Я знаю, что вы приехали в Чейзити откуда-то издалека, с Востока… — сказала Августа, надеясь выведать все поподробнее. Повернувшись к Коре, она небрежно щелкнула пальцами, напоминая ей о том, что надо вынести из фургона еще один складной стул. Неужели эта тупоголовая не видит, что у них гостья?
— Я жила в Вашингтоне еще десять месяцев назад, — сказала Уна. — После смерти моей кузины я переехала на Запад, в Чейзити, чтобы жить с дядей и его женой.
— Понимаю, — вежливо промурлыкала Августа, узнавшая лишь немногим больше, чем знала до того, как задала вопрос. Не важно. Она все равно узнает историю Уны. Хотя, конечно же, жизнь Уны не представляет особого интереса. Едва ли ее семья имеет такую же славную историю, как семейство Бойдов.
— Ну наконец-то! — Кора плюхнула еще один стул рядом с Уной и, криво усмехнувшись, посмотрела куда-то в сторону.
— Сколько раз тебе повторять, чтобы ты нас не перебивала? — резко проговорила Августа. Сегодня был как раз один из таких дней, когда общение с Корой выводило ее из себя. Постоянное хныканье, жалобы и грубые замечания — от всего этого и у святого терпение бы лопнуло. — Разве ты не видишь, что я и моя гостья… — Она встала так резко, что опрокинула свою чашку и блюдце. Нет, она не ошиблась. Перрин Уэйверли направлялась прямо к ним. Нельзя было ошибиться в ее намерениях.
Августа повернулась, бросив пронзительный взгляд на Кору. Та самодовольно ухмылялась.
— Ты что-то об этом знаешь, не так ли? Почему она идет сюда?
Темные глаза Коры сверкнули.
— Я просила вас расплатиться со мной, но вы не желаете. Поэтому я хочу, чтобы капитан Сноу сам вам это сказал. Я поделилась этой заботой с нашей представительницей и попросила миссис Уэйверли помочь мне получить мои деньги!
Ужас объял Августу. Почувствовав головокружение, она покачнулась и оперлась о спинку складного стула.
— Ты сказала этой… твари… что я должна тебе деньги? — Хотя Августе казалось, что она кричит, она произнесла это шепотом, и голос ее дрожал.
— Может, теперь вы заплатите мне четыре доллара, что задолжали! — Скрестив на груди руки, Кора повернулась к хозяйке спиной и стала ждать, когда подойдет Перрин.
Августа, мельком взглянув на Уну, заметила, что та с любопытством ее разглядывает. Она перевела взгляд на Кору. Ей безумно захотелось наброситься на предательницу, заставить ее просить пощады.
— Как ты смела так поступить?! — Схватившись за спинку стула трясущимися руками, Августа молила Бога, чтобы «и удалось сохранить вертикальное положение. Ярость и ненависть, казалось, лишали ее последних сил.
Перрин подошла к костру и остановилась. Облизав губы, она сдержанно кивнула Уне и Коре:
— Пожалуйста, извините, но мне бы хотелось переговорить с мисс Бойд с глазу на глаз.
Кора отошла, разочарованная тем, что не станет свидетельницей неприятного разговора, виновницей которого была она. Не сказав ни слова, Уна подобрала юбки и тоже отошла.
Перрин немного подождала. Потом, сложив перед грудью ладони, тихо заговорила:
— Пожалуйста, поверьте мне, я отдала бы все на свете, чтобы не было этого разговора. Но у меня нет выбора. Кора обратилась ко мне как к представительнице, и…
Августа уже ничего не слышала. Гнев ослепил и оглушил ее. Ее собирается поучать Перрин Уэйверли, виновница всех ее бед!
— Кора понимает, что оплачивает дорогу своим трудом. Но она утверждает, что вы должны ей за…
— Ах ты шлюха! Убийца! Если бы не ты, мой отец был бы сейчас жив! — Обвинения брызнули сквозь стиснутые зубы, словно гной из надрезанного скальпелем фурункула. — Ты соблазнила его, потом обобрала до последнего пенни, а теперь осмеливаешься… Да как ты смеешь прийти сюда и требовать от меня деньги?!
У Августы перехватило дыхание. Она не в силах была вынести такое оскорбление. Ее трясло как в лихорадке. Ей хотелось кусаться, царапаться, рвать, терзать. Ей хотелось выть на луну и требовать справедливости от самого Господа Бога.
Перрин снова заговорила. Голос ее дрожал:
— Я никогда ничего не просила у Джозефа. Все, что он давал, он давал по собственному желанию.
— Лгунья! — Августа схватилась за спинку стула с такой яростью, что побелели костяшки пальцев. Глаза ее сверкали, сердце бешено колотилось в груди. — Мой отец платил ренту за твой дом. Он оплачивал твое пропитание. Платил твоей портнихе и аптекарю, оплачивал твои счета из галантерейного магазина Брейди! Он нанял для тебя кабриолет и платил за содержание конюшен. Он платил, платил и платил, пока наконец не оказался перед выбором: разорение или самоубийство. И все это твоих рук дело! Ты убила его!
