Когда прозвенел звонок, она поднялась и, словно робот, зашагала обратно в класс.
Все пытались войти в дверь разом. Карри Андрюс была прямо перед Гарриет. Не раздумывая, Гарриет опытным жестом ущипнула ее за ногу. Карри издала ужасающий вопль и огляделась кругом. Лицо ее побагровело.
Гарриет смотрела прямо вперед. Никто и не подумал на нее, потому что она сроду не щипалась. Сама Карри, по правде сказать, иногда щипалась, но более всего манерой бесперечь щипаться была известна Мэрион Хоторн. Карри потянулась вперед и стукнула Мэрион по голове, хотя между ними стояло еще четыре человека, и Мэрион не имела никакой возможности ущипнуть ее. Завязалась нешуточная драка, а Гарриет выскользнула из толпы и вошла в математический класс.
Она сидела, с несчастным видом глядя прямо в глаза мисс Харрис, пока остальные входили в класс. Мисс Харрис, убедившись, что блокнота нет, пыталась дружелюбно улыбнуться девочке, но та отвела глаза.
Без блокнота было нечего делать, как только слушать мисс Харрис. Поскольку раньше она никогда не слушала, то сейчас совершенно потерялась. Мисс Харрис бубнила и бубнила про какой-то мост. Все записывали в тетради кучу каких-то цифр. Гарриет тоже записывала, но цифры не имели абсолютно никакого смысла. После этого все занялись воодушевленной дискуссией о продаже и покупке бараньих отбивных.
Гарриет сложила листок бумаги и опять-таки безо всяких предварительных раздумий послала голубка прямо в ухо Спорти. Тот ойкнул, но быстро оправился. При ближайшей возможности он огляделся. Гарриет злобно взглянула на него. Он на мгновенье задержал на ее лице взгляд, полный недоумения и страха, и тут же быстро отвернулся.
Теперь дело дошло до неудобоваримого обсуждения каких-то кораблей и того, сколько морских узлов они прошли. Гарриет пыталась думать, но у нее ничего не получалось. Она как-то невзначай бросила карандаш прямо в лицо Эллин.
Эллин пришла в полнейший ужас и, когда увидела, что Гарриет глядит на нее, разразилась громким и нелепым младенческим плачем.
Прозвенел звонок, и пока мисс Харрис пробиралась к Эллин, Гарриет уже выскочила из класса и пошла вниз. Она побежала домой, ворвалась в дом, понеслась на кухню и — бум — врезалась в кухарку.
— Как это тебе удается каждый день? Они что, нацеливают тебя из школы прямо в меня?
— Дай мне, пожалуйста, мой блокнот.
— Какой блокнот?
— Что такое? Мой БЛОКНОТ. Мой БЛОКНОТ, — Гарриет на мгновенье впала полнейшую панику.
— Послушай, сначала извинись за то, что ты меня чуть с ног не сбила, — кухарка стояла, руки в боки, как будто ей абсолютно некуда было спешить.
— Я извиняюсь.
— Хорошо, — кухарка неуклюже повернулась и сунула руки в раковину, полную посуды.
— Мой БЛОКНОТ, — завопила Гарриет.
— Хорошо, хорошо. Даже не можешь подождать минутку, пока я смою мыло с рук.
— Нет, нет, я не могу ждать, я хочу блокнот прямо СЕЙЧАС.
— Хорошо, хорошо, — кухарка вымыла руки, вытерла их и полезла под мойку.
Откуда-то из глубины она вытащила блокнот, слегка заляпанный средством для чистки сковородок.
Гарриет схватила блокнот и помчалась наверх.
— Эй, а как насчет печенья с молоком?
