Внизу повернула направо. Она не хотела выходить через центральную дверь, иначе ей пришлось бы пройти мимо открытой двери бара. Поэтому юркнула через пустой зал, где посетителей обслуживали днем, а потом через черный ход на улицу. Там она некоторое время постояла в нерешительности, глядя на кухню. Не поговорить ли с Бесс?
Нет, Бесс только попытается разубедить ее, а она решилась окончательно.
Она убежит отсюда. Ужас от того, что пришлось пережить этой ночью, был сильнее того, что она могла вынести; оставаться здесь она больше не в состоянии. Да, она убежит. Сюда ее вернут только в цепях! Но даже если ее действительно воротят, она найдет способ расстаться с жизнью.
Ночь была теплая, но Ханна обливалась холодным потом. Инстинктивно беглянка направилась на юг, по той дороге, по которой они с матерью приехали в Уильямсберг. Она все еще несла башмаки в руках – привыкла ходить босиком, и подошвы ее загрубели. Без башмаков шаг был быстрый и почти бесшумный. Держалась она подальше от Глочестер-стрит, на которой все еще прохаживались пираты, и не боялась, что ее заметят. Все дома в округе стояли темными и были наглухо заперты. Очевидно, люди спали либо в испуге сидели впотьмах.
Ханне показалось, что она вышла из города очень быстро; она двинулась по большаку, ведущему на юг, сквозь темную, безлунную ночь, опасаясь идти под густыми деревьями, которые росли вдоль дороги.
Один раз она бросилась в сторону в траву и лежала там, дрожа, пока не проехала карета, запряженная четверкой лошадей. Час спустя она опять услышала стук копыт и пряталась в высокой траве, пока лошадь и всадник не исчезли вдали.
К этому времени она просто валилась с ног от усталости. Не имея ни малейшего представления о том, как далеко ей удалось уйти, – может, на несколько миль от города, – она стремилась вперед, спотыкаясь на каждом шагу. Ноги онемели, и только неистовое желание стать свободной заставляло ее продолжать путь. Иногда Ханна падала, но всякий раз поднималась и брела дальше.
Потом она споткнулась о какой-то камень и осела в дорожную пыль почти в полуобморочном состоянии. На этот раз она сдалась – свернулась калачиком и уснула.
Она не слышала ни приближения красивой коляски, ни цокота копыт впряженных в нее двух гарцующих лошадей. Коляска была обшита древесиной кофейного дерева с живописной росписью и резьбой, а перед у нее был застеклен. Единственное сиденье внутри, рассчитанное на двух персон, расшито серебряной нитью и украшено бахромой. На нем сидел человек; он опирался на набалдашник трости.
На высоко поднятом сиденье, отделенном от кузова коляски, расположился кучер-негр. На передних углах коляски помещались два стеклянных шара, в каждом, мерцая, горела огромная свеча.
Внезапно кучер что-то тихо пробормотал и, натянув поводья, остановил захрапевших лошадей.
Человека, сидевшего в коляске, бросило вперед, и он громко спросил:
– Что, черт подери, случилось, Джон?
– На дороге тело, масса. Вроде бы женщина.
Это неожиданное приключение оживило того, кто сидел в коляске.
– Ну так спустись и посмотри, жива ли она. Если жива, перенеси ее сюда.
Ханна проснулась от легкого покачивания. Она осторожно открыла глаза и поняла, что находится в каком-то экипаже, который вовсю мчится куда-то. Неужели ее уже поймали?
Взглянув влево, она увидела, что рядом с ней сидит какой-то человек. Одет он был прекрасно – дорогой камзол с прямыми полами, атласный жилет поверх батистовой рубашки с гофрированным воротником и манжетами, узкие панталоны до колен. В синих чулках со стрелками. Чуть ниже колен – бархатные подвязки, застегнутые на маленькие серебряные пуговицы; пряжки на башмаках, судя по всему, тоже серебряные. На джентльмене был напудренный парик с пышными длинными локонами по бокам и длинной косицей сзади.
Услышав, что Ханна пошевелилась, джентльмен обратил к ней лицо; она увидела, что он немолод, что лицо его испещрено морщинами и очень печально. И еще она заметила, что он очень худ, почти истощен.
Слабое подобие улыбки тронуло его губы.
– Я очень рад видеть, моя дорогая юная леди, что вы вернулись в наш мир.
– Кто вы, сэр?
– Малкольм Вернер, мадам. К вашим услугам.
Ханна испуганно оглядела коляску.
– Куда вы меня везете?
– Ну конечно, в «Малверн», дорогая. На свою плантацию.
Глава 5
Вскоре коляска остановилась перед господским домом поместья Вернера Малкольма, но Ханна была слишком измучена, слишком пала духом, чтобы обратить внимание на красоты «Малверна».
