Они, несомненно, собирались погулять у реки. Они выбрали тропинку неподалеку от Гарриет, и она просто подождала, пока они отойдут подальше, а затем побежала параллельно тропинке вслед за ними. Таким образом, если они шли по тропинке, а она пробиралась по кустам, ее совершенно нельзя было заметить за густой листвой, а она при этом могла слышать все, что говорилось.
— Мистер Вальденштейн, — Оле-Голли говорила ужасно правильно, тщательно выговаривая каждое слово, — заметили ли вы, как аккуратно пострижена трава?
— Да, мисс Голли. Этот парк очень хорошо содержится. Куда лучше, чем парк на площади Вашингтона, где вся эта молодежь лежит на траве. От них ужасная грязища остается, — голос у мистера Вальденштейна был очень приятный, хотя в нем слышалась какая-то хрипотца.
— Да, я всегда нахожу удовольствие в подобной прогулке вдоль реки. Особенно я люблю наблюдать за буксирами, — Оле-Голли была совсем не такая, как обычно, даже голос казался куда выше, будто она немножко взлетала над землей.
— Прогулка вдоль реки в компании такой приятной молодой особы, как вы, мисс Голли, всегда удовольствие, — с этими словами мистер Вальденштейн слегка наклонился в ее сторону.
Гарриет в ужасе наблюдала, как Оле-Голли от подбородка до корней волос залилась багровой краской. «Ну и ну, — подумала девочка, — ну и дела!»
— Что вы, мистер Вальденштейн, — только и могла вымолвить Оле-Голли и тут же постаралась сменить тему разговора. — Посмотрите-ка на этот пароход. Разве он не велик для Ист-Ривер?
— Не имел в виду вас обидеть, мисс Голли, — обеспокоено произнес мистер Вальденштейн, — просто хотел сказать, что мне очень приятно проводить четверги в вашей компании.
Алая краска снова залила лицо Оле-Голли, сделав ее страшно похожей на краснокожего индейца с ястребиным носом.
«Вождь краснокожих Голли, — подумала Гарриет, — что с тобой происходит?»
Действительно, с Оле-Голли что-то происходило. Она сегодня была совсем не похожа на себя. Всегда такая строгая, сильная, все держащая под контролем, она, казалось, готова была в обморок упасть. Гарриет задумалась об этом, наблюдая, как они сворачивают на широкую аллею над рекой. Теперь невозможно было следовать за ними незаметно, поэтому девочка решила оставаться за кустами и наблюдать, пока они не повернут обратно. Она по-прежнему могла их видеть, но ей ничего не было слышно. Она остановилась, чтобы записать в блокнот:
ЖИЗНЬ — ЭТО ВЕЛИКАЯ ТАЙНА. НЕУЖЕЛИ ВСЕ СТАНОВЯТСЯ СОВСЕМ ДРУГИМИ, КОГДА ОНИ С ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ? ОЛЕ-ГОЛЛИ НИКОГДА ТАК СЕБЯ НЕ ВЕЛА. НЕУЖЕЛИ ЛЮДИ ТАК СЕБЯ ВЕДУТ, КОГДА СОБИРАЮТСЯ ЗАМУЖ? КАК ЖЕ ОНА МОЖЕТ ВЫЙТИ ЗАМУЖ? ЧТО ТОГДА, МИСТЕР ВАЛЬДЕНШТЕЙН ТОЖЕ БУДЕТ ЖИТЬ С НАМИ? ЕСЛИ ХОТЯТ, ПУСТЬ ПОМЕСТЯТ РЕБЕНОЧКА В МОЕЙ КОМНАТЕ. Я НЕ ВОЗРАЖАЮ. ДА, Я НЕ ПРОТИВ, ЕСЛИ ЭТО ТОЛЬКО НЕ ТАКОЙ РЕБЕНОК, КОТОРЫЙ ПОВСЮДУ СУЕТ СВОЙ НОС И НОРОВИТ ЧИТАТЬ МОИ ЗАПИСИ. ТОГДА Я ЕГО ПОБЬЮ.
Мистер Вальденштейн и Оле-Голли были так далеко, что казались на расстоянии маленькими фигурками. Гарриет закрыла блокнот и побежала через парк, вверх и вниз по холмикам, до тех пор, пока чуть ли не вплотную приблизилась к прогуливающейся парочке. Тут они свернули с широкой аллеи на небольшую тропинку, прямо у особняка мэра города. Гарриет по-прежнему кралась вслед за ними. Теперь она снова могла слышать каждое слово.
— Не доставит ли вам удовольствие сходить со мной сегодня в кино, мисс Голли?
— Конечно, просто замечательная идея.
