«Скорей! Скорей!» — подгонял он себя, чувствуя, как жжет в груди.Вот по лицу больно хлестнула ветка.«Лес!» Левка оглянулся: село скрылось за густым кустарником. Он остановился, набрал полную грудь воздуха и снова побежал. Но уже чуть медленнее. ПЛЕННИКИ Деда Коптяя и Колю втолкнули в полутемный сарай. Еще не успела закрыться скрипучая дверь, как на дворе послышалась ругань солдата, лай и визг Рыжика. Видно, пес сражался с кем-то из охраны.— Рыжик, сюда! — позвал Коля.И пес, тяпнув напоследок кого-то за ногу, влетел в полузакрытую дверь.Снова раздалась ругань. В сарай заглянул солдат. Его белесые глазки горели злобой, сивые усы, похожие на зубную щетку, двигались из стороны в сторону. Солдат занес было ногу через порог, но кто-то окликнул его, и он, погрозив кулаком Рыжику, захлопнул дверь и заложил ее на засов.Положив руку Коле на голову, старик спросил:— Ну как, страшно?— Да нет… чего бояться? Подумаешь!.. Дерутся-то они больно… Вот придут наши… дадут им…— Ну-ну! Раз такое дело, давай сядем на сенцо, отдохнем и покурим. — Дед сел на податливый ворох сена и плутовски прищурил глаза: — Солдаты-то табак не отобрали. Карманы обшарили, а табачок-то вот он, — и старик вытащил из-за голенища кисет.Рыжик растянулся у дедовых ног, предварительно лизнув его руку.Коля сел рядом. От ударов прикладом у него сильно болела голова и ныл бок. Но страха он и в самом деле не чувствовал. Ему думалось, что все страшное уже позади, что они с дедом «здорово утерли нос белякам». Да и что могло случиться, когда так хорошо пахло сено! Его, видно, только что привезли с луга, и от него еще шло солнечное тепло, когда на балках под крышей ходили, надувшись, голуби. И главное, дед Коптяй сидел здесь так же спокойно, как в своем зимовье, и как ни в чем не бывало дымил обожженной носогрейкой.— Напиться бы! — сказал Коля, почувствовав вдруг металлический привкус крови во рту и томительную жажду.Дед Коптяй опустил руку с трубкой на колени.— Да, сейчас бы водички из моего родничка. Нет лучше воды на свете!Старик задумался.Коля всем своим существом чувствовал, как от этого большого человека исходит добрая могучая сила. С ним так же легко и ни о чем не надо тревожиться, как и с Левкиным отцом, дедушкой Лукой Лукичом, как с Андреем Богатыревым и Максимом Петровичем.Коля поднялся. Десяти минут было для него вполне достаточно, чтобы прошла усталость, и его уже терзало любопытство. Ему не терпелось поскорее осмотреть сарай, проверить, нет ли где лазейки, да и мало ли чего интересного можно найти в этом большом таинственном помещении!Беглый осмотр стен и пола показал, что о побеге и думать нечего. Стены сарая сложены из бревен, пол — из толстых плах. Единственным слабым местом тюрьмы были двери, но у них стояла бдительная стража.«Посмотрим, что дальше будет!» — решил про себя Коля и принялся за более тщательное исследование углов сарая. В одном из углов он наткнулся на кучу подсолнечных семечек.«С голоду не помрем», — подумал Коля.Еще больше он обрадовался другой находке: за старыми санями лежала пирамида арбузов.Коля принес пару арбузов деду. Дед Коптяй улыбнулся:— Жить теперь можно. Жалко, нож отобрали. Ломай, когда так!Коля ударил арбуз о колено раз-другой и разломил его по трещине на две части.— Спелый, аж засахарился, — он подал половину арбуза деду и с наслаждением погрузил зубы в прокладную мякоть.Вскоре дверь отворилась и в сарай вошла молодая женщина с корзиной. Она кивнула деду и, посмотрев на Колю, поднесла к глазам фартук.