– О, – невольно произнесла она, замерев, и снова пошевелилась. – Как чудесно!– Как пение цветов? – проговорил Доминик.– Да, – ответила она, улыбаясь, несмотря на растерянность, – или как смех бабочек.– Я рад, что мой подарок нравится тебе.– Да, нравится, лорд… Доминик. Вы очень добры.– Я рад и тому, что ты считаешь меня добрым, – сказал он с загадочной улыбкой.Мэг осторожно опустилась Доминику на колени. Он приподнял ее и развернул боком, так что она наполовину опиралась на его левую руку. Мэг вопросительно взглянула на него.Правой рукой Доминик взял утиную ножку с переполненного большого блюда. Мэг потянулась за едой. Но он вытянул руку, чтобы она ничего не могла достать.– Нет, – возразил Доминик. – Я сам буду кормить тебя, соколенок.Мэг бросила на него недоуменный взгляд. Доминик улыбнулся и оторвал от ножки белыми и крепкими, как у молодого пса, зубами кусочек мяса. Потом взял его в руку и поднес ко рту Мэг. Когда она попыталась взять мясо рукой, еда снова оказалась далеко.– Нет, – мягко сказал Доминик. – У соколов нет пальцев.Мэг от удивления раскрыла рот. Доминик ловко просунул кусочек мяса между ее губами.– Вот, – пробормотал он, словно разговаривая с не прирученным еще соколом. – Ведь это совсем несложно, правда?Медленно жуя, она покачала головой. Колокольчики на концах ее кос зазвенели, будто путы.– Еще? – спросил Доминик.Она кивнула.Он мрачно улыбнулся.– Некоторые соколы – особые, волшебные соколы – умеют говорить.– О чем? – грустно поинтересовалась Мэг, пока Доминик отламывал новый кусочек мяса.– Пища, вода, охота, неистовство полета…– И свобода… – прошептала она.– Да, – ответил он, протягивая пищу. – Думаю, непокорные соколы говорят об этом больше всего.Принимая пищу из его рук, Мэг смотрела Доминику в глаза. В этом была какая-то загадочная близость. Связь, тонкая, как шелковая нить, возникала между ними с каждым кусочком пищи, которую она ела. Но когда блестящие нити свиваются в жгут, разорвать его уже невозможно.И тогда в тишине, пронизанной мелодичным звоном ее пут, Мэг поняла, почему лучшие охотничьи собаки берут пищу только из рук хозяина и почему младенцы с молоком матери впитывают любовь к ней.И почему соколы – самые свободолюбивые из Божьих созданий – едят только из рук хозяев, садятся только на их запястья, откликаются только на их особый зов.– Пища тебе не по вкусу? – спросил Доминик.– Она очень хороша.– Тогда почему же ты перестала есть?– Я думаю, о соколах и их хозяевах.– У соколов нет хозяев.– Они охотятся, только чтобы доставить радость хозяину.– Соколы охотятся только ради собственного удовольствия, – возразил Доминик, просовывая еще кусочек между губами Мэг. – А их хозяева просто используют возможность заполучить добычу.– Разве все люди так думают?Доминик хмыкнул:– Мне все равно, как понимают другие связь между соколами и людьми. Если дурак считает, что птица летает ради него, к чему мне переубеждать его?Неторопливо жуя, Мэг обдумывала слова Доминика. Как только она проглотила последний кусок, перед ней появились хлеб и сыр. Она открыла рот – и почувствовала нежное прикосновение его пальцев к своим губам, когда он отнимал руку.– Ты когда-нибудь отпускала сокола на свободу?– Однажды.– Почему?– Птица не могла привыкнуть к путам.– Да. Но все другие соколы привыкают.Мэг кивнула.– И, поступая так, – продолжал Доминик, – твои бедные братья познают иную свободу.В зеленых глазах Мэг светился немой вопрос.– Они узнают, что о них могут заботиться, когда землю сковывает лед, – сказал Доминик, – что их кормят, когда ни в поле, ни в лесу нечем поживиться, и живут в неволе в два, а то и в три раза дольше, чем их дикие сородичи. Кто знает, какая свобода лучше?Мэг попыталась что-то сказать, но Доминик положил ей в рот сушеный инжир.– Все зависит о того, как сокол воспринимает свою новую жизнь, – продолжал он.Мэг быстро проглотила сладость, вновь желая что-то сказать, но только получила новую порцию пищи. Взглянув исподлобья на Доминика, она заметила, что тот улыбается.– Эль? – с невинным видом осведомился он.Она проглотила то, что было во рту, и резко кивнула, не пытаясь уже ничего возразить.Когда Доминик взял в руки кубок с элем и пригубил, Мэг решила, что он поднесет его к ее губам, как в детстве, когда ее учили пить из чаши.Однако вместо холодного края кубка она встретила горячие губы Доминика. Поток крепкого эля полился в ее горло. Она инстинктивно начала глотать. Подняв голову, Доминик осторожно прикусил ее губу, потом снова хлебнул из кубка. И снова нагнулся и стал поить Мэг из своих губ.Их невольная близость заставила ее трепетать. Колокольчики подрагивали почти бесшумно, их звон скорее ощущался, чем слышался. Он прихлебывал из кубка, а она пила из его губ, пока не почувствовала головокружение.