Гарриет так и раскрыла рот от удивления. Оле-Голли никогда не ходила в кино, а сейчас она улыбалась, как будто пойти в кино — самое большое для нее удовольствие. Ну и ну! Гарриет снова схватилась за блокнот.
ЕСЛИ ЕЙ ТАК НРАВИТСЯ КИНО, ПОЧЕМУ БЫ ЕЙ НЕ СВОДИТЬ МЕНЯ НА КАКУЮ-НИБУДЬ КАРТИНУ?
— А что сейчас интересного идет? — голос Оле-Голли становился все выше и выше, все тоньше и тоньше.
— Мне кажется, какой-то хороший фильм идет в кинотеатре на Восемьдесят Шестой улице, такой, как вы любите. Но если не захотите пойти на этот, там поблизости еще три кинотеатра, будет из чего выбрать. Думаю, мы могли бы сначала поужинать в ресторане «Бахус», если не возражаете. А если не в этом, то поблизости много других ресторанов, — мистер Вальденштейн проговорил все это весьма нежным тоном, все время поглядывая на Оле-Голли, чтобы проверить, как ей нравятся его планы.
— О, это все просто прекрасно. Что за чудесный вечер!
НУ, ЭТО УЖЕ СЛИШКОМ. Я ТОЧНО ЗНАЮ, ЧТО ОЛЕ-ГОЛЛИ ТЕРПЕТЬ НЕ МОЖЕТ НЕМЕЦКОЙ ЕДЫ. ОНА МНЕ ОДНАЖДЫ СКАЗАЛА, ЧТО ЕСЛИ ЕЩЕ РАЗ УВИДИТ ВЕНСКИЕ СОСИСКИ НА ТАРЕЛКЕ, ЕЕ СРАЗУ СТОШНИТ. ЭТО КОГДА У НАС БЫЛА НЕМЕЦКАЯ КУХАРКА, ДО ТОГО, КАК ПОЯВИЛАСЬ ТЕПЕРЕШНЯЯ. СПОРИМ, КОГДА ОЛЕ-ГОЛЛИ ВЕРНЕТСЯ ДОМОЙ, ОНА БУДЕТ ВМЕСТЕ СО МНОЙ СМЕЯТЬСЯ НАД УЖАСНЫМ ВЕЧЕРОМ С ГЛУПЫМ И ТОЛСТЫМ КОРОТЫШКОЙ.
Тут они снова вышли на Ист-Эндский проспект, и Гарриет больше не могла подслушивать. Она притаилась за деревом и наблюдала, как они направились к дому. Дальше было невероятно смешно. Мистер Вальденштейн взял велосипед, Гарриет решила, что он еще не закончил доставку. Но не тут-то было, она застыла от ужаса, наблюдая, как Оле-Голли весьма уверенно и весело вспрыгнула на ящик, укрепленный на велосипеде. И пока мистер Вальденштейн, слегка пыхтя, катил вниз по склону, она, прямо держа спину, сидела там, полная достоинства. Гарриет с открытым ртом наблюдала за ними, пока они не скрылись за углом Восемьдесят Шестой улицы. Она была так изумлена, что села прямо на землю и записала:
НУ-НУ, Я БЫ ТАКОГО НИКОГДА НЕ СДЕЛАЛА. Я ВСЕ ВИДЕЛА. СПОРИМ, ОЛЕ-ГОЛЛИ ДО СМЕРТИ СМУЩЕНА. ОНА И ВПРЯМЬ БУДЕТ ГРОМКО СМЕЯТЬСЯ, КОГДА ВЕРНЕТСЯ ВЕЧЕРОМ ДОМОЙ.
Гарриет повернула к дому. Она немножко поделала уроки, немножко почитала, а затем стала сама с собой играть в Город. Когда родители пришли, она немножко посидела с ними, затем поднялась наверх побыть с мамой, пока та переодевается, чтобы идти на ужин. Гарриет было смертельно скучно. Ей казалось, что голова у нее устала и как будто ватная. Пытаясь развеселиться, она начала задавать матери вопросы.
— А как ты встретилась с папой?
— На пароходе, плывущем в Европу, — сражаясь с волосами, ответила миссис Велш.
— Это я ЗНАЮ.
— Ну, что еще ты хочешь услышать?
— Я имею в виду, как ты с ним познакомилась. Как это было?
— О чем ты говоришь? Ты хочешь знать, как именно мы познакомились? Я выходила из столовой и столкнулась с ним. Был ужасный шторм, и его вырвало.
— Вырвало прямо на тебя?