Гарриет даже не слышала. Она вбежала к себе в комнату и бросилась на кровать. Минутку тихо полежала, с почтением разглядывая блокнот, а потом открыла его. Ее не оставлял ни на чем не основанный страх, что блокнот окажется пустым, но вот ее почерк, уверенный, и даже в чем-то красивый. Она схватила ручку и почувствовала, как мысли милосердно текут быстрым потоком, проскакивая через ее голову прямо на кончик пера и на бумагу. «Как хорошо, — подумала она, — а то я уже боялась, что у меня все мысли высохли». Она сделала несколько записей о том, что чувствовала, смакуя радостное ощущение в кончиках пальцев, скользящих по бумаге, невероятное облегчение возможности самовыражения. Скоро она села и принялась изо всех сил думать, а потом записала:
ЧТО-ТО НА САМОМ ДЕЛЕ СО МНОЙ ПРОИЗОШЛО. Я ИЗМЕНИЛАСЬ. Я НЕ ЧУВСТВУЮ СЕБЯ САМОЙ СОБОЙ. Я НЕ СМЕЮСЬ И НЕ ДУМАЮ НИ О ЧЕМ ВЕСЕЛОМ. Я ТОЛЬКО СНОВА И СНОВА ОЩУЩАЮ ЗЛОБУ. МНЕ ХОЧЕТСЯ ПРИЧИНИТЬ БОЛЬ КАЖДОМУ, ПРИЧЕМ ИМЕННО ТАК, КАК ЕМУ БУДЕТ БОЛЬНЕЕ ВСЕГО.
Потом она составила список:
МЭРИОН ХОТОРН: ЛЯГУШКИ. ПОЛОЖИТЬ НА ПАРТУ, ЗМЕЯ БЫЛА БЫ ЕЩЕ ЛУЧШЕ.
РЭЧЕЛ ХЕННЕССИ: ЕЕ ОТЕЦ, СПРОСИТЬ, КУДА ОН ДЕЛСЯ.
ЛАУРА ПЕТЕРС: ВОЛОСЫ, ОТРЕЗАТЬ ИХ ИЛИ СДЕЛАТЬ ЛЫСОЕ МЕСТО.
ПИНКИ УАЙТХЕД: ЗЛОБНЫЕ ВЗГЛЯДЫ, ЭТОГО С НЕГО БУДЕТ ДОСТАТОЧНО.
КАРРИ АНДРЮС: НАВРАТЬ ЕЕ ОТЦУ КАКИЕ-НИБУДЬ ГАДОСТИ ПРО НЕЕ.
ЭЛЛИН ХАНСЕН: НЕНАВИДИТ ДРАТЬСЯ. УДАРИТЬ ЕЕ.
ДЖЕНИ: СЛОМАТЬ МИЗИНЕЦ.
СПОРТИ: ДРАЗНИТЬ ДЕВЧОНКОЙ И РАССКАЗАТЬ ВСЕМ, ЧТО ОН ЧИТАЕТ ПОВАРЕННЫЕ КНИГИ.
МАЛЬЧИК В МАЛИНОВЫХ НОСКАХ: ???????
Для него она ничего не могла придумать, такой он был скучный. «Хорошо, — решила она, — завтра понаблюдаю».
На следующий день в школе Гарриет сосредоточилась на задуманном. Она настолько была этим поглощена, что совершенно не могла заниматься. Она заговорила один-единственный раз за весь день, когда спросила Рэчел Хеннесси, почему ее отец с ними не живет. Вернее, она спросила как бы между прочим:
— У тебя ведь нет отца, правда, Рэчел?
Рэчел взглянула на нее в ужасе и заорала:
— А вот и ЕСТЬ.
— А вот и нет, — быстро возразила Гарриет.
— А вот и есть, — закричала Рэчел.
— Ну, тогда он тебя не любит.
— А вот и любит.
— Тогда почему он с вами не живет?
Тут Рэчел разрыдалась.
На следующий день она сразу после завтрака направилась в парк. Долго ползала под кустами, пока не нашла лягушку. Это была крохотная лягушка, скорее всего лягушонок. Осторожно, чтобы не раздавить, Гарриет подняла его и положила в карман джемпера. Потом побежала в школу, придерживая рукой карман, чтобы лягушонок не мог выскочить. Она вбежала в класс, открыла крышку парты, за которой сидела Мэрион Хоторн, и осторожно опустила туда лягушонка. Он разок подпрыгнул и недовольно уставился на девочку. Она в ответ тоже пристально поглядела на него. Она начинал ей нравиться, и девочка надеялась, что с ним в суматохе не случится ничего плохого.
Она тихонько, чтобы не испугать его, закрыла крышку парты и чопорно уселась на свое место. Тут пришли остальные. Пока они стояли, здороваясь друг с другом, Гарриет схватила прядь волос Лауры Петерс и мгновенно отрезала их заранее приготовленными ножницами. Лаура даже ничего не заметила. Она весело уселась за парту, не подозревая, что теперь у нее не хватает большой пряди волос. Гарриет радостно поглядывала на то место, где раньше были волосы.
