13 декабря 1598 года в церкви Сен-Жермен состоялось крещение младшего сына короля. Мальчика нарекли Александром. Несмотря на плохую погоду, в церкви собралось много людей, может быть, надеявшихся, что это радостное событие хоть как-то смягчит их собственное горе. И разве не коснулась милостивая рука Божья самого короля? Тяжелая болезнь, которая грозила унести его в могилу, пощадила его, и теперь он идет по храму вместе с Габриэль, ставшей герцогиней де Бофор, в окружении крестных — Дианы Французской, герцогини Ангулемской, и графа де Суассона. Они подходят к кардиналу, чтобы испросить у прелата благословение на совершение таинства крещения в лоне святой Римской церкви.
Народ перешептывается. Сам король не желал такого пышного торжества, все же речь идет не о наследнике французского престола, этот мальчик — не дитя Франции. Прошел слух, что маркиз де Рони, казначей короля, отказался заплатить музыкантам деньги, положенные за игру при крещении отпрысков коронованных особ, на том же основании — это не дитя Франции, а поэтому в крещении нет ничего из ряда вон выходящего.
Когда об этом узнал король, он, как говорили, желая помириться с герцогиней, послал к ней посредника — маркиза. Она уже знала о скандале с музыкантами и без лишних слов выставила де Рони вон. После этого у нее появился сам король, чтобы указать Габриэль ее место, но все кончилось тем, что смертельно оскорбленная герцогиня разразилась слезами, крича, что лучше умереть, чем сносить такой позор. Пусть король задумается — оставаться ли ему с ней, которую любят все, или держаться за маркиза де Рони, на которого жалуется половина королевства. На это Генрих ответил — как шепотом передавали друг другу люди, — что ему гораздо легче было бы расстаться с десятком таких любовниц, как она, чем с одним таким слугой, как маркиз де Рони. Должно быть, после этих слов герцогиня схватила нож и сказала, что, значит, ей нет больше места рядом с королем и что пусть клинок поразит ее в сердце, где она всегда хранила образ Генриха, и так далее в том же духе. Чем все кончилось, никто толком не знал.
Даже мирное и торжественное впечатление, которое должен был произвести показанный во второй половине дня балет пяти народов, оказалось чисто внешним. В душах по-прежнему царил разлад.
Мучимые голодом и болезнями горожане не упускали тем не менее случая послушать жестокие словесные дуэли по поводу Нантского эдикта о веротерпимости, которые почти постоянно разгорались на площадях. Под одобрительные или возмущенные крики толпы богословы вели нескончаемые диспуты и предоставляли изнуренным людям, которым уже нечего было положить в рот, возможность вместо еды и питья глотать их распаленные речи и доводы.
Даже на Рождество, когда после четырех отслуженных месс перед церквами скопилось так много людей, что в течение еще трех дней продолжали служить обедни и вечерни, напряженность в городе не уменьшилась. Счастье еще, что дождь и холод удерживали большинство людей дома — греться у камина, если были дрова.
Так, за пеленой нескончаемого дождя, расплылся и ушел в прошлое последний день того достопамятного, богатого событиями года, принесшего Франции долгожданный мир. Кое-где праздновали наступление нового года, но в большинстве кварталов свет факелов освещал лишь пустынные, словно вымершие улицы и переулки, хранившие следы игравших похоронные мелодии маленьких оркестров, а в большинстве домов молились святым, которых не найти ни в одном календаре.
Первые дни января принесли с собой ту же пасмурную погоду, небо было по-прежнему покрыто свинцовой серостью. Церемония посвящения в рыцари, которую пришлось четыре раза откладывать из-за дождя, состоялась лишь на третий день нового года в монастыре августинцев. По прошествии церемонии король воспользовался благоприятной возможностью и, к удивлению собравшихся, оповестил их о том, что в конце месяца состоится бракосочетание госпожи Катрин, сестры короля, с герцогом Баром, маркизом дю Поном. Удивление присутствующих было непритворным. Вообще о возможном замужестве сестры короля поговаривали давно и даже называли возможных претендентов на ее руку. Ни для кого не было секретом, что всякое бракосочетание такого рода необходимо преследует политическую цель. Иначе для чего еще протестантская принцесса пойдет к алтарю с католическим принцем из лотарингского дома? Это могло означать только одно — конец вражды Генриха с Лотарингами. Принцесса выйдет замуж за заклятого врага своего брата. Было очевидно, что этот брак — вызов Риму. Как мог король допустить такое? Глупо, очень глупо, думали простые души. На могущественных врагов надо производить сильное впечатление, иначе они растопчут, — так думали хитрые. Однако бесхитростная правда была, видимо, совсем иной. Генрих всегда в первую очередь думал об интересах королевства и только во вторую — об интересах религиозных. Если Лотаринги продаются по столь низкой цене, то надо их покупать, форма покупки не имеет никакого значения. Лучше незаконный брак, чем законная религиозная война.
