Шико достиг восточного крыла Лувра, вошел в зал, где были поставлены картины, и закрыл за собой дверь; положил на пол чехлы и отдернул занавеску, скрывавшую полотна. То, что теперь они стояли рядом, еще более усилило то впечатление, какое они произвели на Шико при первом знакомстве с ними. Картины действительно были связаны друг с другом одним таинственным смыслом. Он не смог бы выразить точными словами, в чем именно состоит этот смысл, но разве нет в них того мощного духа, который герцогиня хочет сегодня вечером использовать к своей выгоде?
Шико расстелил на полу льняные чехлы и поискал глазами номера, вышитые на их кайме яркими красными нитками. Найдя номера с первого до третьего, он накинул соответствующие чехлы на первые три картины. Потом он нашел мешки с номерами четыре и пять и надел их на картины со сценами из Актеона.
Теперь неупакованными остались последние две картины. Он отступил на два шага и еще раз внимательно вгляделся в живописные полотна.
Когда он увидел их в первый раз несколько недель назад, они показались ему совершено идентичными. Благородная дама стоит в каменной ванне, собрав левой рукой в складку белую материю, накинутую на край ванны. Складка зажата между большим и указательным пальцами. Пальцами правой руки дама держит гвоздику. На столике, приставленном к ванне перед дамой, стоит блюдо с фруктами. Из-за спины дамы, став на цыпочки перед ванной, к фруктам тянется маленький мальчик. Заметил Шико и кормилицу, которая на заднем плане кормит грудью новорожденного младенца. Еще дальше, в глубине комнаты, была изображена служанка, ставившая на покрытый зеленой скатертью стол кувшин с водой. Между окном и камином, замыкавшими задний план, висело большое зеркало, под которым угадывалось изображение единорога.
Сейчас, с удвоенным вниманием разглядывая картины, Шико заметил небольшую разницу между картинами, которая ускользнула от него при посещении Мари Эрман. Неизвестная дама на первой картине была причесана с отменным изяществом. Волосы украшены бархатной наколкой. Крупная жемчужина диадемы, укрепленной на вершине прически, покоится на лбу. Золотые браслеты украшают запястья дамы, на мизинце левой руки видно кольцо. На второй картине была изображена герцогиня де Бофор в точно такой же позе. Та же изысканная прическа, но украшение волос кажется незаконченным. В венце, украшающем голову, не хватает нескольких жемчужин. На шее и локтях видны нитки жемчуга, а на мизинце левой руки кольцо. Кольцо было видно и на безымянном пальце, но надето оно было не до конца. Шико в недоумении уставился на эту странную деталь. Естественно, подумал он, осталось сделать только один, последний шаг, и герцогиня станет королевой. Одно слово короля, и кольцо, которое повенчает герцогиню с Францией, будет надето до конца, а в венце появятся недостающие жемчужины. Потом взгляд Шико упал на камин. Здесь художник тоже отклонился от сюжета первой картины и изобразил над камином весьма своеобразный рельеф. На рельефе был изображен Сфинкс, держащий в передних лапах… нет, как это вообще мыслимо? Шико подошел ближе, чтобы разглядеть картину лучше. Да, нет никаких сомнений, в передних лапах Сфинкс держит маску, очень похожую на профиль самого короля.
Шико пришлось опереться на стену. Что хотел сказать этим художник? Шут посмотрел на то же место первой картины и увидел там лишь кусок пейзажа. Шико нахмурился. Но в то же время созерцание этой загадочной игры мотивов доставило ему немалое удовольствие. В голову ему пришла одна мысль. Сфинкс, воплощение предусмотрительности, держит в руках голову короля, а на переднем плане картины, окруженная детьми и ореолом целомудрия и плодовитости, находится его возлюбленная, ожидающая знака короля. Отведите удушающие лапы осторожности и женитесь на своей возлюбленной. Закончите ее царственный наряд и повенчайте ее с королевством. В этом заключается глубинный смысл. Смотрите сюда, говорила картина, смотрите на возбуждающий любовь портрет вашей возлюбленной на фоне блистательного круга самых прекрасных дам королевства. Отбросьте промедление, так как вам не в чем ее упрекнуть. Это она подарила вам столь желанных детей, в которых так нуждается Франция. Гвоздики и единорог хранят ее целомудрие и верность.
Естественно, ее маленький сын тянется за плодами своего будущего господства, поскольку ваша женитьба превратит маленького мальчика в будущего короля. Но, может быть, вы вовсе этого не желаете? Какое таинственное колдовство заставляет вас бездействовать в странном оцепенении? Разве это не та женщина, которая любит вас сильнее, чем все другие? Почему вы заставляете ее ждать в незаконченном свадебном венце? Вы видите ягодки вишен, рассыпанные по белой скатерти возле блюда с фруктами. Где остальные вишни вашей сладостной возлюбленной? Разве не эти плоды воплощают собой дружбу и любовь? Последуйте зову своего сердца, король Франции.