Она только смутно сознавала, что Вернер кликнул слуг, потом ей помогли подняться и, чуть ли не неся на руках по широкой лестнице, провели в спальню. Она стояла безучастная, а осторожные руки раздели ее, омыли избитое и истерзанное тело теплой водой, вытерли мягким полотенцем. Люди с черными лицами, толпившиеся вокруг, вскрикивали при виде шрамов и рваных ран на ее спине. Спину ей намазали каким-то душистым веществом, и Ханна на мгновение вспомнила Бесс. Потом ее, почти засыпающую, подвели к большой кровати с четырьмя столбиками и осторожно уложили на пуховую перину, мягко обнявшую ее усталое тело. Последнее, что она почувствовала перед тем, как сон опустился на нее, был запах чистого белья и аромат лаванды.
Ханна проснулась потому, что солнечный свет потоками вливался в комнату. Через москитную сетку ей было видно, как на открытых окнах слегка колышутся от легкого ветерка кружевные занавески. Где-то засмеялся ребенок. Ханна совсем растерялась и никак не могла понять, где находится; о минувшей ночи она почти ничего не помнила. И, не успев собраться с мыслями, опять уснула.
Когда Ханна проснулась во второй раз, то увидела, что с каждой стороны кровати на нее с любопытством смотрит черное лицо. Москитную сетку убрали. Ханна просыпалась долго; она приподнялась, чтобы получше разглядеть своих сиделок, которые, едва увидев, что девушка проснулась, принялись тихонько хихикать. Когда Ханна села, в дверь постучали, и она тут же распахнулась. Вошел Малкольм Вернер. И Ханна сразу же с полной ясностью вспомнила все, что произошло накануне; вместе с воспоминаниями к ней вернулись опасения и страх.
Внезапно она поняла, что лежит под одеялом совершенно голая, и натянула его до плеч.
Лицо Вернера было сурово, и опасения Ханны укрепились. Она ожидала самого худшего, даже не зная, каково оно, это худшее.
– Мадам, служанки сказали мне, что у вас на спине следы от побоев, – решительно проговорил Вернер. – Это правда?
Ханна молча кивнула.
– Кто же так чудовищно обошелся с вами? – Голос Вернера был сдержан, но девушка поняла, что этот человек охвачен гневом.
Она прекрасно слышала его, но ответила не сразу; щурилась, притворяясь, что еще не совсем проснулась. Мысли ее тревожно заметались. Что именно можно рассказать этому человеку? Если он узнает, что она служанка, работающая по договору и сбежавшая от хозяина, не вернет ли он ее Эймосу Стричу?
Впервые в жизни Ханна должна была сделать выбор, от которого зависела ее судьба. Не прибегнуть ли к хитрости, не солгать ли? Что для нее полезнее и выгоднее?
Размышляя об этом, Ханна из-под полуприкрытых век изучала Малкольма Вернера. Вчера ночью, даже будучи в смятении, она ощутила, что в этом человеке таится какая-то непонятная печаль. Теперь она ощутила в нем мягкость, доброту, способность к пониманию. И сразу же решила рискнуть и рассказать ему правду.
– Меня отдали в служанки по договору, сэр, – просто ответила она. – Я бежала оттуда, когда вы нашли меня на дороге.
На мгновение Вернер растерялся.
– Мне не очень нравится договорная система, – сказал он наконец. – Но договор нужно соблюдать. Мне также не нравится рабовладельческая система, но у меня самого довольно много рабов. – Он взглянул в упор на двух чернокожих девушек, сидящих по сторонам кровати, и его губы жестко изогнулись. – Дженни, Филомни, вы можете идти. Оставьте нас. – После того как девушки ушли, Вернер обратился к Ханне: – И кто же отдал вас работать по договору, девушка?
– Отчим, сэр.
Вернер, казалось, был поражен.
– Отчим! Почему же, осмелюсь спросить?
Ханна опустила глаза.
– Он бедный человек, сэр, у него много долгов и большая тяга к спиртному. И потом, он жестокий человек, и сам со мной плохо обращался бы, не будь мамы, которая меня защищала…
И вдруг она выложила ему все, начиная с замужества матери и заканчивая описанием того, что ей пришлось пережить у Эймоса Стрича.
– Он бил меня не хлыстом, а суковатой палкой, которую иногда носит с собой. Он очень страдает от подагры…
Малкольм Вернер слушал, совершенно ошеломленный, и ярость охватывала его все сильнее. Не прерывая ее рассказа, он сел на скамейку для ног, стоявшую у кровати. И вскоре, сам того не сознавая, взял руку Ханны и время от времени поглаживал ее, словно отец, успокаивавший плачущего ребенка.
Ханна и в самом деле расплакалась под конец.
Вернер, внимательно слушавший ее и наблюдавший за ней, действительно почувствовал отеческое участие к девушке. В то же время он не мог не восхищаться ее красотой. Даже несмотря на спутанные волосы и покрасневшие от слез глаза, Ханна была необычайно привлекательна. Она, разволновавшись от собственного рассказа, не замечала, когда одеяло немного сползало с ее прекрасных грудей, и Вернер ощутил возбуждение, которого не знал уже несколько лет. «Страсть, – думал он, – спустя столько времени, да еще в моем возрасте? – Но потом ответил самому себе: – Мне шестьдесят лет, но это еще не значит, что все чувства во мне умерли!» И тут же, устыдившись себя, направил свои мысли в другое русло.