С помощью подобных союзов королю удалось — хотя бы внешне — сгладить волнения минувшего десятилетия, но духовенство и парламент продолжали их возбуждать. Как и прежде, Парижский парламент отказывался ратифицировать Нантский эдикт. Каждый день арестовывали религиозных подстрекателей и заговорщиков, замышлявших убийство короля. Множились ереси и богохульства, и на каждого изгнанного из Парижа с пробуравленным языком и отрезанными губами находилось десять новых проповедников, призывавших огонь и серу на голову короля и Нантский эдикт.
Генрих, насколько возможно, игнорировал подстрекателей. Пусть кричат и рвут на себе волосы. Тот, кто видит многое безумие, либо подпадает под его влияние, либо приобретает устойчивость. Неужели было недостаточно тридцати лет опустошительной войны? Какое безумие поразило эти головы? Разве лучше сжечь весь Париж со всеми его жителями, чем оставить в живых хотя бы одного еретика? Он задумчиво покачал головой, подошел к окну своих луврских покоев и посмотрел на расстилавшийся внизу город. Он никогда не допустит, чтобы подстрекатели и раскольники снова посеяли в умах его несчастного народа семена самоубийственного раскола. Эдикт должен быть ратифицирован и приведен в исполнение во что бы то ни стало. Если бы нашелся хоть один человек, на которого можно было положиться! Раскол царит даже среди его ближайших советников. Со всех сторон доносятся слухи об интригах и изменах, все обвиняют всех, и если бы он верил всем доносам, то давно остался бы один рядом с горой трупов казненных сановных изменников.
Осенью прошлого года, когда он лежал в замке Монсо, окруженный врачами, боровшимися за его жизнь, король вдруг явственно представил себе, что произойдет в случае его смерти. Все пойдет прахом. Даже сама возможность его ухода из жизни уже привела к волнениям и даже отдельным восстаниям. Счастье, что на этот раз Богу было угодно исцелить его от недуга. При этом Господу не было никакого дела до него, плохого раба Божьего, пораженного сомнениями и не знающего истинного учения. Но королевство не должно погибнуть, думал Генрих, и именно поэтому простер всемилостивый Господь свою защищающую длань над его грешной головой. Но если это так, то, значит, он совершил далеко не все для упрочения власти? Не в этом ли заключается его наипервейший долг?
Словно отвечая на этот невысказанный вопрос, в покои вошла Габриэль с детьми — Катрин-Генриеттой и Сезаром, которые шли рядом с ней. Маленького Александра Габриэль несла на руках. Король поспешил навстречу возлюбленной, с преувеличенной нежностью поцеловал детей и взял из рук Габриэль маленький теплый сверток.
Генрих сразу заметил, что женщина дрожит от какого-то лихорадочного возбуждения.
— Вернулся Ланглуа, — сказала Габриэль. — Маргарита согласна на развод. От нее получена доверенность.
Все это уже давно было известно королю.
Бросив влюбленный взгляд на ее раскрасневшееся от плохо скрытой радости лицо, Генрих взял герцогиню за руку и подвел к большому окну, из которого были видны город и окрестные поля.
— Там, стоя на арке ворот Сен-Дени, я видел, как подо мной проходят испанцы, покидающие Париж. Вы помните этот миг? Тогда, как и сегодня, шел дождь, но мне кажется, что это был самый лучший день моей жизни. Подумать только, с тех пор прошло уже пять лет.
— И мертв тот, кто прислал сюда испанцев.
Генрих удовлетворенно кивнул. Филипп, главный его противник и враг, умер прошлой осенью. Тогда никто не поверил в эту новость — за прошедшие годы из Мадрида не раз приходили ложные вести о смерти Филиппа.
— Пусть мертвые говорят о мертвых.
Она положила голову на плечо Генриха и принялась гладить по волосам дочку, прижавшуюся к ее ногам. Король тихо продолжал:
— Прошло уже три недели, как Силлери уехал в Рим. Письменное подтверждение согласия на развод облегчит его миссию. Я сейчас же пошлю в Рим гонца.
Габриэль промолчала, задумчиво глядя сквозь зеленоватые стекла окна. Она слышала тяжелое дыхание мужчины, стоявшего рядом, чувствовала на плече его тяжелую сильную руку. Если бы могла она всегда стоять вот так, у окна, издали наблюдая за событиями, разыгрывающимися у ее ног, и чувствуя себя уютно и надежно рядом с этим человеком. Но она угадывала его мысли, а то, что ей не удавалось разгадать самой, услужливо подсовывала тетка, которая ежедневно, словно перемены неаппетитных блюд, подавала ей отвратительные новости.
