Потом так же подколола сзади верхнюю часть юбки. Отступив, стряпуха оглядела свою работу и засмеялась.
– Ну, и что здесь смешного?
– Я однажды видеть картинку в книжке – леди из гарема плавать в море. Ты очень походить на такую леди в этом виде.
Но когда Джон помог Ханне сесть в седло, оказалось, что Бесс придумала не так уж плохо.
Может быть, Ханна и выглядела несколько комично, но это ее не тревожило.
Джон взял поводья и вывел кобылу из конюшни на ближний выгон. Седло казалось Ханне очень неудобным, оно было твердым, как камень, и, как девушка ни пыталась, она не могла приспособиться к неровному шагу лошади. Каждый раз, когда Ханна опускалась, седло поднималось. Она поняла, что вся нижняя часть ее тела будет болеть. Но твердо решила добиться своего.
– Вы привыкнете к ее шагу, мисс Ханна. Нужно научиться переносить свой вес на стремена и как бы приподымать себя, чтобы не столь сильно биться о седло. Делайте так, и верховая езда покажется вам такой же удобной, как сидение в старом кресле-качалке. – Джон отдал ей поводья. – Эту старую кобылу нельзя торопить – она пойдет своим шагом. Если вы захотите свернуть направо, натяните посильнее правый повод. Таким же способом можно повернуть налево.
В тот день и на следующий Джон не отходил от Ханны, а та познавала основы верховой езды. Обучалась она быстро, хотя ее раздражал медленный шаг старой кобылы. Больших усилий стоило заставить ее идти рысью. И конечно, в первые дни у Ханны все болело внизу.
Однако верховая езда давала ей возможность уходить из дома на два часа в день и отвлекала от мыслей о матери. Находясь в доме, Ханна разражалась слезами в самые неожиданные моменты.
На третий день Джон сказал:
– Я думаю, теперь вполне можно разрешить вам ездить самой, мисс Ханна. – Он улыбнулся. – При такой скорости даже если вы упадете, то не очень ушибетесь.
И Ханна начала исследовать поместье. Несколько раз она видела Малкольма Вернера, но он был слишком занят и не обращал на нее внимания. Было время уборки урожая и сушки табака. Ханну все это увлекало, она частенько спешивалась и наблюдала за работами, стоя на краю поля.
Она узнала, что желтоватый оттенок, в который окрашиваются табачные листья, говорит о том, что табак созрел. Этот оттенок появляется сначала на нижних листьях. Еще она узнала, что по мере созревания листья становятся толще и на ощупь напоминают кожу. Вернер и Генри, надсмотрщик, все время были на полях. Они обходили посадки ряд за рядом, переворачивая листья, скручивая их в пальцах. Готовые листья складываются с треском и больше не распрямляются. Кое-где табак созревал неравномерно, и Вернер либо Генри указывали сборщикам, на каких участках лист нужно срезать, а на каких – оставить еще на несколько дней. Заодно с листьев осторожно снимали гусениц и прочих паразитов.
Генри, как и другие рабы, работал по пояс голым, и его сильные плечи блестели под солнцем, точно натертое маслом эбеновое дерево. Он носил широкополую шляпу – символ власти.
Сборщики ножами срезали табачные листья с черенков. Кое-кто пел за работой; ножи сверкали под ярким солнцем.
Табаку дают слегка подвянуть, после чего листья развешивают на жердях, раскладывают на настилах и оставляют на несколько дней под солнцем. Затем пожелтевшие табачные листья развешивают на шестах в коптильне.
Коптильня находилась в длинном высоком – строении из бревен, все щели между которыми были тщательно заделаны. Листья развешиваются очень плотно и сохнут еще несколько дней, потом начинается процесс копчения. На земле прямо под листьями разводится огонь. Первые два-три дня поддерживается малый огонь; огонь посильнее поддерживают до тех пор, пока табак не дойдет до готовности, – обычно это занимает неделю. Для копчения табака используют древесину дуба и гикори.
После этого табаку дают несколько дней «попотеть», пока листья и стебли не станут гибкими, так что они могут сгибаться, не ломаясь. И наконец табак упаковывают в бочонки, по тысяче фунтов в каждый, чтоб потом скатить их к речной пристани. Отсюда табак доставляется в Уильямсберг или в Англию на кораблях.
Ханна узнала, что Малкольм Вернер, далеко опередив свое время, изобрел копчение табака при открытом огне. Начал он это дело два года назад. Большинство плантаторов презрительно отнеслись к новому способу и по-прежнему сушили табак либо на солнце, либо на ветру. Но все же кое-кто понял, что высокое качество табака, производимого Вернером, объясняется именно сушкой на открытом огне, и подумывал, не перенять ли этот метод.
Табак – это деньги. Табаком платят налоги и жалованье, а главное – он идет для получения кредита у купцов Уильямсберга. И весь последующий год все покупки делаются в счет этого кредита. На продажу в Англию идут только излишки; плантатор в итоге получает в уплату сообщение о кредите.