История Ханны его ужаснула.
– Этот Эймос Стрич – мерзавец! Настоящий негодяй! – с силой проговорил он. – Его нужно заставить заплатить за все, что он сделал с вами. Его нужно как следует выпороть кнутом, и будь у меня не такое слабое здоровье, я сам проследил бы за этим. Участь людей, отданных в слуги по договору, плачевна, я это знаю, но существуют законы, ограждающие их от жестокого обращения, и наказывают за это очень строго. Как правило, самим слугам это неизвестно. Но я пользуюсь кое-каким влиянием в Уильямсберге и постараюсь, чтобы Эймос Стрич хорошенько за все заплатил!
Первым побуждением Ханны было согласиться с Вернером. Ей очень хотелось видеть, как наказывают Эймоса Стрича. Сама мысль о том, что он будет страдать, наполняла ее свирепой радостью. Но все же…
Интерес, который она вызвала у Вернера, не остался для нее незамеченным. Заметила она и блеск его карих глаз, и чувственный изгиб губ. Как ни скуден был ее опыт общения с мужчинами, она уже поняла – они очень легко воспламеняются при виде красивого женского тела. И она быстро прикинула, что может ей дать Вернер в обмен на возможность любоваться ее красотой.
Потом Ханна проговорила осторожно:
– И каковы же эти наказания, сэр?
– Ну… обычно это штраф. Иногда суд может наложить на виновного очень большой штраф. Судья наделен такой властью. И я позабочусь, чтобы он полностью использовал данные ему права.
Ханна вспомнила, какие крепкие кулаки у Эймоса Стрича. Конечно, штраф сильно огорчит его. Но…
– А что будет потом со мной, мистер Вернер? Меня вернут ему, и я должна буду работать по договору и дальше?
Вернер как будто удивился.
– А как же, разумеется… Я полагаю, что именно так решит суд, дорогая. Но вы можете быть уверены, хозяин больше не станет обращаться с вами столь жестоко.
– Не это, только не это! Вы не знаете этого человека! Если меня возвратят ему, я опять убегу. Или убью себя! – И она села, выпрямившись в постели. Действуя по велению импульса, которого сама не смогла бы объяснить, она не стала придерживать одеяло, и оно соскользнуло с ее груди. В глазах Ханны стояли слезы, и она ничего не могла с этим поделать. – Прошу вас, мистер Вернер, неужели нет другого выхода?
– Ну, дорогая моя, не стоит так сокрушаться.
Вернер прикоснулся к ее плечу, и тотчас отдернул руку, словно обжегся о горячие угли. Лицо его вспыхнуло, и он отвел глаза.
– Я постараюсь что-нибудь придумать.
– Мистер Вернер, а вы не могли бы устроить так, чтобы я отработала свой договор здесь? – пылко спросила Ханна. – Работница я надежная и хорошая. Я понимаю, что у вас в доме прислуживают только рабы. Может быть, я смогла бы стать домоправительницей, присматривать за ними? А если вы считаете, что этого мне нельзя доверить, я могла бы работать на кухне. – Схватив руку Вернера, Ханна крепко сжала ее. – Я согласна на все, лишь бы не возвращаться к Стричу!
Покраснев еще сильнее, Вернер мягко высвободил руку.
– Я подумаю, дорогая. Обещаю вам. – Он опять отвел взгляд. – Э-э-э… может быть, вам стоило бы… э-э… прикрыться.
– Простите, сэр. Я не хотела вас смущать. Просто мысль о возвращении в это ужасное место, к этому страшному человеку… – Ханна потянула одеяло кверху; она делала это не торопясь, чтобы Вернер мог вволю насмотреться на нее. Ей уже нравилась эта игра, нравилось ощущение своей власти. Вернер тяжело задышал. На этот раз он не стал отводить глаза, и на лбу его выступили капельки пота.
– Мистер Вернер?
Малкольм Вернер вздрогнул.
– Да, дорогая?
– Кажется, я придумала, что делать. Вы говорите, что Стрича могут сурово наказать, если вы обратитесь в суд. Эймос Стрич – тварь скупая. Если вы придете к нему и скажете, что вам известно о его плохом обращении со мной, тогда, может быть, вы смогли бы пригрозить ему, что его отведут в магистрат и там ему придется заплатить крупный штраф. Это испугает его куда больше, чем кнут, я уверена. И тогда, если вы… – Она в нерешительности опустила глаза. – Если вы пообещаете, что будете молчать обо всем, а взамен он подпишет бумагу о передаче моего договора вам…
Вернер был шокирован.
– Но, мадам, это же вымогательство! Джентльмены не прибегают к таким методам.
Ханна широко улыбнулась:
– Я помню, мама сказала как-то, что с негодяями и мерзавцами можно иметь дело, только став на один уровень с ними.
Но негодование Вернера не утихло.
– То, что вы предлагаете, мадам… об этом не может быть и речи! Я бы предпочел покончить с обсуждением этой темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52