Это живо напомнило Рольфу обстоятельства, при которых он спас пергамент. Свиток все еще лежал на полу, слегка обгоревший по краям, но вполне пригодный для чтения, если не считать нескольких слов, обратившихся в пепел. Неважно. Рука заживет. И эта леди Эннис будет его женой, хочет она этого или нет.
Конечно, не слишком приятно, что она так яростно противится браку. Не то чтобы он считал себя такой уж наградой для женщин, но он знал многих девушек и зрелых матрон, заглядывавших ему в глаза с желанием и надеждой. За что леди Эннис так его ненавидит? Но нет, он же помнит, в ее глазах ясно читалась симпатия – в тот день, в замке Стонхем… Она едва сдерживала слезы во время его расставания с Джастином…
Конечно, она может злиться на то, что ее похитили, что он запугивал ее, заставляя подписать письмо. Святой Иероним! Разве не знала она, каким жестоким он может быть? Да его сдержанность в ту ночь вообще достойна восхищения! В один день потерять Эдмунда и не вернуть сына – это больше, чем может вынести человек. Святые Мария и Иосиф! Как раз женщины в таких ситуациях и ведут себя особенно безжалостно. Эннис своевольна и по-детски упряма, а то бы она узнала, что он может быть вежливым и нежным.
Размышляя таким образом, Рольф расправил пергамент, затем аккуратно свернул его, перевязал лентой и спрятал. При этом он потревожил обожженную руку и выругался. Может быть, стоило позволить свитку сгореть? Стать одноруким рыцарем Рольфу совсем не улыбалось.
Вне себя от гнева, Эннис кружила по своей новой комнате. Ничего не скажешь, она была куда больше и наряднее прежней. Но это не радовало. Здесь царила огромная кровать, снабженная вышитым балдахином, занавесями и толстым мягким матрасом, набитым гусиным пухом. На покрывалах лежало множество подушек. Богатые драпировки покрывали стены. Посредине комнаты широкий медный котел с тлеющими углями давал достаточно тепла для обогрева. В напольных канделябрах много свечей. Еще были большой обеденный стол и маленький. На толстых коврах, как бы в ожидании гостей, располагались кресла и стулья. Высокие окна застеклены. Из них открывался просторный вид на косогор, сбегавший от стен замка к деревне, примостившейся внизу. Густой линкольнширский лес вплотную подступал к ней.
Эннис с презрением осматривала все. Не думает ли этот грубиян, что, возвратив ей комфорт, он заслужил прощение? Уж не рассчитывает ли он получить награду, переведя ее из маленькой убогой комнатушки? Он жестоко ошибается. Ему придется потрудиться гораздо больше, проявить чудеса вежливости и внимания, чтобы хоть немного подняться в ее мнении с того нижайшего уровня, на котором находится сейчас. Этот черный рыцарь не добьется ее расположения столь несложными средствами.
Эннис чувствовала боль и слабость в ногах, и это напомнило ей то, о чем охотнее всего хотелось забыть. Прикосновение его рта к ее губам было столь необычным и волнующим, что не заметить это она просто не имела права. Его невозмутимость и хладнокровие в те минуты, когда она теряла голову от его поцелуев, можно легко объяснить его опытом и цинизмом. Но почему он высмеял ее за это? Почему поиздевался над ее пылкостью, которую она не сумела скрыть? Стыд терзал ее. Какая непростительная глупость! Как она могла поддаться ему хоть на короткий миг? Как могла вообразить, что он ей не опасен, что она достаточно вооружена против его самоуверенности и наглости, что может противостоять любому его оскорблению?..
Эннис не предусмотрела, что он применит оружие, против которого она бессильна, – ее собственное тело! Оно опять совершило предательство по отношению к ней. Его прикосновения снова лишили ее стойкости. И что хуже всего – он нагло вторгся в ее сны. Слава Богу, он еще об этом не знает, иначе он несомненно использовал бы и это против нее…
Посреди этих тревожных раздумий Эннис вдруг услышала стук в дверь. Сердце ее бешено заколотилось, готовое выскочить через горло. Она медленно повернулась, дверь открылась, и сердце вернулось на место. Вошла темноволосая женщина маленького роста.
– Меня зовут Белл, миледи, – пробормотала она по-английски. – Я послана к вам.
Улыбнувшись, Эннис подошла к девушке, которая с застенчивым видом смотрела в пол, и заговорила тоже по-английски:
– Я леди Эннис, Белл. Я очень рада, что вы будете мне помогать.
Все еще робея, Белл теребила фартук.
– Говорят, – сказала она, – что вы скоро выходите замуж за лорда. Я умею класть тонкие швы.
– Ваши способности будут очень полезны. Мне надо приготовить подвенечное платье, так что жду ваших советов, Белл. Я их с радостью выслушаю, и вы поможете мне выбрать, что мне больше пойдет.
Белл оживилась:
– Как вам угодно, миледи. По словам Вэчела выходит, что у вас будет все, что вы пожелаете. А я сделаю все, что вы мне велите.