Как раз в ту минуту, когда Спорти, который все видел, уже собирался сказать об этом учительнице, Мэрион открыла крышку парты.
Гарриет в жизни не видала такой суматохи и не слыхала подобного визга. Это было просто замечательно. Казалось, весь класс внезапно превратился в вулканическое извержение криков, визга, беготни и падающих тел. Сначала никто не понимал, что произошло. Мэрион так громко завопила, что все повскакали с мест. Потом, когда они увидали нечто, казавшееся маленьким коричневым пятнышком, прыгающим с парты на парту, на чье-то плечо, опять на парту, а оттуда к кому-то на руку, они окончательно потеряли головы, даже сами не зная, в чем дело. Посреди этой суматохи Гарриет тихо встала и отправилась домой.
Когда она вошла, кухарка тихим голосом спросила:
— Что это ты делаешь? Тебе не полагается быть дома.
— Я просто вернулась домой.
— Почему ты вернулась? — еще тише спросила кухарка.
— Почему ты говоришь шепотом? — заорала Гарриет.
— У меня в духовке печется пирог, — прошептала кухарка. — Он через минуту будет готов. Не прыгай тут, не топочи ногами и не кричи, иначе он осядет.
Гарриет застыла, пережевывая отличную идею. Безо всякого предупреждения она ринулась на середину кухни, опрокинула стул и принялась скакать на месте, изо всех сил топоча ногами.
Кухарка пронзительно завопила и бросилась к духовке.
— Смотри, что ты наделала, ты, ужасное создание. Все, это последняя капля. Я увольняюсь. Если я останусь тут с тобой еще на один день, я помешаюсь окончательно и бесповоротно, а это не стоит тех денег, которые мне здесь платят.
Гарриет вышла из кухни.
Кухарка стояла и смотрела на осевший пирог. Он лежал на противне, плоский, как будто на него кто-то сел.
— Что-то с этим домом неладно. Так плохо еще никогда не было. Миссис Велш уж точно все от меня услышит, со всеми подробностями.
Гарриет весь день пролежала у себя в комнате. Она не смотрела в окно, не читала, не писала в блокноте. Она просто лежала, глядя в потолок. В голове у нее бесконечно крутилось одно-единственное имя: Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли, как будто сам звук этого имени мог заставить Оле-Голли появиться.
Позже, днем, она слышала, как кухарка кричала на ее мать:
— Я увольняюсь, говорю я вам. Я устала, что на меня каждый день налетают, что на меня орут, а теперь из-за нее мой пирог осел — это уже последняя капля.
— Ну, пожалуйста. Не уходите сейчас. Вы нам так НУЖНЫ, — практически умоляла мама.
— За все деньги мира лишнего дня не останусь. Ухожу немедленно.
— Как насчет еще пяти долларов прибавки? Мне кажется, мы ясно видим, что делать…
— Лучше что-нибудь сделайте с Гарриет. Ужасно не хочется оставлять вас в беде, но если она еще раз на меня налетит или сыграет такую шуточку, как сегодня с пирогом, это все.
— Я понимаю.
— Я КУХАРКА, а не НЯНЬКА.
У себя в комнате Гарриет повторяла: «Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли».
— Конечно, я понимаю, прекрасно понимаю.
Кухарка с шумом вернулась на кухню, а мама отправилась наверх. Гарриет слышала ее приближающиеся шаги. Она продолжала смотреть в потолок. На потолке тени листьев от деревьев за окном складывались в очень интересный, непрестанно меняющийся рисунок.
— Гарриет, что такое с тобой происходит? — появилась в дверях мама. Гарриет не отвечала, а внутри продолжалась та же песня: «Оле-Голли, ну пожалуйста, ну пожалуйста, Оле-Голли».