Много дней над «Малверном» висел одуряющий запах коптящегося табака. Поначалу Ханне этот запах казался отвратительным. Даже когда она была в доме, то продолжала ощущать его. Однако вскоре она не только привыкла к этому запаху – мало-помалу он перестал казаться ей неприятным.
В тот день Ханна поняла, что сбор урожая и заготовка табака закончены. Накануне за ужином Вернер заговорил о том, что урожай в этом году хороший. А наутро он поехал в коляске в Уильямсберг, чтобы договориться с торговцами о продаже табака. Значит, и Вернер, и Джон в отъезде, а когда они вернутся, никому не известно.
Лучшей возможности поездить на Черной Звезде ей не предоставится. Ханна знала, что теперь на всей плантации не найдется никого, кто остановил бы ее. Ей страшно надоело ездить на медлительной, неповоротливой кобыле.
Последние дни она внимательно наблюдала, как Джон седлает кобылу, и убедилась, что может справиться с этим сама. Подколов платье, как делала Бесс, Ханна подошла к деннику. Черная Звезда заржал и потянулся головой к ее руке.
– Нет, красавец мой, сегодня сахара не будет, – прошептала Ханна. – Сегодня мы погуляем!
Она без всяких затруднений надела на него уздечку, затем отворила дверь и вывела коня из денника. Там она привязала поводья к коновязи и пошла за седлом. Оно оказалось тяжелее, чем она думала, и, поскольку спина лошади находилась почти на той же высоте, что и голова девушки, она с большим трудом подняла и водрузила его на спину Черной Звезды. К счастью, конь стоял спокойно, словно чувствовал, что сейчас произойдет, и радовался этому. Когда Ханна крепко затянула подпругу у него под брюхом, он тихонько фыркнул и стал рыть землю копытом.
Теперь все было готово. Ханна даже вспотела. Она откинула взмокшие волосы с глаз и постояла с минуту. Перед ней возникла новая проблема. Прежде рядом всегда находился Джон. Он подсаживал ее в седло. Глубоко вздохнув, Ханна уцепилась за седло и попыталась сесть в него. Это ей не удалось, и она упала рядом с конем. Черная Звезда отпрянул и заржал.
– Ничего, ничего, красавец мой, – шептала Ханна, гладя его по шее. – Все в порядке.
У стены стояла небольшая низкая скамейка, Ханна легко смогла ее придвинуть. Она подтащила скамью к Черной Звезде с левой стороны. Став на скамью, смогла взобраться в седло, с удовлетворенным возгласом сунула ноги в стремена. Движением коленей Ханна направила лошадь к коновязи и отвязала поводья.
Черная Звезда не нуждался в понукании. Высоко поднимая ноги, почти танцуя, он направился к двери конюшни. И они оказались на воле. Натянув поводья, Ханна огляделась. Поблизости никого не было.
Глубоко вздохнув, Ханна ослабила поводья и слегка тронула пятками бока лошади.
– Теперь вперед! Вперед, мой красавец!
Черная Звезда устремился вперед и сразу же пошел полным галопом. Он мчался, как ветер. Восторг, который испытывала Ханна, был не сравним ни с чем из того, что она когда-либо испытывала. Копыта гремели словно гром. Волосы Ханны развевались от ветра. Девушку не пугала скорость, с которой они мчались, и она решила, что на Черной Звезде ездить куда удобнее, чем на старой кобыле.
Тем временем они приблизились к изгороди, окружающей выгон. Ханна натянула поводья. Но было уже слишком поздно. Черная Звезда подобрался и перемахнул через изгородь мощным прыжком, не сбавляя шага. Выгон находился на спокойной холмистой луговине, совершенно открытой, если не считать огромных раскидистых дубов. Черная Звезда благополучно миновал их. Остальные лошади, пасшиеся на лугу, собрались в тени деревьев и дремали от полуденного зноя.
Ханна отпустила поводья, и Черная Звезда помчался дальше. Ханна не останавливала коня до тех пор, пока шаг его не замедлился и в лицо ей не полетели клочки пены.
– Прекрасно, мой красавец, на сегодня достаточно. – Она осторожно потянула поводья. – Тпру, мальчик, тпру!
Черная Звезда легко и плавно остановился. Бока у него ходили, как огромные кузнечные мехи. Но Ханна понимала, что он вовсе не устал, – ему просто было необходимо отдышаться, чтобы вновь помчаться вперед.
Она потрепала его по шее, скользкой от пота, будто ее смазали жиром.
– Ах, какой ты красавец!
Только одно досаждало Ханне. В своем подоткнутом, заколотом булавками платье она чувствовала себя неудобно, скованно. Ей хотелось ездить свободно, без всяких помех. Черт побери всякого, кто увидит ее ноги!
«Если спешиться, будет легче вынуть из платья булавки», – подумала она. Потом смерила расстояние до земли и засомневалась, вспомнив, с каким трудом удалось ей сесть в седло там, в конюшне.