Говорят, что несколько дней спустя из Юссона в Лувр пришло еще одно письмо. В нем королева отказалась от своего согласия на развод. Она с большой благодарностью приняла, писала Маргарита, великодушное разрешение короля вернуться из изгнания и после многочисленных совещаний с советниками решила принять и условия, которыми было оговорено ее возвращение. Она хорошо осознает, как важно для короля вступить в новый брак, чтобы таким путем достичь того, в чем ей было отказано Богом, а именно, подарить короне и Франции законного наследника. Но если такое соглашение будет выполнено, то она, Маргарита, опасается за благополучие королевства и спасение своей души, ибо до ее ушей дошло, что после развода король собирается жениться на своей любовнице Габриэль д'Эстре. Если на место королевы претендует женщина такого низкого звания, женщина, о чьих грязных и отвратительных похождениях ходит масса слухов, то она, Маргарита, никогда не уступит своего места ради заключения столь скандального союза. Мало того, она считает, что надо приложить все усилия для того, чтобы не допустить такого позора для короля, ее самой и всей Франции.
Дела между тем шли своим чередом. Силлери вскоре прибудет в Рим, где его примет Папа. Климент, которого к этому моменту поставят в известность обо всем, грубо отчитает посланника и спросит, не держит ли французский король Папу Римского за дурачка.
Посланник Силлери видел перед глазами эту сцену еще в карете, не успев доехать до предгорий Альп. Дождавшись, когда уляжется первая вспышка гнева Его Святейшества, он ответит на нее взвешенными словами.
— Мой повелитель и король заверяет вас в своем верноподданническом служении. Я не знаю, какие сведения сообщают вам и какими путями достигают они вашего слуха, но издалека многое представляется угрожающим и сложным, а вблизи предстает надежным и простым. Но самое главное, время не терпит. Бог явил чудо и избавил короля от тяжелой болезни, так как не желал допустить, чтобы доставшийся столь дорогой ценой мир был принесен в жертву внутренней смуте.
— Меня радует, что вы так хорошо постигли волю Божью. Силлери не даст сбить себя с толку.
— У Франции великий король, но у него нет наследников. Вы отлично знаете, что устроенный Екатериной брак короля с Маргаритой в течение двадцати семи лет не привел к появлению на свет детей. Кроме того, королева повинна в государственной измене и нарушении супружеской верности. Одно это является достаточным основанием для расторжения брака, не говоря уже о кровном родстве этих состоящих в браке людей. В связи с этим король настоятельно просит вас признать его брак несостоятельным. До тех пор, пока новая королева не подарит французскому королю законного наследника, нам будут угрожать раздор, беда и гражданская война. Таково положение, которое мне поручено довести до вашего сведения.
— Мне хорошо известно, каково действительное положение дома Бурбонов. Вы полагаете, что я не молю ежедневно Творца о ниспослании правильного решения? Но чего требуете от меня вы? Уж не должен ли я из-за страха кровосмешения допустить, чтобы бастарды и шлюхи свили себе гнездо в луврском замке?
Силлери смущенно опустит голову. На такие прямые нападки он не рассчитывал. Насколько же беспомощен Альдобрандини, если прибегает к такой речи. Чем сильнее выражения, тем слабее доводы.
— Король ни разу не обманул вас. Вы нашли в его лице самого верного вашего союзника. Но он сможет стать вам еще ближе, если Вы освободите его от оков.
— Как же в таком случае быть с Нантом?
— Со времени объявления Нантского эдикта во Франции воцарился мир. Страна оправляется от войны и начинает расцветать. Ушли в прошлое черные тени войны. Эдикт — очень скромная цена для такого большого облегчения.
Папа шумно выдохнет воздух и резко повернется спиной к посланнику. Какое беззаконие! С антихристом не заключают сделок: его либо уничтожают, либо он уничтожает тебя, если на то будет воля Божья. Каким разрушительным духом веет от компромисса, высказанного устами посланника.
— Вот что я скажу вам, господин де Силлери…
Но тот уже ничего не слушал и пытался прогнать неприятное видение, разглядывая из окна кареты расстилавшийся перед глазами ландшафт. Положение было безнадежным, и с каждым часом на душе Силлери становилось все тяжелее от невыполнимости возложенной на него задачи. Закутавшись в тяжелое покрывало и втянув голову в плечи, он погрузился в свои мысли, глядя на заброшенные, покрытые изморозью поля и слушая монотонный топот копыт и звон сбруи четверки лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55