— Не плачь, молодка! Не плачь! Что плакать-то? — стал утешать ее дед Коптяй.— Живей! — донесся голос солдата.Рыжик залаял.Женщина набрала корзину арбузов. Выходя из сарая, она кивнула в угол. Коля нашел в углу хлеб и два куска сала.— Добрая душа учительша, — растроганно произнес старик, отламывая хлеб.Коля с аппетитом поел, накормил Рыжика, развалился на сене и сразу уснул.Дед Коптяй почти не притронулся к еде. Он сидел все в одной позе и посасывал носогрейку.Прошло около часа. В сарай вошел ординарец Жирбеша.— Буди мальчишку, просят! — сказал он.Старик не ответил.— Буди, говорю, мальчишку, начальство просит, — повторил солдат.Дед Коптяй словно окаменел.— Ты, старик, покорись. Начальство это любит… Выкинь дурь из головы… Повинись!— Уйди, прихвостень, холуй барский, зашибу!— Ну-ну, потише, — говорил солдат, расталкивая Колю и посматривая на дверь. — Вот шомполов-то всыпят, не так заговоришь… не то к стенке…Дед Коптяй с таким презрением посмотрел на солдата, что тот поперхнулся и замолчал.Коля проснулся. Увидев солдата, он вопросительно посмотрел на деда Коптяя, ожидая, что тот скажет.— За тобой, Коля… Смотри, брат… — тихо произнес дед Коптяй. А то, что он не высказал словами, сказали Коле его строгие глаза.— Ладно, — ответил Коля.Солдат, наблюдавший за этой сценой, рванул мальчика за рукав:— Их благородия требуют! Живо!У Коли оборвалось что-то внутри: «Как? Идти одному, без дедушки?» Если бы Коля пошел с дедом, он не почувствовал бы страха, как теперь.Солдат толкнул Колю к выходу:— Пошли, пошли, Аника-воин!Насмешка солдата вернула Коле присутствие духа.— Сам ты Аника. Пусти! Пойду и не испугаюсь!Озадаченный солдат выпустил из рук Колин рукав.Ординарец Жирбеша привел Колю в столовую учительского дома. За большим обеденным столом сидело около двадцати белогвардейских и американских офицеров. Во главе стола рядом с маленьким учителем в пенсне сидели Поддер и Жирбеш. Жена учителя, та самая женщина, что принесла в сарай хлеб и сало, убирала со стола посуду. Обед подходил к концу. Хозяйка вышла из комнаты с грудой тарелок и скоро вернулась с большим блюдом, на котором горой лежали арбузные ломти.Коля стоял у стены, под портретом Дарвина в застекленной раме. Почувствовав на себе десятки любопытно-враждебных взглядов, он смутился. Только учитель и его жена смотрели на мальчика с жалостью.Коля заложил руки за спину и стал смотреть в раскрытое окно. Там сквозь ажурную листву черемухи виднелось заходящее вечернее солнце. Мимо окна с писком проносились стрижи…Офицеры с аппетитом ели арбузные ломти, не обращая на Колю ни малейшего внимания. Розовощекий американский офицер ловко выплюнул семечко, и оно, мелькнув, улетело за окно. Другой, русский, офицер с необыкновенно бледным лицом и черными как смоль усиками подвинул к себе вазу с малиновым вареньем. На липкой кромке вазы тонко жужжала оса. Она несколько раз почти вырывалась из плена, но длинный палец офицера снова прижимал ее к вазе.Только Жирбеш да Поддер, уничтожая арбузные ломти, поглядывали на Колю.Наконец Поддер сделал Жирбешу знак глазами: «Начинайте».Жирбеш поспешно отложил арбуз и обтер платком рот и руки.— Ну, как дела? — спросил он Колю, стараясь придать своему жесткому голосу как можно больше мягкости. — Рассказывай, как живется тебе у партизан. Говори, не бойся…Коля переступил с ноги на ногу:— Никаких я партизан не знаю, живу с дедом Коптяем…— Партизан не знаешь? Хорошо! Теперь скажи, зачем вез в тайгу банки. Говори скорей!