Но вот она приоткрыла глаза чуть шире, и, Господи прости, каким бы не было нескромным открывшееся ее взору зрелище, но ей так нравилось, что Тристан молод, мускулист, строен, силен и потрясающе красив… Возможно, что природа человека бы предопределена свыше… Женевьева не могла скрыть своего удовольствия от прикосновения к его бронзовым от загара рукам, а его плотный, тугой и рельефный пресс… Он возвышался над ней точно античное изваяние, а его мужская сила… Женевьева покраснела от этой мысли, но не могла остановиться и все думала, думала о том, что его голод к ней был очень заметен и пульсировал у низа ее живота и… что это просто великолепно, Господи, ощущать его тяжесть…– Тристан…– Да.– Мне жаль…Он напрягся, и Женевьева пожалела, что заговорила.Тристан догадался, что она имеет в виду то, что произошло давным-давно, там на севере, в его поместье, но упоминание о прошлом было сейчас совсем некстати.– Не говори об этом, – он лежал тихо, и к собственному изумлению, она протянула к нему руки.– Тристан…Их пальцы переплелись, и вот он уже на ней, между ней, нежно шепчет:– Ты не испытываешь разочарования от того, что сейчас здесь?– Нет, милорд, никакого разочарования.Несмело коснулась она пальцами его груди, и ее зачаровали жесткие волоски, росшие на ней. Чуть осмелев, Женевьева провела ладонью по его шее, по лицу, лаская и познавая его черты. Ее ласки были для него неожиданны и приятны. Он уже неплохо знал ее, но с каждым разом, казалось, узнавал все ближе и ближе.Это был их мир, место, куда они могли уйти вдвоем, где ничто больше не имело смысла. Страсть… Женевьева вспомнила, как Эдвина говорила ей, что страсть может быть очень, очень опасной, ибо приносит с собой много боли и страданий…Но сейчас это было величайшее чудо. Оно привлекало и разжигало внутри Женевьевы жаркий огонь, который разгорался все ярче и ярче, и наконец, превратился в сияющее солнце, затмившее все своим светом. Больше ничего не было, только свет и радость. Женевьева смутно помнила, что она металась и кричала, что была смущена этим, ибо никогда прежде не испытывала таких сильных ощущений. Но как было бороться с ними, как она могла сдержать себя, когда с ней рядом был он, когда он стал частью ее, был внутри ее… Такой великолепный, такой прекрасный…Он наслаждался ею, нежно, трепетно, чувственно прижимая ее к себе. Женевьева была так близка от него, что снова могла прикоснуться к его щеке, заглянув в его глаза, она прошептала:– Я совсем не жалею о том, что ты позвал меня сегодня.Тристан улыбнулся, оперся на локоть, нашел в ее косах бант и начал развязывать его, осторожно распутывая ее волосы и раскладывая их на простынях. Его глаза ловили золотистый отблеск ее локонов, он зарылся в них лицом и провел губами по ее шее, собирая соль их первого настоящего соития. Женевьева застонала и задрожала, когда Тристан осторожно переместил рот к ее груди и начал ласкать ее соски, то губами, то языком, то легонько прикусывать зубами. Но вот его губы скользнули ниже… и Женевьева почувствовала снова опаляющий огонь страсти. Она умирала и снова возрождалась… Она протестовала, ибо не могла себе позволить чувствовать так бурно… Это было непереносимое блаженство, она металась, стараясь вырваться из его объятий, но он держал ее, обладал ею, наслаждался ею…И вот она почувствовала, что стала свободной, что воспарила ввысь… До какого же предела может усиливаться это чувство… Она что-то неистово шептала ему, и он вторил ей, нежно, страстно…Наконец Женевьева уснула, совершенно опустошенная, в своей кровати, в своей спальне, но в его руках… * * * Женевьева поплотнее закуталась в одеяла, ей было так тепло и уютно, как никогда прежде.Она знала, что вокруг нее что-то происходит, но понимала, что ей нет нужды тревожиться. Сквозь полудрему Женевьева слышала, как раскрылась дверь, и Роджер де Трейн что-то сказал Тристану, она чувствовала, что Тристан все еще лежит рядом с ней и что рука его покоится на ее груди, и она ощутила от этого странную неловкость и смущение, нежелание, чтобы это видели другие, и не имеет значение, сколько одеял находится поверх его руки и скрывают ли они ее от постороннего взора.Но Женевьева также смутно сознавала, что все вокруг прекрасно понимали, какая роль отведена ей при новом хозяине Эденби, и она ничего не могла, да и не хотела с этим поделать, ибо слишком устала от борьбы, она просто спала и не хотела прерывать свой сон.Как только Роджер вышел, Тристан живо вскочил с постели и Женевьева попыталась открыть глаза, слыша, как он пробормотал:– Господи Боже, – когда снова раздался неуверенный стук. Женевьева успела заметить сквозь приоткрытые веки, как быстро Тристан напялил на себя одежду и подошел к двери, распахнув ее настежь.