Шико взял оставшиеся чехлы и надел их на обе последние картины. Удовлетворенным покинул он помещение, тщательно запер дверь и, охваченный радостным возбуждением, направился в бальный зал заканчивать последние приготовления к празднеству.
Ровно через два часа после захода солнца начали прибывать гости. У входа собралась изрядная толпа зевак, которые приветствовали прибытие придворных гостей радостными криками и аплодисментами. Барабанщики отбивали маршевый ритм, который, словно связав воедино толпу, постепенно привел ее в состояние буйного веселья. Внезапно воздух прорезали звуки труб. Во внутренний двор въехала карета, запряженная четверкой белых лошадей. Карета, сделанная в форме огромного лебедя, остановилась в нескольких шагах от обложенного хворостом дерева. Снова зарокотали барабаны, дверца кареты распахнулась, и из кареты вышли лесной дух и нимфа. Все присутствующие радостно зааплодировали. Лесной дух взял нимфу под руку и церемонно дважды провел ее вокруг дерева, отвешивая во все стороны поклоны, радостно приветствуя толпу рукой, обложенной мхом и лишайником. Словно облитая жидким серебром спутница послушно шла за ним. Голову нимфы украшал венец из ивовых ветвей и цветов повилики, между которыми торчали семь свечей, празднично освещавших маску, надетую на ее лицо.
В руке лесного духа вдруг появился факел, который он, не дожидаясь поощрительных криков толпы, несколько раз ткнул в разные места сложенного под деревом хвороста. Словно по условному знаку, наступила мертвая тишина. Барабаны смолкли, и огонь с нарастающим треском принялся пожирать сухой хворост. Языки пламени поднялись до ветвей дерева. Подвешенные к сучьям мешки начали сокращаться, словно гигантские сердца. По двору разнесся жалобный вопль заживо поджариваемых животных, эхом отдаваясь от высоких каменных стен. Кошачьи крики наконец превратились в едва слышное шипение, заглушённое ликующим ревом толпы.
Весь этот спектакль продолжался не более нескольких минут. Люди в масках исполнили разнузданный танец вокруг ярко полыхавшего дерева, чем заставили стоявших зевак тоже пуститься в пляс, а в это время сотня гостей под торжествующие звуки барабанов и труб направилась к западному порталу, к входу в большой бальный зал.
Лесной дух подвел свею нимфу к главному столу и принялся с удовольствием наблюдать, как постепенно заполняются места за другими столами. Как только гости расселись на свои места, в зал со всех сторон вбежали другие лесные духи и нимфы. Они собрались в середине зала, образовав фигуру сердца, и начали фантастический танец под звуки скрипок, флейт и цитр. Танцующие были обуты в специальные деревянные башмаки, похожие на лошадиные копыта, которыми танцоры отбивали музыкальный такт. Мало-помалу эти движения перешли в сарабанду. Из сердца время от времени выходила очередная пара танцующих и, сделав несколько па, застывала на месте, освобождая место другим парам. Когда последняя пара покинула свое место, сердце превратилось в несколько раздутую букву G, украсившую пол бального зала. Буква тотчас исчезла, только для того, чтобы превратиться в изображение королевской лилии. Музыкальный ритм снова сменился. Двадцать четыре пары обутых в копыта танцоров, подчиняясь контрапункту ритмичных ударов, образовали на полу последнюю фигуру. На этот раз глазам изумленной публики предстала большая буква Н, которая, едва возникнув, тотчас исчезла вместе с танцорами, уступив место банкетной телеге, которую в мгновение ока вкатили в середину зала.
Аплодисменты танцорам без перерыва перешли в настоящую овацию прибывшим блюдам. Подали жаркое из телячьих почек с горчицей и имбирем. За паштетами и супами всех видов последовали копченые, кровяные, горчичные колбасы, жареное и копченое мясо, разложенное на бесчисленных богато украшенных блюдах. Вслед за ними в мгновение ока появились копченые говяжьи языки и дичь — кулики, куропатки, каплуны, петухи и утки. Копченые и жареные цапли и козлы появились с кухни только затем, чтобы тотчас уступить место сырам, сладостям, взбитым сливкам и вареньям. Когда принесли вино, к нему подали ломтики копченого мяса, икру, свежее масло, гороховое пюре, шпинат, десятки видов салата, копченого лосося и устриц. Словно этого могло не хватить, тотчас на стол хлынули дары рек — форели, усачи, хариусы, щуки и лини, увенчанные лягушачьими лапками и раками. Под конец повара подали манную кашу, сливы, инжир, виноград, финики, орехи, артишоки и все, о чем можно было и забыть на этом пиру, который сделал бы честь самому Гаргантюа.