— Нет!
Лицо Перрин побледнело. Но Августа не заметила этого. Ей почудилось, что на губах Перрин появилась торжествующая улыбка. Августа видела только жадность шлюхи и безразличие содержанки. Видела проститутку, которая сгубила ее отца.
— Я была так же поражена, как и все остальные, когда Джозеф… умер. Августа, я клянусь, это было не из-за меня. — Сделав шаг вперед, Перрин протянула руки, словно в мольбе. — Поверь мне, пожалуйста. Мы обе любили его, а он любил нас обеих. Разве мы не можем…
— Ты думаешь, мой отец любил тебя? Тебя?! Ты меня насмешила! Бойд никогда не унизил бы себя, обратив хоть малейшее внимание на пошлую шлюху! Он использовал тебя, только и всего. Использовал, как, несомненно, делали и будут делать многие другие мужчины! — Оскалившись, она отбросила протянутые руки Перрин.
Конечно же, она знала, что ее отец содержал Перрин. Да и как не знать, когда все в Чейзити шептались об этом? Это причиняло ужасную боль — знать, что она оказалась всего лишь на втором месте, что ее одной было мало обожаемому папочке и что ему потребовался еще кто-то кроме нее, потребовалась женщина, к которой он ходил по вечерам, оставляя дочь в одиночестве размышлять, чем же она не угодила ему.
И в конце концов Перрин нисколько не пострадала. Это ведь не Перрин Уэйверли пришлось в отчаянии метаться, заминая скандал с растратой. Перрин Уэйверли не пришлось продавать дом, где она выросла, и лишиться всех драгоценностей, чтобы оплатить долги. Перрин Уэйверли не пришлось падать с высоты в пучину отчаяния.
И теперь это путешествие… Трудности пути, которые она не желала терпеть. Пустые часы, утомительная монотонность, невозможность уединиться, ночи в палатке, еда вперемешку с песком! В конце этого проклятого перехода ее ждал муж» которого она не знала и не хотела знать. И всегда — всегда! — пронизывающий до костей страх и мысли о деньгах.
Перрин ухватилась за руку Августы, занесенную для удара, и прижала ее к своей груди.
— Твой отец был хорошим человеком. Августа, пожалуйста. Ему было бы больно видеть, что мы готовы вцепиться друг другу в глотку.
Августа, казалось, не замечала, что за спиной Уны и Коры уже собралась толпа. Она не сознавала, что ее голос возвысился до безобразного крика.
— Как ты смеешь?! — Слова слетали с ее губ, брызжущих слюной. — Как смеешь ты так говорить?! Я была его доверенным лицом, не ты!
Ярость кипела в ней, обжигающая и неистовая. Уныние по поводу тощего кошелька, нервное напряжение, вызванное тяготами путешествия, ненависть к Перрин Уэйверли — все взорвалось в душе Августы.
Сжав зубы, она вцепилась в спинку складного стула и, ослепленная ненавистью, швырнула его в виновницу всех своих бед.
Стул угодил Перрин в грудь. Она упала на землю. В следующее мгновение Августа набросилась на нее. Она била Перрин по лицу, дергала за волосы, царапалась и пинала ногами, пытаясь уничтожить чудовище, соблазнившее ее отца и разрушившее ее жизнь.
В какие-то моменты она понимала, что Перрин сопротивляется, но не чувствовала, как ее дергают за волосы, не чувствовала, что на руках ее появляются глубокие царапины, что у нее разбита губа. Августа забыла обо всем на свете, ее единственной реальностью была жажда крови, жажда мести.
В эти мгновения сумасшествия и ярости она действительно считала, что если Перрин будет уничтожена, то все ее проблемы решатся сами собой. Когда Перрин не станет, ее отец появится в лагере и вызволит свою доченьку, избавит от многочисленных невзгод. Ее отец объяснит, что вышла ошибка, что он жив, что они по-прежнему владеют огромным поместьем на берегу реки и они все еще состоятельные и уважаемые Бонды. Он будет просить у нее прощения и скажет о своей любви, и он проведет остаток жизни, искупая свою вину за стыд и сердечную боль, от которых Августа так долго страдала.
Грубая рука схватила ее за ворот жакета и оттащила от Перрин. Железные пальцы прижали ее руки к бедрам. Все еще крича и брызгая слюной, пытаясь высвободиться, Августа видела, как Коуди Сноу приподнял Перрин за плечи и встряхнул, притянув к своей груди.
— Отпустите меня! — выкрикнула Августа. Глянув через плечо, чтобы посмотреть, кто осмелился поднять на нее руку, она увидела блестящие черные глаза Уэбба Коута. — Отпусти меня, ты, дикарь!