– Хорошо. А не говорил ли Вэчел, как и когда я увижу, из чего мне предстоит выбирать? – Белл отрицательно замотала головой, а Эннис продолжила: – Что ж, это мы попробуем выяснить завтра, а пока я устала, да и вы, наверное, тоже. Скажите Вэчелу, пусть вам приготовят постель здесь – я хочу, чтобы вы оставались со мной в комнате. Вам это подходит?
– О, миледи, это еще как мне подходит. – Белл восторженно оглядела все кругом. – Это ж мне как повезло, что я оказалась в замке лорда Рольфа. Он же самый распрекрасный лорд! Каждый хочет получить здесь место… Я прежде на кухне работала. И я так горжусь, что служу вам! Я все для вас сделаю, чего ни пожелаете.
– Я не сомневаюсь в вас, Белл. В ближайшие дни, когда прибудут мои вещи, нам придется много работать. И мне понадобится ваша помощь. Это прекрасно иметь такую приятную компанию и такие руки, готовые трудиться.
– Слава тебе, господи, я сделаю все, что только можно, чтобы скрасить вам эти дни, миледи.
Девушка посмотрела на нее с улыбкой в добрых карих глазах, и Эннис впервые за эти трудные дни вдруг почувствовала, что, возможно, когда-нибудь она и перестанет быть чужой в замке Драгонвик. И – кто знает? – это страшное место тогда ей покажется не таким уж и страшным, каким представляется сейчас.
– Ну что ж! В таком случае, Белл, пожалуй, начнем с маленького задания, – сказала она бодро. – Вынесите прочь эти канделябры. Чем меньше драконов я вижу, тем мне легче.
Бросив на госпожу любопытный взгляд, Белл вытащила из комнаты изваяния, на которые ей указала Эннис. Эти фигуры, выполненные в виде стоящих чудовищ с когтистыми лапами и широко развернутыми крыльями, напоминали ей о пережитых унижениях, и она спешила расстаться с ними. Ее сны и так полны драконов – зачем же они ей нужны еще и средь бела дня?
Когда служанка вернулась, Эннис, улыбаясь, сказала ей:
– Ну, теперь, думаю, мы отлично поладим. Мне, как правило, здесь нечем заняться, и я рада, что вы останетесь со мной.
Белл с благодарностью смотрела на госпожу:
– Это честь для меня – служить вам, миледи. Сэр Гай говорит, что вы добрая и благородная леди, и я постараюсь ничем вас не огорчить.
– Сэр Гай? – Эннис посмотрела на девушку с удивлением. – А что еще он говорит?
Белл смущенно уставилась в пол. Затем, поборов робость, сказала:
– Только то, что поначалу вам было здесь не по себе и что впереди будут трудные дни…
Это была чистая правда. Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть беспокойные времена для всех них. Вот только что имел в виду сэр Гай – всю Англию или только жену Драгонвика?
7
Рольф замешкался перед комнатой Эннис. Он поймал недоумевающий взгляд стража, который явно не понимал, отчего его лорд мечется взад-вперед, словно пойманный волк. Подняв руку, он изо всех сил толкнул дверь и распахнул ее настежь.
Сделанная из тяжелых дубовых досок, она легко повернулась на смазанных петлях и с грохотом ударилась о каменную стену. Девушка-служанка, помогавшая Эннис, испуганно вскрикнула. Леди держалась спокойнее. Храня глубокое молчание, она еще какое-то время доканчивала работу. Большие куски шелковой ткани широкими складками покрывали ее колени и пол вокруг кресла. Иголка с ниткой быстро сновала в ее руках, сшивая шелк.
Не спеша она воткнула иголку в материю и отложила шитье в сторону. Затем поднялась со своего места, не сводя с Рольфа широко раскрытых глаз.
– Я польщена, что вы посетили меня, – сказала она спокойно, как будто не он только что с шумом вломился к ней в комнату. – Могу я предложить вам вина?
Он шумно вздохнул полной грудью, подавляя растущий гнев. Затем поднял руку, держащую смятый кусок пергамента, и потребовал:
– Извольте объяснить это, если сможете, миледи.
Эннис воззрилась на пергамент с выражением некоторой робости, исказившим ее милые черты.
– Об-объяснить? Я не знаю, о чем вы, милорд…
Шагнув к ней, Рольф прорычал:
– К дьяволу ваши отговорки, не считайте, что можно делать из меня дурака! Я отлично осведомлен обо всем, что творится в моем замке. Вы что же, думали отправить это без моего ведома? Мои люди мне преданы, вам не удастся их подкупить.
Она вздернула подбородок:
– Вы действительно считаете меня такой недалекой, милорд? У меня, конечно, много недостатков, видит Бог, но я не так слепа и глуха, чтобы не заметить, что вам удалось завоевать удивительную преданность тех, кто вам служит. Хотя вам и не нравится содержание и тон моего письма к брату, но я не считаю вас настолько низким, чтобы отказать мне в последней попытке умолять о милосердии…
Смяв письмо в кулаке, Рольф изо всех сил старался унять закипавшую ярость.