— Гарриет, ты понимаешь, что у меня сегодня был за день? Мне позвонили, когда я была у парикмахера, и потребовали, чтобы я немедленно явилась в школу. Пришла туда и услышала, как ты провела утро. Этой Лауре Петерс придется практически побриться наголо. Мэрион Хоторн отправилась домой совсем больная. Мисс Элсон чуть не плакала, такая она была взвинченная. Она, наверно, никогда от этого не оправится. Она сказала, что сумасшедший дом продолжался несколько часов. Потом я вернулась домой и узнала, что кухарка собирается увольняться. Ну, к счастью, мне удалось спасти ситуацию, но, Гарриет, это уже заходит слишком далеко. Ты собираешься сесть и поговорить со мной? Ты понимаешь, что делаешь?
Гарриет не двинулась. Песня, до того звучавшая внутри, остановилась, и она испытывала смутное чувство удовольствия, соседствовавшее с набухающей волной страха.
— Гарриет?
Девочка лежала недвижно.
Мама повернулась и вышла из комнаты со словами:
— Через час вернется твой отец. Если ты не желаешь разговаривать со мной, тебе придется разговаривать с ним.
Гарриет пролежала в комнате до вечера, наблюдая, как тени листьев меняются и исчезают. Она слышала, как отец вернулся домой.
— Я никак не могу с этим примириться. Я прихожу домой с работы, и единственное, чего хочу, это покоя, тишины и бокал мартини. Сегодня я вернулся, и что же вижу — ведерко со льдом не приготовлено, ты в полном помешательстве, из кухни на весь дом слышна эта негодяйская кухарка — так она орет. А тут ты еще мне говоришь, что пришлось повысить ей жалование на пять долларов! Объясни мне наконец, что происходит?
Послышалось долгое бормотание, а потом звук закрывающейся двери. Мама повела отца в библиотеку. Если кто-то хотел устроить кому-то скандал, библиотека была самым подходящим местом.
Она лежала в темноте и смотрела в пустоту. Она не осуждала отца за то, что он сердится. Но это все было так скучно. Иногда, когда она закрывала глаза, она видела какое-то желтое пятно. Она чуть не уснула. Тут на лицо ей упала полоска света, она чуть-чуть приоткрыла глаза и увидела, что в дверях стоит отец. Девочка снова закрыла глаза.
— Гарриет, ты спишь?
Она не пошевелилась.
— Гарриет, отвечай.
Гарриет продолжала лежать, едва дыша.
— Послушай, я прекрасно знаю, что ты не спишь. Я, бывало, то же самое проделывал со своим отцом. Так что ты лучше сядь и поговори со мной.
Гарриет мгновенно села, наклонилась и одним прекрасно рассчитанным движением бросила ботинок прямо в отца.
— Ну… это уже просто из рук вон… Тут что-то придется делать… Этот ребенок… Пойди сюда. Я считаю, лучше позвонить… — тут дверь крепко захлопнулась.
Гарриет продолжала лежать, будто никогда не двигалась, не бросалась ботинком, никогда не была несчастна, никогда не ловила лягушку. Она спокойно размышляла про себя — только подождите, когда я сломаю палец Джени. Потом внезапно она провалилась в сон. Поздно ночью девочка проснулась от того, что мама натягивала на нее пижаму и заправляла рубашку в штаны. Потом она снова блаженно заснула.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
На следующее утро Гарриет проснулась ужасно голодной, потому что накануне не поужинала. Она спустилась вниз прямо в пижаме и уселась за стол.
— Гарриет, поднимись и переоденься.
— Нет.
— Что значит нет? — в удивлении широко раскрыла глаза мама.
— Нет и все, просто нет.
— Сию минуту иди наверх, — сказал отец, — а не то получишь такую трепку, что вовек не забудешь.
Гарриет пошла наверх и оделась, потом спустилась вниз и снова села за стол.
Родители не заслонялись газетами и пристально смотрели на нее.
— Ты умылась?
— Нет.
— Тогда иди обратно и умойся.
— Нет.
— Гарриет, ты же всегда умываешься.
Молчание.
— Гарриет, иди наверх и умойся.
— Нет.
Отец посмотрел на мать:
— Как я вижу, мы не слишком быстро продвигаемся вперед. Но прежде чем мы все полностью погрузимся в новомодные идеи, могу ли я заметить, Гарриет, что тебе лучше сию же минуту подняться наверх и умыться, а не то ты целую неделю не сможешь сидеть на мягком месте.
Гарриет поднялась наверх и умылась. Почему-то все это доставляло ей непонятное удовольствие, и спускаясь вниз, она даже что-то мурлыкала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24