Ханна привстала в стременах; оказалось, что высвободить ту часть юбки, которая проходила у нее между ног и была заколота сзади, не так уж трудно. Потом она наклонилась, чтобы вынуть булавки из той части юбки, которая обернута вокруг правой ноги. Но сразу же поняла, что это будет потруднее. Ухватившись одной рукой за седло, она сумела вытащить одну булавку. И тут рука ее соскользнула с седла. Ханна напряглась, стараясь сесть обратно в седло. При этом булавка воткнулась в бок Черной Звезде.
Животное, фыркнув, попятилось, затем бросилось вперед. Ханна отчаянно пыталась удержаться, но все-таки начала падать. Все закружилось у нее перед глазами. На мгновение юбка за что-то зацепилась. Потом раздался звук рвущейся ткани, и земля рванулась ей навстречу.
Сначала Ханна ударилась головой. Боль была сильной, оглушающей, потом на девушку снизошла благословенная тьма.
Закончив дела в Уильямсберге, Малкольм Вернер вернулся домой раньше, чем намеревался. Он обрадовался, когда Джон остановил коляску на подъездной дорожке. Все сделки в Уильямсберге были успешно заключены. На следующий год он получил хороший кредит у городских купцов; излишек табака, который будет отправлен в Англию, оказался весьма большим. С тех пор как Вернер поселился в Виргинии, этот год стал самым прибыльным в его поместье. Малкольму стало очень грустно, потому что не с кем было поделиться хорошими новостями – у него больше не было семьи.
Выбравшись из коляски, Вернер ненадолго остановился перед домом, жуя сигару, а Джон поехал дальше, к конюшням. Вернер смотрел, как Джон выпряг лошадей, ввел их в конюшню.
И Вернер не без удовольствия вспомнил о Ханне. За последнее время она стала так много значить для него. Когда он обсуждал с ней дела в поместье, она выказывала искренний интерес. Она порадуется хорошим новостям вместе с ним, в этом он уверен.
Он хотел было повернуться, но замер на месте, услышав крик, раздавшийся в конюшне, и увидел, что к нему бежит Джон.
– Черная Звезда! Его нет!
– Нет? – нахмурился Вернер. – Что ты хочешь сказать? Как это – нет? Он вырвался на волю?
– Нет, сэр, дверь его денника открыта.
– Ты хочешь сказать, его украли?
– Нет, сэр. Я думаю… – И Джон отвел взгляд.
– Что ты думаешь? – подстегнул его вопросом Вернер. – Что случилось?
По-прежнему глядя в сторону, Джон проговорил тихим голосом:
– Мисс Ханна… она все крутилась возле него.
– И ты ей позволил? – Вернер схватил кучера за руку и принялся трясти его, но быстро одумался. – Нет, я не виню тебя. Я должен был это предвидеть. Эта женщина чертовски упряма. Если она заберет себе в голову… Ты думаешь, она поехала на нем?
Джон посмотрел на хозяина и кивнул. Вернер выругался.
– Она может разбиться! Седлай мою лошадь, Джон, да побыстрее!
Вернер не стал тратить время на переодевание в костюм для верховой езды и сапоги. Вслед за Джоном он прошел в конюшню.
Через несколько минут он выехал из конюшни и пустил лошадь в полный галоп. Теперь, когда гнев поостыл, его охватила тревога за Ханну. Эта упрямая чертовка убьется! Ведь животное совершенно неуправляемо! Вернер вспомнил о своих недавних размышлениях и понял, сколько перемен произошло в «Малверне» с появлением Ханны. Впервые за долгие годы здесь поселилась радость, и Вернер не без особой охоты приписал это девушке.
Он подгонял своего жеребца. Поиски лучше всего начать, по-видимому, с выгона, где пасутся лошади.
Вернер спрыгнул на землю, чтобы открыть ворота. Вывел лошадь и, закрыв ворота, опять вскочил в седло, ударил кобылу каблуками по бокам. С бьющимся сердцем Вернер оглядывал выгон. Неподалеку на склоне он заметил Черную Звезду, под седлом, с болтающимися поводьями, спокойно пощипывающего травку. Но где же Ханна?
Потом он увидел что-то яркое на земле и направил лошадь туда. Подъехав, увидел, что это действительно она, – Ханна лежала неподвижно.
С бешено бьющимся сердцем Вернер натянул поводья и соскочил. Не слишком ли он волнуется из-за этой женщины, промелькнуло у него в голове. Она еще почти ребенок, но… Если она умрет, его жизнь действительно будет кончена, потому что Ханна не только вернула в «Малверн» жизнь и смех – она вернула к жизни самого Вернера.
Подбежав к ней; он мысленно произнес коротенькую молитву:
«Боже милостивый, не дай ей умереть!» Вернер опустился на колено подле нее. Ханна лежала в несколько вызывающей позе, все юбки были задраны кверху. Ноги у нее были длинные и красивые – потрясающе красивые.
Он отвел глаза и нерешительно протянул к девушке руку.
– Ханна! Дорогая моя Ханна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52