На этот раз вошел Джон. Женевьева не слышала, о чем они говорили, но внезапно, когда оба, Джон и Тристан, уже выходили из комнаты, вспомнила, что сегодня день свадьбы Эдвины и Джона.– Женевьева…Она моргнула, повернув голову на робкий шепот, пытаясь разглядеть того, кто к ней обращался. В дверях спальни стояла Эдвина, видимо, не решаясь переступить порог.– А где Тристан? – спросила молодая женщина, робко входя в комнату.– Я не знаю.– Его здесь нет?– Нет.Эдвина быстро подошла к кровати и примостилась на краю. Женевьева поразилась, какая она сегодня была молодая, румяная и красивая.– Ты спрашивала? – озабоченно спросила Эдвина племянницу, – ты спросила его, отпустит ли он тебя на нашу свадьбу?Женевьева отрицательно покачала головой.– Нет еще, но…Она замолчала и прикусила губу. Как Эдвина нетерпелива! Женевьева подумала, что Тристан спал рядом с ней, хотя прежде поклялся не делать этого никогда, вспомнила, какие странные и откровенные разговоры они вели ночью между собой. Для непримиримых врагов, какими они были, между ними, похоже, возникло то, что можно было назвать близкой дружбой.– О, Эдвина! Я думаю, что буду с вами.– Эдвина, – Женевьева не смогла сдержать улыбки и, обняв подушку, продолжила заговорщицким тоном.– Женевьева, ведь я говорила тебе, что ты должна лишь немного уступить, и у тебя все получится с этим человеком. Не проявляй враждебности, будь нежной и податливой, и все уладится! Ты просто молодец!Эдвина вскочила на ноги и устремилась к двери, в то время, Женевьева взвешивала сказанные ею слова. Но вот ее тетя внезапно остановилась, и Женевьева удивленно посмотрела на нее, но тут же поняла причину заминки.В дверном проеме стоял Тристан, скрестив руки на груди, прислонившись к дверному косяку и лениво закинув ногу за ногу. Он отвесил легкий поклон Эдвине, которая залилась краской от смущения и поспешила проскользнуть мимо него, когда Тристан чуть посторонился.Женевьева едва подавила неприятное ощущение, глядя на его кривую улыбку, когда он направился к ней и остановился у самого подиума.– Ты собиралась спросить меня о чем-то?Она не ответила, лишь села, прижав подушку к груди и радуясь, что прикрыта одеялами.– Спрашивай же! – хрипло приказал он, – почему же ты молчишь? Ведь это день свадьбы твоей тетки и я уверен, что ты хочешь присутствовать на ней.– Да!– Конечно же! – сказал он и рассмеялся, и Женевьеве совсем не понравился его смех. – Конечно же, именно поэтому ты решила слегка поторговаться! Нет, миледи, меня совсем не прельщает подобный торг! Но кое-кто из нас заплатит хорошую цену!– Я… не знаю, что…– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!– Тристан! – передразнил он, скорчив гримасу, – я сожалею… мне совсем неплохо с тобой, и прикосновения такие же мягкие, как слова. Ну, что же Женевьева Льюэллен, теперь я запомню на будущее, что ты всегда ищешь выгоды, и позабочусь в дальнейшем, чтобы знать, чего мне это будет стоить, прежде чем вкусить твоего плода!– Что? – Женевьева почувствовала, как слезы наполняют ее глаза, и разозлилась на себя за это: – О, ты дурак! Я не…– Побереги себя, моя дорогая, не волнуйся, ты можешь присутствовать на церемонии!Он развернулся и большими шагами вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. * * * Эдвина венчалась в часовне, где была крещена, и несмотря на небольшое количество гостей, не вполне обычную обстановку, все проходило просто прекрасно. Слушая торжественные слова венчания, Женевьева подумала, что Эдвина сейчас гораздо счастливее, чем могла бы быть, если бы Генрих Тюдор никогда не пришел к власти, Эдгар Эденби, ее старший брат организовал бы еще один «союз», и Эдвина покорно подчинилась бы его воле, и вступила бы в предложенный брак, даже вопреки своему сердцу.А потом был праздничный бал, и Тристан, который не приближался к Женевьеве с самого утра, вывел ее, чтобы потанцевать под музыку арфы и лютни. Он крепко держал ее, настолько крепко, и безжалостно, что стеснял ее движения, и их танец превратился в насмешку.– Ну что же, свадьба закончилась, миледи, но неужели это стоило того, чтобы жертвовать своей честью?Женевьева горестно вздохнула и споткнулась, сбившись с ритма.– Какую честь ты оставил мне! – воскликнула она.– Я вижу, миледи, что сделал вас настоящей шлюхой, должен ли я принимать ваши условия?– Нет, милорд, ты просто дурак.– Я хорошо играл свою роль.– Нет.– Ты присутствовала на свадьбе, добившись своего, но вот что меня занимает, какую еще милость я должен тебе оказать, чтобы ты вновь стала ласкова со мной?– О какой милости ты говоришь? Ты просто берешь то, что хочешь.