— Ну, не то чтобы прямо на меня. Просто немножко на ноги попало, — засмеялась миссис Велш. — Не слишком было приятно. Он страшно покраснел, долго-долго извинялся, а потом ушел. Он просто застыл от ужаса, когда увидел меня в следующий раз.
— А что, все всегда краснеют, когда встретят кого-то, на ком собираются жениться?
— Ну нет, дорогая, сомневаюсь. Понимаешь, его вырвало, поэтому он и покраснел.
— Я понимаю, но я имею в виду…
— Что?
— Не знаю, — угрюмо начала Гарриет. Она не могла придумать, как задать вопрос. — Я имею в виду… а что ты при этом чувствовала?
— Когда его на меня вырвало? Не очень-то было приятно, — похоже, миссис Велш не слишком прислушивалась к разговору.
— НЕТ, — прямо завопила Гарриет, — я имею в виду, что ты чувствовала, когда встретила человека, за которого собралась замуж?
— Ну, дорогая, я же ведь не знала этого заранее… ну, я имею в виду…
— Ну… ну, а когда ты уже знаешь?
Миссис Велш медленно повернулась и посмотрела на дочь. Ее глаза потеплели, она улыбнулась и с любопытством посмотрела на Гарриет.
— А ты уже планируешь?
— Что?
— Замужество.
— Я? — возмутилась Гарриет. Взрослые становятся все глупее и глупее год от года. — Мне только одиннадцать.
— Я просто спросила, — слегка растерянно проговорила мама. — Ты так волнуешься.
— Я вовсе не волнуюсь, — вертясь на месте, ответила Гарриет. «А что же я тогда задаю все эти вопросы? — подумала она. — Мне просто любопытно». — Я интересуюсь, как это бывает, — слегка надулась она.
— Ну, — миссис Велш перестала краситься и оценивающе взглянула на свое отражение в зеркале, — я думаю, это у всех по-разному. Я чувствовала… я чувствовала… твой отец — самый красивый человек на свете. И то, что его вырвало, меня насмешило, а не разозлило, как случилось бы, будь это любой другой человек. На следующей вечер, когда он не появился в столовой, я решила, будто ему совсем плохо, и стала носиться с мыслью узнать, что случилось. — Тут она очень по-деловому вернулась к подкрашиванию глаз. — Я совершенно не имею понятия, какие могут быть у кого-то еще чувства.
«Мама вообще не слишком часто думает о других людях», — заметила про себя Гарриет, а вслух весело заявила:
— Если бы Спорти на меня вырвало, я бы ему зубы повыбивала.
— Ну нет, не стала бы.
— А вот и стала.
— Ну нет, ты не стала бы, — расхохоталась миссис Велш и, повернувшись, принялась щекотать дочь. Гарриет захихикала и свалилась со стула. Миссис Велш встала и пошла к шкафу. Надевая платье через голову, она произнесла сквозь материю:
— Нам еще долго ждать, пока ты начнешь думать о таких вещах, как замужество, — тут ее голова вынырнула из ворота платья. — Ну, это и хорошо, — добавила она, оправляя подол.
— Я, может, вообще замуж не выйду, — лежа на полу и широко раскинув руки и ноги, мечтательно произнесла Гарриет. — Может, я поеду в Европу, чтобы там встречаться с разными генералами.
— Что-что? — рассеянно переспросила мама.
— А, ничего.
В дверях появился мистер Велш.
— Ты еще не готова, — раздраженно начал он, вставляя запонки в манжеты.
Гарриет посмотрела на отца, одетого во фрак. Он красивый? «Никогда не видела, чтобы его вырвало, — подумала она, — не знаю, как он при этом выглядит, но может, все выглядят одинаково». Она однажды видела, как Джени вырвало, когда они пошли смотреть фильм про гориллу и Джени съела четыре шоколадки и три пакетика воздушной кукурузы. Это было ужасно.
— Почему бы тебе не спуститься и не вывести машину, дорогой? Я уже практически готова, — миссис Велш носилась по комнате в поисках нужных вещей.
Мистер Велш весьма неодобрительно хмыкнул и раздраженно ответил: «Хорошо», потом обернулся к дочери и произнес положенные слова:
— Спокойной ночи, Гарриет. Ложись вовремя. Будь хорошей девочкой. Не устраивай никаких проблем мисс Голли.
— Ее сегодня нет, — Гарриет села.
— Нет, дорогой, сегодня она с кухаркой, это четверг. Иди, выведи машину.
— ХОРОШО, — громовым голосом произнес мистер Велш и выскочил из комнаты.
— Ну, — сказала Гарриет. Она уже чувствовала, как наступающая в доме тишина обволакивает уши.