– Милосердие? Вы, по-видимому, путаете бракосочетание со смертной казнью, миледи.
Эннис опустила глаза и стиснула руки перед собой. Служанка у ее ног вся сжалась, словно собака, напуганная грозой. Рольф едва сдержал грубые слова, которыми его так и подмывало прогнать ее из комнаты. И, конечно же, его настроение не улучшилось, когда Эннис достаточно громко пробормотала:
– В данном случае брак и казнь видятся мне в одинаковом свете, милорд. – Понятно. – Его голос прозвучал резко, как удар кнута. Он бросил на девушку такой взгляд, что она мигом вскочила с пола: – Ты. Быстро. Оставь нас.
Он кивком головы указал ей на дверь, и девушка стрелой вылетела из комнаты.
Подождав, пока дверь за ней закроется, Рольф повернулся к Эннис. Хотя лицо ее и покрывала бледность, она не дрожала и не проявляла иных признаков страха. Она стояла очень прямо, отвечала на его взгляд спокойным и внимательным взглядом широко открытых голубых глаз.
– Мадам, вы испытываете мое терпение, – сказал он со всей вежливостью, на которую сейчас был способен. Вы думаете, что я в восторге от перспективы жениться на вас? Если так, вы сильно заблуждаетесь.
– Вам от этого, во всяком случае, есть выгода, не то что мне, – перебила она его речь ледяным тоном.
– Единственное, что я выгадываю, как мне кажется, так это сварливую жену, – отпарировал он, раздосадованный ее холодной враждебностью. – Вы думаете, мне нужны ваши земли? Ничего подобного! Но мой король повелел мне жениться на вас, и мы вступим в брак, хотим мы того или нет.
Эннис склонила голову к плечу и сказала с сомнением:
– Вы всегда во всем согласны с королем?
– Нет, я бываю согласен с королем крайне редко. Он творит все, что ему заблагорассудится, нарушая любые клятвы и обязательства. Но он – король.
– Это еще ни о чем не говорит.
– Как так? Вам не кажется разумным сохранить свою голову? Хотя что это я? Я же забыл, что вам ничего не стоит натянуть нос любому мужчине, даже королю.
Эннис слабо улыбнулась:
– Не совсем так, милорд. Единственный нос, с которым я могла бы проделать это, принадлежит вам.
Столь открытое пренебрежение Рольф не мог снести и с глухим проклятием шагнул к ней. Она попыталась отодвинуться, но он уже схватил ее за плечи. Пальцы больно впились в кожу, мяли и комкали платье. Он лишь слегка ослабил хватку, когда увидел в ее глазах тревогу.
– Вы напрасно меня испытываете, миледи. Не думайте, я не из тех жалких мужчин, что позволяют высмеивать себя!
Покачав головой, Эннис прошептала:
– О нет, лорд. Но и я не из тех ничтожных и малодушных женщин, что покоряются без борьбы! У меня есть разум и воля, и я никому не позволю подчинить или контролировать их…
– Мне и не нужен контроль над вашим разумом. Я требую вашего уважения.
– Уважение надо заслужить. – Она пристально поглядела на него, и глаза ее сверкали такой величественной голубизной, что, казалось, проникали в самую глубь души. – Нельзя приказать солнцу взойти, а луне светить. Эти вещи относятся к естественному ходу природных явлений. Так и мое уважение к мужчинам. Если когда-нибудь я стану уважать вас, милорд, то уважение это будет вами заслужено, не сомневайтесь.
Волна досады захлестнула его:
– Вы думаете, я позволю оскорблять моего короля? Ошибаетесь. Хоть я мало в чем согласен с ним, я дал ему клятву верности. Только знамение Божие может заставить меня нарушить ее.
– Знамение Божие? – Губы Эннис сложились в горькую улыбку. – Скорее знамение безбожия заставляет людей выступать против монарха! Я многое повидала с тех пор, как король отнял у меня моего мужа и мои земли. И вы думаете, я хочу, чтобы вы отвернулись от него? Нет, милорд, вы совершенно не так меня поняли! Мне безразлично, любите вы государя или нет. Это меня не касается. Что мне важно – так это достоинство мужчины. А оно проявляется в его делах, а не в словах…
– И, по-вашему, дела мои так ничтожны, что я не достоин уважения?
Рольф бросил этот вопрос и увидел, как расширяются ее глаза. Он не так хотел выразиться. Одному Богу известно, что он собирался сказать, но теперь по ее виду понял, что снова ее испугал. Но не этого он сейчас добивался. И ему было горько, что то, чего ему хотелось бы больше всего, было как раз наименее всего вероятно.
Опустив глаза, Эннис помолчала, затем мягко ответила:
– Ваше мужество и воинская доблесть вне всяких сомнений. Но это те качества, за которые я стану уважать любого бравого рыцаря в государстве. Это не то, что могло бы вызвать у меня восхищение мужем.
Он снова сжал ее плечи:
– Не то? Просветите же меня на сей счет! Чем же вы восхищаетесь в мужчинах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45