– О, леди, ты не права, ни одному мужчине не взять силой то, что ты «дала» мне прошлой ночью. Что мне еще пообещать? Возвращения твоей комнаты? Или ты потребуешь для себя большей свободы? Признаюсь, что такая сделка меня устраивает! Давайте-ка прикинем наши возможности и оценим мою платежеспособность!Женевьева подумала, что ее никогда прежде так сильно никто не унижал, как Тристан своими словами, Она почувствовала себя осмеянной и обесчещенной и вырвалась из его объятий, ничуть не заботясь о том, что он мог рассердиться на нее, и не обращая внимания на гостей.– Ты ничего не понимаешь! – крикнула она ему. – «Брать и давать», – в ярости она передразнила его. – Тебе следовало бы знать, что такие вещи не продаются и не покупаются, что они исходят из… – Женевьева оборвала себя. Следующим должно было быть слово «сердце», но его нельзя было использовать в разговоре с ним, ибо у него не было сердца. – Черт бы тебя побрал, дьявол, Тристан де ла Тер, – горячо выругалась Женевьева, – идите к черту, сэр, а я вернусь в мою башню, где останусь с большим удовольствием, нежели с вами!Она развернулась и побежала к лестнице.– Женевьева!Не обернувшись, она стремительно взбежала по лестнице на второй этаж, затем по другой лестнице, ведущей в башню. Ей не нужен был ни сторож, ни тюремщик, она распахнула дверь в свою комнату и тут же захлопнула ее за собой, и навалилась на нее изнутри, с бешено бьющимся сердцем, а затем медленно опустилась на пол.Тристан проследил за ней взглядом, подождал немного и последовал за ней.Но прежде чем Тристан успел добраться до второго этажа, он был остановлен. Празднество прекратилось, потому что прибыл посланник от короля.Снедаемый любопытством, Тристан подошел к гонцу, низко склонившемуся перед ним.– Ваша светлость! Король послал меня передать вам, чтобы вы незамедлительно прибыли ко двору.– Почему такая спешность?– Мятеж, сэр! Раскрыт заговор, и король нуждается в вас.Тристан помолчал, посмотрел вверх и выражение его лица внезапно ожесточилось.– Я выезжаю с вами, немедленно, – сказал он посланцу.Задержался он только для того, чтобы передать Джону управление замком, и тут же выехал в Лондон. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Когда граф де ла Тер прибыл ко двору Генриха VII ничто не указывало на то, что в королевстве происходят трагические события.Казалось, все идет исключительно хорошо. В залах Вестминстерского дворца царило небывалое оживление. Арфисты, трубачи, флейтисты и лютнисты в ожидании короля настраивали свои инструменты. Сэр Роберт Джентри, старый приятель Тристана, приветствовал его у открытых дверей одного из залов, держа на одной руке охотничьего ястреба, принесенного им для того, чтобы преподнести в подарок королю, ведь всем было хорошо известно, что король – большой знаток и любитель охоты.Во дворе царили мир и спокойствие, и не было никаких намеков на мятеж или восстание.Один из секретарей Генриха, с перемазанным чернилами и пальцами, которому, судя по всему, приходилось немало писать, сообщил Тристану, что королю известно о его присутствии, и он желает побеседовать с ним наедине, как только для этого представится благоприятная возможность. Секретарь ушел, бормоча себе под нос, как будто он зачитывал только что написанное:– Музыканту за игру на лютне – два шиллинга, за португальского сокола – один фунт…– Интересное место, а? – сказал сэр Роберт.– Двор ничуть не изменился, – ответил Тристан, и сэр Роберт с улыбкой пожал плечами:– Да, но все же не совсем. Генрих уже придает большое значение и Красной и Белой розам, романтизируя последние тридцать лет. Я слышал, когда он говорил об этом со своим писарем и секретарями. Говорю тебе, Тристан, король весьма умен и удержит за собой трон. Ричард не успел остыть в своей могиле, как превратился из симпатичного молодого мужчины в ужасного горбатого карлика. И в то же самое время, Тюдор, кажется, собирается воздвигнуть своему предшественнику прекрасный надгробный памятник. – Сэр Роберт опять пожал плечами: – Они все говорят о новой эпохе, но наш король и консервативен и очень непрост.Тристан рассеянно кивнул, чувствуя, что на него опускается покров странного безразличия ко всему. Он проследил взглядом за танцовщицей с тамбурином и парнем, державшим на привязи медвежонка, и вдруг увидел человека, которого вовсе не ожидал встретить вновь.Он встряхнулся и всмотрелся пристальнее, боясь ошибиться, его сердце забилось сильнее, и в ушах раздался шум наподобие рева падающей воды. Тристан положил руку на рукоять меча и немало удивился, когда сэр Роберт придержал его за локоть.– Тристан, мы находимся при дворе среди менестрелей и танцовщиц, а у тебя вид, как у самой Черной смерти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62