Она елозила ногами, вычерчивая на ковре какие-то узоры, пока мама не кончила собираться и не прошла мимо нее к двери, оставляя после себя аромат духов. Она спустилась вслед за матерью вниз и заставила себя перетерпеть поцелуй у входной двери.
— Будь хорошей девочкой…
— Знаю, знаю, никому не создавай проблем, иди в постель вовремя и не читай под одеялом, — противным голосом закончила Гарриет.
Миссис Велш рассмеялась, снова поцеловала дочь и ущипнула ее за щеку.
— Хорошо, дорогая, желаю приятно провести время, — с этими словами она выплыла за дверь.
«Это что-то новенькое», — подумала Гарриет. Она захватила книгу и спустилась на кухню, где кухарка читала журнал.
— Ну и дела, — Гарриет уселась за стол.
— Хочешь ужинать? — пробормотала кухарка.
— ДА! — изо всех сил заорала девочка. Молчание в доме было оглушающим.
Гарриет пыталась не заснуть, дожидаясь Оле-Голли, но не смогла.
На следующий день, после школы, она, прежде чем идти на кухню, зашла в комнату к няне. Гарриет так разбирало любопытство, что она даже была готова нарушить привычный распорядок дня. Она как бы невзначай встала в дверях, отрезая Оле-Голли путь к чашке чая.
— Что такое? Как ты быстро справилась с печеньем! — улыбнулась та.
— Нет, я еще не начинала. Ты хорошо провела время? — Гарриет попыталась произнести вопрос как можно равнодушнее.
— Что? А, вчера? Просто замечательно, — еще шире расплылась в улыбке Оле-Голли.
— ДА? — изумилась Гарриет.
— Конечно, а почему бы и нет? Я посмотрела великолепный фильм, а перед тем прекрасно поужинала… — Оле-Голли направилась вниз.
— А что ты ела? — перегнулась через перила девочка.
— Какие-то такие венские сосиски, которых раньше никогда не пробовала, очень вкусные, с картошкой. Просто замечательный был вечер, — с этими слова Оле-Голли исчезла внизу.
Гарриет постояла минуту, напряженно думая. Потом медленно пошла в свою комнату. Ей было необходимо немедленно сделать несколько записей в блокнот.
В ЭТОЙ ШТУКЕ, КОТОРАЯ НАЗЫВАЕТСЯ «ЛЮБОВЬ», ЧТО-ТО ЕСТЬ. ПРИДЕТСЯ ОБ ЭТОМ ХОРОШЕНЬКО ПОДУМАТЬ, НО НЕПОНЯТНО, ДО ЧЕГО Я ДОДУМАЮСЬ. МОЖЕТ, ОНИ ВСЕ ПРАВЫ, ГОВОРЯ, ЧТО ТУТ ЕСТЬ ТО, ЧЕГО Я ВСЕ РАВНО НЕ ПОЙМУ, ПОКА НЕ СТАНУ СТАРШЕ. НО ЕСЛИ ПРИ ЭТОМ НУЖНО ЛЮБИТЬ ВЕНСКИЕ СОСИСКИ, НЕ УВЕРЕНА, ЧТО МНЕ ЭТО ПОНРАВИТСЯ.
Она захлопнула блокнот и побежала вниз.
Вечером, когда они с Оле-Голли смотрели кино по телевизору и одновременно играли в шашки, Гарриет заявила, думая о Гаррисоне Витерсе:
— Когда люди все время одни, мне их жалко.
— «И думы одинокий час блаженством наполняет нас», — спокойно произнесла Оле-Голли.
— Кто это?
— Вордсворт, «Одиноким облаком брожу».
— Ну а ты?
— Что я?
— Тебе их жалко?
— «Как сладко, как мимолетно сладко одиночество».
— А это?
— Уильям Купер, «Отдохновение».
— Оле-Голли, — повысила голос Гарриет, — ты пытаешься мне что-то сказать?
— Да.
— Тогда объясни.
— «Одиночество — страж посредственности и суровый друг гениальности».
— ЧТО ЭТО? — Гарриет уже почти кричала.
— Эмерсон, «Нравственная философия».
— ОЛЕ-ГОЛЛИ, — Гарриет встала. Она действительно страшно рассердилась. — Так тебе жалко или не жалко тех людей, которые одиноки?
— Нет, — ответила та, вопросительно глядя на девочку, — нет, мне не жалко.
— А мне жалко, — сказала Гарриет и снова села, а няня продекламировала:
Всего превыше: верен будь себе.
Тогда, как утро следует за ночью,
Последует за этим верность всем.
«Иногда мне хочется, чтобы она просто заткнулась», — подумала девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24