— Известно зачем, на грузила… рыбачить задумали, — нашелся Коля. — Песком или камнями насыпаем.— А чугун тоже для грузил?— Чугун еще лучше…Жирбеш побагровел. Схватив чашку, он так хватил ею о стол, что во все стороны брызнули осколки. Кто-то из офицеров поперхнулся арбузом… Поддер вздрогнул, но, оценив, видно, этот прием, милостиво кивнул своему помощнику и сказал:— Оригинально, продолжайте!— Врать мне?! — гремел Жирбеш. — Я тебя насквозь вижу! Бомбы делать помогаешь, подлец! Расстреляю на месте, если не признаешься! Ну?! — Жирбеш выхватил револьвер.Из-за стола поднялся учитель. Схватив Жирбеша за руку, он пригнул ее к столу и сказал дрожащим от гнева голосом:— Как вы смеете поднимать оружие на ребенка?У стола застыла с подносом посуды жена учителя.— Федя, не надо… ради бога… — проговорила она, задыхаясь.Поддер откинулся на спинку стула, с любопытством глядя на неожиданную сцену.— Па-а-звольте, вы забываетесь! — произнес в замешательстве Жирбеш, силясь вырвать руку с револьвером.— Не я, вы забываетесь! Как вы смеете в школе, в доме учителя, мучить ребенка?— Во-первых, я повторяю, вы забываетесь! А во-вторых, я тоже педагог! Но у меня не дрогнет рука вырвать и растоптать сорную траву. Отпустите мою руку!— Подлец!В наступившей тишине, как револьверный выстрел, прозвучала пощечина. Жена учителя, вскрикнув, выронила из рук поднос с посудой. Офицеры вскочили, роняя стулья. Жирбеш, держась одной рукой за щеку, шарил другой в пустой кобуре, забыв в припадке ярости, что его револьвер лежит на столе среди арбузных корок.Наконец, увидев на столе оружие, Жирбеш схватил револьвер, но тут вмешался Поддер. Он спокойно сказал:— Не делайте этого здесь… Лучше там, — Поддер показал глазами на раскрытое окно.На шум вбежала охрана.Жирбеш, скрипнув зубами, ударил учителя по голове рукояткой револьвера. Учитель оперся на стол и тихо проговорил:— Какой подлец!Поддер взял Жирбеша за руку:— Майор!— О, не беспокойтесь, — сказал Жирбеш, — смерть от пули будет слишком легка для него, — и крикнул солдатам: — Увести! Посадить и ее также, — и Жирбеш показал револьвером на бледную, дрожащую жену учителя. А когда их повели, крикнул вслед: — Усилить охрану! Вы мне головой за них отвечаете!— Затем Жирбеш, наклонившись к Поддеру, что-то сказал ему. Тот кивнул головой. Жирбеш встал и крикнул:— Трутняк!В дверях появился веснушчатый ординарец:— Слушаю, вашескородие!— Где Брынза?— Так что позвольте доложить, он шпиена поймал!— Шпиона?— Так точно, шпиена, китайского вероисповедания!— Китайского? Прекрасно, пусть тащит его сюда. А ты приведи нам старика!— Слушаю, вашескородие! — И ординарец, гремя подкованными сапогами, побежал выполнять приказание.Жирбеш, потирая руки, обратился к бледнолицему офицеру:— Не так плохо для первого дня! Как вы думаете, Иван Павлович?— Лучшего невозможно ожидать!Брынза и Трутняк ввели деда Коптяя, который нес на руках Суна. Дед осторожно поставил Суна на пол возле пораженного Коли. Сун слабо улыбнулся разбитыми в кровь губами. Коля взял друга за руку. Сун пожал руку и оперся на нее, держась другой рукой за деда Коптяя.Брынза, захлебываясь, доложил о поимке партизанского разведчика.— Говоришь, Остряков убежал? Жаль! Погоня послана?— Так точно!— Тогда он далеко не уйдет. — Жирбеш подошел к пленникам.— Ну, старик, теперь и твоя жизнь и жизнь этих детей зависит от тебя. Расскажешь, где фабрика бомб, где сейчас Остряков, — наградим и отпустим. А не то… Брынза!— Есть Брынза!— Завтра к утру чтобы на площади стояла виселица.