Перрин закричала:
— Она это начала! Она…
— Замолчите! Обе! — заорал Коуди; лицо его стало почти таким же темным, как смуглое лицо Уэбба. — Ради Бога, что тут происходит?
— Она набросилась на меня! — кричала Перрин, пытаясь высвободиться.
— Она была содержанкой моего отца! Она виновата в том, что…
— Говорите по очереди!
Но они не могли. Перебивая друг друга, стараясь вырваться, женщины выкрикивали обвинения и оскорбления. Наконец Коуди встряхнул Перрин с такой силой, что та невольно замолчала. Уэбб Коут последовал его примеру.
— Успокойтесь! Обе! — Коуди окинул взглядом толпу перепуганных женщин. Затем посмотрел на Сару Дженнингс, которая стояла как громом пораженная:
— Вы видели, что тут произошло?
Сара отрицательно покачала головой. Струйка растопленного сала лилась на землю со сковороды, которую она держала в руке.
Коуди задал тот же вопрос Хильде. Ему опять пришлось встряхнуть Перрин, когда та попыталась что-то сказать.
Хильда покачала головой:
— Нет.
— Эта шлюха пришла к моему фургону и…
Рука Уэбба закрыла Августе рот. Вперед вышла Уна Норрис.
— Миссис Уэйверли спровоцировала мисс Бойд, — твердо заявила она.
— Я видела совсем другое, — не согласилась с ней Джейн Мангер. Нахмурившись, она тоже вышла вперед. — Мисс Бойд ударила миссис Уэйверли по руке, а потом швырнула в нее стулом.
Все посмотрели на сломанный стул. После чего перевели взгляды на растрепанные волосы Августы, на ее порванный жакет. Затем уставились на разорванную юбку Перрин, на ее кровоточащие, заляпанные грязью щеки. Все молчали, потрясенные этим зрелищем.
Коуди с Уэббом переглянулись.
— Ладно. Вы все возвращайтесь к своим фургонам! Невесты внимательно посмотрели на его хмурое лицо и, перешептываясь, поспешно разошлись.
— И вы тоже! — рыкнул он на Перрин и Августу. — Я поговорю с каждой из вас позже!
Он оттолкнул от себя Перрин, готовый снова схватить ее, если она бросится на Августу. Но она развернулась и, разрыдавшись, со всех ног бросилась к своему фургону, то и дело спотыкаясь и наступая на разорванный подол.
Железные пальцы Уэбба разжались, и Августа почувствовала, как он отступил назад. Пуговица на его куртке с бахромой запуталась в ее распущенных волосах, и, рванувшись, она вскрикнула от боли. Понимая, что на нее все смотрят, она закрыла лицо рукой и побежала к задку своего фургона.
Оказавшись под навесом, Августа впилась зубами себе в руку и какое-то время стояла, напряженно прислушиваясь. Коуди и Узбб что-то неразборчиво говорили друг другу, потом ушли прочь. Только тогда она дала волю слезам.
Немного успокоившись, она попыталась осмыслить произошедшее. И пришла в ужас. Какое унижение! Она, Августа Джозефа Бойд, совершила нападение на человека! Она каталась в грязи, как свинья, как подзаборная девка! Она делала это на глазах у Коры Троп, Уны Норрис и Бути и остальных невест, которые сбежались на крики. На глазах у караванщика и проводника-индейца.
С горькими слезами — слезами стыда — Августа бросилась на колени. Она обесчестила многие поколения Бойдов. И пусть лучше она умрет, чем опять посмотрит в лицо кому-то из каравана. ***
Коуди ждал, когда лагерь приготовится к ночлегу. Женщины перебегали от одного костра к другому и забирались в свои палатки. Он проведал животных, перекурил с Геком Келзи и Джоном Боссом, которые дежурили этой ночью, потом прошелся по периметру квадрата, образованного фургонами, и подошел к палатке Перрин. Легонько провел пальцами по пологу.
— Вы спите?
— Нет.
Внутри послышался легкий шорох, и Перрин выбралась наружу. Он протянул ей руку и помог подняться на ноги. Она уже сменила порванную одежду, в которой он в последний раз ее видел, и сделала что могла, чтобы вычесать грязь из волос. Сейчас на ней было простенькое шерстяное платье, застегнутое до горла. Черная коса спадала по плечу на грудь.
— У кострища Копченого Джо еще тепло, — сказал Коуди, заметив, что ее пальцы, придерживавшие концы шали, дрожат.
Перрин молча кивнула. Затем подошла к костру и уселась на буйволиной шкуре, наброшенной на бревно. Избегая смотреть на Коуди, она уставилась на огонь. Нелепо, но сейчас она напоминает разрисованную индейскую скво, подумал Коуди. Одну щеку пересекали уже заживающие царапины, которыми наградила ее Уинни Ларсон. Другая щека была помечена Августой Бойд.
Он присел на край бревна, обдумывая, с чего начать разговор. То, что он задумался об этом, удивило его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47