Шико с довольным видом следил за ходом празднества. Король и герцогиня с удовольствием ели, шепча друг другу любезности, прикрывшись своими эфемерными масками. Зал был празднично освещен, и запахи блюд смешивались с ароматом вин и благовонных трав, помещенных в расставленные по углам латунные сосуды. Обстановка царила самая непринужденная, как и всегда в окружении этого короля, который половину своей жизни провел в палатках и траншеях и который при всякой возможности старался бежать от жестких порядков придворного этикета и поохотиться в лесу, оказавшись на природе со своими спутниками. Шико вспомнилось то комическое впечатление, которое оставили после себя испанцы, которые в прошлом году прибыли к французскому двору по случаю заключения Вервенского мира. Их воротило с души при виде легкомысленных обычаев, короля, играющего в мяч, и его рваной нижней сорочки. Шико ухмыльнулся, вспомнив, как испанцы в своих больших белых брыжах, в которых утопали их головы, стояли на краю игрового поля, выделяясь на общем фоне, как неуместные на здоровой коже фурункулы. Они постоянно жаловались на то, что при французском дворе совершенно невозможно выспаться, так как увеселениям не видно конца. Когда испанцы раньше срока покидали двор, было видно, что они вымотаны и еле держатся в седлах. Интересно, что бы они сказали о сегодняшнем празднике?
Взгляд придворного шута снова остановился на королевской парочке. Наварра был в превосходном расположении духа, потчевал свою ненаглядную госпожу самыми сладкими кусочками лучших блюд и то и дело обнимал ее, не обращая ни малейшего внимания на опостылевший этикет и запечатлевая поцелуй за поцелуем на раскрасневшейся от радостного возбуждения щечке. Сама же герцогиня сияла, как букет свежесрезанных магнолий. Та крошечная жизнь, которая теплилась в ее чреве уже несколько месяцев, придавала ее обличью неповторимый блеск и была уже видна сквозь одежду. Какая изумительная пара, думал малорослый шут, сидя в своем углу возле двери, откуда он с некоторой долей зависти смотрел на обоих. Воистину, во всем христианском мире не найти более прекрасной, более привлекательной королевы. Как грациозно и в то же время решительно держит она свою прекрасную головку. Как непосредственно, без всякой претензии на фальшивую простоту, она ведет себя. Казалось, что природе удалось собрать в этом создании все мыслимые добродетели, утаив от него понимание своего совершенства. Вот она сидит там, подлинный дар природы, созданный последней как бы шутя, только для того, чтобы все могли созерцать чудо не сознающей себя красоты.
Он оторвался от герцогини и сделал осветителям условный знак. В зале погас свет. В тот же миг на галерее зажглись масляные светильники. Все присутствующие обратили нетерпеливые взоры на короля, но тот лишь умоляюще поднял руки и устремил взгляд на сцену.
На сцену вбежала нимфа и, упав на колени, жалобным голосом принялась умолять госпожу Екатерину, сестру короля, освободить Францию от величайшего зла. Связными фразами она живописала, как могущественная злая колдунья поразила мятежом и поработила все королевство, и только одной госпоже под силу снять с Франции это проклятие. Как только нимфа закончила свою жалобу, на авансцену из глубины выдвинули черный, разрисованный языками пламени трон. На него уселась страшная, внушающая ужас, одетая в черное Медея. Она держала в левой руке французские и наваррские, а в правой руке — испанские регалии. За спиной Медеи появилась колоннада. Два подбежавших с разных сторон злых духа вырвали из рук Медеи регалии обоих королевств, пренебрежительно швырнули французские на пол, а победоносными испанскими увенчали капители двух ближних колонн. На сцену вышли два французских и два испанских рыцаря и встали по обе стороны трона. Медея была вне себя от радости по поводу одержанной победы, которую она воспела в длинном речитативе о своем могуществе и власти.
Когда она закончила петь, на сцене появились четыре нимфы. Они взволнованно просеменили по балюстраде, встали спинами к Медее, сидевшей на троне, и принялись возмущенно рассказывать о том, как несправедлива была победа испанцев, воспользовавшихся сверхъестественной силой злой волшебницы. Между тем французские рыцари вышли на авансцену и разыграли пантомиму, в которой показали, как будет положен конец несправедливому угнетению. Более рослый из рыцарей медлил, а маленький был готов тотчас взяться за оружие и напасть на стоявших у трона испанцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55