— Качели, стало быть! Ха-ха-ха!— Молчи, скотина! Вон!Бледнолицый офицер не спускал глаз с деда Коптяя, как только тот вошел. Дед Коптяй спокойно выдерживал этот пристальный взгляд. Тогда бледнолицый офицер обратился к Жирбешу:— Я прошу разрешения задать этому старику несколько вопросов. По всей видимости, это мой старый знакомый.— Да? Сделайте одолжение!— Фамилия? — спросил бледнолицый офицер.— Коптяем кличут.— А подлинная, настоящая?— Запамятовал.— Запамятовал? Так я тебе напомню. Семен Косцов тебя кличут. Так, кажется?Коптяй усмехнулся:— И так когда-то звали.— Молодец, что не запираешься! — офицер победоносно посмотрел вокруг и, встретив одобрительный кивок Поддера, продолжал: — Теперь скажи, давно ли вернулся с каторги?— Давненько.— Отсидел срок?— Нет, бежал.Поддер, которому Жирбеш переводил допрос, в волнении поднялся:— О! Большевики вовлекают в свои ряды каторжников? Это сообщение будет передано во все цивилизованные страны. Продолжайте, прошу вас!— За что был сослан на каторгу?— За мягкое сердце, ваше благородие. Ну, что говорить, вы ведь и так знаете. Я вас тоже сразу признал. Уж больно вы на своего папашу покойного похожи.— Брось! Не разжалобишь! Говори все как было!— Да разве вашу породу разжалобишь? Эх!.. Что ж, извольте, скажу все. Сослали меня за то, что сжег усадьбу вашего папаши. Тогда вы вот такой еще были, как эти мальчонки. Ну, я и пожалел вас с матерью. Ну, а на суде вы меня признали…Жирбеш переводил американцам слова деда Коптяя. Поддер торопливо записывал в блокнот.— Спросите, — обратился он к Жирбешу, — что заставило его совершить это преступление?Жирбеш перевел старику вопрос.— И это скажу, если желаете. Случилось это вот так же, как сейчас. Наехали каратели с ихним папашей во главе и стали стрелять в народ. Что народу положили в нашем селе! Ну вот я и хотел хоть немного отквитать…Бледнолицый офицер ударил по столу.— Лжешь! Ты убил моего отца!— Не довелось быть такому счастью. Говорили, что его кузьминские мужики пришибли, когда он в ту ночь бросил вас с матушкой, а сам шкуру свою спасти хотел.…Солнце зашло. Комната слабо освещалась алым отблеском заката. Ординарец Жирбеша внес зажженную лампу. Пока он устанавливал ее на столе среди тарелок и арбузных корок, в комнате стояла тишина. Вошел дежурный офицер. Щелкнув шпорами, он отрапортовал:— Поиски второго партизанского мальчика-разведчика пока не увенчались успехом. По всем дорогам разосланы патрули, усилены секреты. Задержано восемь подозрительных крестьян, шедших в село из тайги.Коля крепко сжал руку Суна и шепнул:— Хотели Левку поймать!— Не разговаривать! Увести этих оборвышей!— Берись за шею, донесу, — сказал Коля еле стоявшему на ногах Суну.Коля поднял Суна и вынес его из комнаты.Бледнолицый офицер продолжал допрос деда Коптяя.— Вижу, что за долгие годы ты совсем не раскаялся, — сказал он.— Неправда, ваше благородие. Был такой грех — раскаялся. Как зверь в лесу, один жил. Думал, что плетью обуха не перешибешь, а вышло, что без меня перешибли. Пока я в тайге хоронился, народ всем миром поднялся. Теперь вам крышка, господа. Я народ предавать не буду… Такого греха на душу не приму, — старик шагнул к столу.Несколько офицеров выхватили револьверы. Брынза и ординарец Жирбеша схватили было деда Коптяя за руку, да отлетели оба в разные стороны. Дек Коптяй был страшен в эту минуту, от его голоса дрожали стекла.— Погубили всех! Сына, жену, брата. Помощи теперь просите, Иуды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26