– Довольно, – прошептала Мэг.Ее губы почти касались его губ. Она ощущала тяжелый запах эля, которым было пропитано его дыхание, чувствовала острый край его зубов, когда он осторожно покусывал ее нижнюю губу.– Ты уверена? – спросил он, вновь предаваясь этой изысканной ласке.– Боюсь, я опьянею от эля. У меня уже кружится голова.Смех Доминика был подобен его голосу: низкий, бархатный, мужской.– Это не от эля – ты выпила всего несколько глотков, – пробормотал он сквозь ее губы. – Это оттого, как ты его выпила, у тебя кружится голова.Мэг не стала спорить.– Может, это просто от голода? – лукаво спросила она.Беззвучно засмеявшись, Доминик продолжал кормить Мэг из рук. Сердце ее стало биться спокойнее, словно она привыкла есть так. Мясо и смоквы, сыр и хлеб и свежая зелень исчезали с удивительной быстротой.– Ты ничего не берешь, – протестующе сказала она, когда Доминик протянул ей еще кусочек смоквы.– Но я же не птенец, соколенок.– Даже орлы иногда едят, – ответила она сухо.Но при этом улыбалась ему, и ее глаза блестели, глядя из-под длинных золотистых ресниц.Доминик рассмеялся и слизнул крошки хлеба с уголков ее улыбки. Потом продолжал кормить ее, пока она уже больше не могла есть.Но Мэг совсем не хотелось прекратить все это. Человек, так бережно державший ее на коленях, так изящно поддразнивающий ее, так нежно кормящий, был ей в диковинку. Ее сердце шептало ей, что он больше, чем просто норманнский рыцарь, искусно владеющий мечом и копьем.Упрямая надежда, которую женщины рода Глен-друидов передавали из поколения в поколение, нашептывала Мэг, что человек, который так смеется и может быть таким нежным, вероятно, способен полюбить. Она не могла бы любить человека, слишком холодного и расчетливого, чтобы полюбить ее в ответ, но если бы он мог полюбить ее… если бы это было возможно…Тогда станет возможным все.Даже сын Глендруидов.Доминик предложил ей еще кусочек хлеба, она покачала головой, отказываясь; но в то же самое время она коснулась губами его пальцев в мимолетном поцелуе. От ласки, которую она сама, безо всякого принуждения подарила ему, глаза Доминика сузились и дыхание участилось.– Что-нибудь сладкое? – хрипло произнес Доминик.Мэг посмотрела на поднос и увидела турецкие сладости, лежавшие под хлебом. В неверном свете очага она не могла рассмотреть, какая конфета издает аромат, так понравившийся ей.– Которая из них с лимоном? – тихо спросила она.– Сейчас поищем.С ленивой грацией Доминик взял что-то с подноса. Он положил это в рот, попробовал, а потом протянул Мэг.– Теперь попробуй меня, соколенок.Нежная паутина огня накрыла Мэг, когда она взглянула на четко очерченные губы Доминика. Они казались твердыми, словно высеченными из камня, но она знала, что они могут быть упоительно мягкими и податливыми.Доминик разглядывал свою жену, и ему казалось, что он видит ее насквозь, как и других людей, города, которые предстоит взять, и обороняющиеся крепости. У них у всех была, вероятно, своя сила, но его интересовали их слабые места. Через их слабости лежал путь к победе.Слабостью Мэг была ее потребность верить в любовь."Иди ко мне, колдунья Глендруидов. Найди во мне то, что ты хочешь видеть. Сдай мне свою крепость. Откройся моим прикосновениям, не противься мне.Дай мне сына, который мне так необходим".Мэг медленно прижалась губами ко рту Доминика. Он не шевелился, она коснулась языком кончика его языка и, быстро отпрянув, с опаской поглядела на него широко распахнутыми глазами. Он поднял брови в безмолвном недоумении.– Сладко, но не похоже на лимон, – низким голосом сказала она.– А-а. Тогда попробуем еще.Доминик отбросил конфету и выбрал другую. Почувствовав во рту сладость, он выжидающе посмотрел на Мэг. На этот раз она приблизилась к нему без прежней нерешительности, прикоснулась не так осторожно и отпрянула не так поспешно.– Лучше? – поинтересовался он.– Да…– Но не то, что вы искали? Мэг медленно покачала головой.– Тогда продолжим поиски, – произнес он.Она кивнула, слегка улыбаясь.В улыбке Доминика мелькнуло что-то хищное, но Мэг не заметила этого, так как в этот момент он снова отвернулся, чтобы выбрать что-нибудь из сладостей. В напряженной тишине он взял конфету, лизнул и почувствовал теплое движение языка Мэг у себя во рту.Подозрение, что Доминик вряд ли знает, у какой конфеты вкус лимона, росло с каждой новой сладостью, которую они пробовали и отвергали, но Мэг не возражала. Напоенные медом поцелуи увлекали ее, и эта чувственная игра была приятнее, чем любая сладость.Наконец осталась только одна конфета. Мэг томно смотрела, как Доминик взял ее губами, распаленными от поцелуев. Ему уже не нужно было просить ее попробовать. Она приподняла свое лицо навстречу ему так же нетерпеливо, как сокол рвется в небеса.Острый вкус лимона разлился по ее рту, и из глубины ее существа вырвался вздох наслаждения.– Это ведь лимон? То, что ты искала?– Да.– Поделись со мной.Сказав это, Доминик опустил голову. На этот раз поцелуй не прерывался, пока не растаяла конфета. Мэг не знала, он целует ее или она целует его, их уста сплелись, и она уже не различала, где кончаются ее и начинаются его губы.Когда Доминик наконец поднял голову, Мэг часто дышала, ища поцелуя, ее тело было опалено нежным пламенем. Она открыла глаза, голодные, томные, чувственные, и увидела, что ее разглядывают холодным взглядом.– Ты попробовала моего прощения и узнала, что оно сладко, – сказал Доминик внятно. – Но мудрый человек прощает только один раз.Мэг не шевелилась.– Больше не сражайся со мной. Я прошу тебя об этом.Г лава 16С каждым днем Мэг становилось все труднее сдерживать свою клятву.– Но что же будет с моим садом? – запротестовала она, когда Доминик выходил от нее. – Я должна…– Старая Гвин позаботится о нем, – перебил ее Доминик, закрывая за собой дверь. – Я вернусь еще до того, как колокола пробьют полдень.– Но когда же я буду свободна? – крикнула Мэг ему вслед.– Когда я буду уверен, что каждый твой ребенок – мой. Я скоро вернусь, соколенок. А пока ты будешь ждать меня, вспомни свое обещание.Мэг со стоном ударила по двери кулаком, и золотые колокольчики на руке зазвенели, словно сочувствуя ее горю.«Вспомни свое обещание, – передразнила она Доминика. – Господи, да как же я могу его забыть? Последние три дня я только об этом и думаю».Мэг держали одну в сумрачной комнате, как купленного за большие деньги охотничьего сокола. Хорошо еще, что там был очаг. И конечно, комната не шла ни в какое сравнение с птичьей клеткой.Властитель замка Блэкторн – ее муж – был для Мэг единственной связью с внешним миром. Доминик приказал никого к ней не пропускать, и никто, кроме него самого, не разговаривал с ней.Доминик всегда входил без стука. Иногда он приносил Мэг только что распустившийся цветок или речную гальку – у нее уже собралась целая коллекция. Доминик часто задерживался, чтобы поговорить с женой о своих делах: о работах на полях, о подновлении арсенального оружия. Или о выводке котят, которые точь-в-точь походили на Черного Тома, или о саде Мэг.Если случалось, что Доминик приходил к обеду, то он кормил Мэг из своих рук, не обращая никакого внимания на ее протесты. В постель, занавешенную тяжелым балдахином, они ложились рядом. Эта близость тел была неудобна для Мэг, но давала неожиданное преимущество – тепло.А когда наступало время купаться…Мэг задрожала, вспомнив, как, пока она мылась и, соблюдая ритуал, распевала руны, Доминик смотрел на нее своими серо-стальными глазами, прислонившись к дверному косяку. Но хотя в его глазах то и дело вспыхивал чувственный блеск, он никогда не терял контроля над собой. Доминик дотрагивался до Мэг только для того, чтобы напоить, накормить или согреть холодной ночью.Первый раз в жизни Мэг желала, чтобы она умела то же, что умеет норманнка. Тогда воля Доминика сгорела бы в пламени страсти, как горит в огне сухая солома. Он взял бы Мэг даже без ее согласия и узнал бы, что его недоверие напрасно.Если бы она это умела! Но – увы… Зато Мэг была уверена, что с каждым днем ее заключения все больше и больше растет недовольство жителей поместья. Она вспомнила, как на другое утро после ее свадьбы Гарри обратился к ней от их имени:«Если господин будет жесток с тобой, дай нам знать… Мало ли что может случиться с человеком на охоте… Я обещаю тебе».Мэг содрогнулась, вспомнив слова Гарри. Саймон все чаще упоминал о привязанности Блэкторна к Дункану из Максвелла. Голос его при этом был очень злым. Если крестьяне причинят хотя бы малейший вред Доминику, месть Саймона будет быстрой и жестокой.Золотые путы Мэг тихо и нежно позванивали, а она ходила безостановочно по комнате, думая о будущем своих людей. Зазвонили колокола, и ее внимание привлекли звуки, доносившиеся со двора. Лязганье мечей и стук щитов были слышны даже сквозь закрытые ставни.Мэг подошла к окну и обнаружила, что можно немножко приоткрыть ставни. Щелочка была слишком мала, чтобы в комнате стало хоть немного светлее, но сквозь нее можно было рассмотреть двор внизу.Под строгим надзором Доминика рыцари совершенствовали свое боевое искусство. Кольчуга и шлем, наколенники и кованые латные рукавицы защищали воинов, пока они орудовали мечами, специально утяжеленными для тренировки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34