Гарриет вскочила и схватила пару сумок.
— А ты будешь счастлива с мистером Вальденштейном?
— Да. Очень. Не забудь маленькую сумку, — и Оле-Голли направилась вниз.
— А весело — быть замужем? — продолжала Гарриет, спускаясь.
— Откуда мне знать? Я еще никогда не была замужем. Однако я сомневаюсь, что это все время весело. Ничего не бывает все время весело.
— А вы собираетесь завести кучу детей?
— И любить их больше, чем тебя? Нет, конечно. Вероятно, я сначала еще немножко поработаю, пока мы не скопим побольше денег, еще кого-нибудь понянчу, но помни — на свете существует только одна Гарриет, — с этими словами Оле-Голли открыла дверь.
— Ну… ну, — Гарриет просто не знала, что сказать.
— Тебе пора идти работать, ты и так пропустила полдня и не сделала ни одной записи, — Оле-Голли выглядывала такси, казалось, она очень торопилась.
Гарриет бросилась няне на шею, обняла ее и крепко-крепко прижалась к ней.
— До свидания, шпионка Гарриет, — прошептала та ей на ухо. Девочка чувствовала, как к глазам подступают слезы. Оле-Голли сурово опустила ее на землю. — Никаких слез. Слезами меня не вернуть. Помни это. Слезы ничего не могут вернуть. Жизнь всегда борьба, и хороший шпион всегда готов сражаться. Помни это. И чтобы никакой такой чепухи. — Тут она взяла свои сумки и стала спускаться вниз по ступеням. Подъехало такси, и Оле-Голли исчезла прежде, чем Гарриет успела что-либо сказать. «Впрочем, — подумала девочка, — помнится, в тот момент, когда Оле-Голли наклонялась за сумками, я видела одну слезинку».
Вечером, сама укладываясь спать, после того как сама приняла ванну, она записала в блокнот:
Я ЧУВСТВУЮ ВСЕ ТО ЖЕ САМОЕ, КОГДА ВСЕ ДЕЛАЮ САМА, КАК И ТОГДА, КОГДА ОЛЕ-ГОЛЛИ БЫЛА ЗДЕСЬ. ВОДА В ВАННЕ ГОРЯЧАЯ, КРОВАТЬ МЯГКАЯ, НО ВНУТРИ МЕНЯ КАКАЯ-ТО СТРАННАЯ МАЛЕНЬКАЯ ДЫРКА, КОТОРОЙ РАНЬШЕ НЕ БЫЛО, КАК ЗАНОЗА В ПАЛЬЦЕ, НО ТОЛЬКО ГДЕ-ТО ЧУТЬ ПОВЫШЕ ЖИВОТА.
Потом она выключила свет и немедленно заснула, даже не пытаясь почитать.

Книга вторая


ГЛАВА СЕДЬМАЯ
На следующий день Гарриет не возвращалась домой до пяти вечера. Она просто не хотела идти домой и сначала занялась шпионским маршрутом, а потом пошла сыграть в «Монополию» с Джени и Спорти. Во время игры она была не в духе, поскольку ненавидела долго сидеть неподвижно. Джени и Спорти, наоборот, любили «Монополию». Джени разработала множество способов выиграть, а Спорти был увлечен всем, что касалось денег. В результате оба любили играть подолгу, но Гарриет никак не могла сосредоточиться.
Поднявшись по лестнице, она тихо постояла пару минут перед дверью. Дом хранил молчание. Мама куда-то ушла, отец еще не вернулся с работы. Кухня была так далеко, что кухарки не было слышно. Девочка еще постояла, прислушиваясь.
Все было совсем не так, пока Оле-Голли жила с ними. «Что-то такое есть в Оле-Голли, — подумала Гарриет, — что, даже когда она молчит, ты всегда знаешь, что она тут. Всегда чувствуешь, когда она дома». Гарриет взглянула туда, где была комната Оле-Голли. Комната стояла пустая и молчаливая, желтая дверь открыта настежь. Гарриет шагнула к двери. Стоя на пороге, она вглядывалась в пустоту прибранной комнаты. Она была почти так же хорошо прибрана, как при Оле-Голли. Только цветов не было. Оле-Голли всегда удавалось держать в комнате хоть веточку чего-то живого. Большого покрывала, расшитого цветами, на котором Гарриет любила прыгать, уже не было. «Оле-Голли забрала и покрывало», — подумала девочка.
Она побежала в свою комнату. Сначала ей казалось, что она вот-вот заплачет. Тогда она пошла в ванную и умылась, сказав себе, что плакать нехорошо. Оле-Голли этим не вернешь. Слезы ее не вернут.
Она решила почитать. «Как же я все-таки люблю читать, — подумала она. — Когда читаешь, весь мир становится больше, вроде того, как у Оле-Голли, когда мистер Вальденштейн сделал ей предложение. — Тут у Гарриет вдруг заныло в животе. — Тьфу на мистера Вальденштейна, зачем он ее забрал? Я что, снова собираюсь плакать?»
Входная дверь громко хлопнула, это вернулся отец, поняла Гарриет. Он всегда хлопал входной дверью, точно так же, как она. Громко хлопнув дверью комнаты, как можно громче топоча по ступенькам, девочка рванулась вниз и с размаху врезалась отцу в живот.
— Это кто тут такой! — он стоял, смеясь, высокий, в очках в роговой оправе, которые от удара чуть не свалились с носа. Он схватил ее и подбросил вверх. — Эй, ты стала тяжеловата для меня, старика! — Гарриет, хохоча, выворачивалась у него из рук, и он спустил ее обратно на пол. — Ну, сколько ты теперь весишь?
— Семьдесят пять фунтов.
— Ну и толстушка, я тебе скажу, ну и толстушка, — он поставил портфель и снял пиджак. — А где мама?
— Играет в бридж, — с особой интонацией произнесла Гарриет.
— Бридж. До чего же скучно. Как она может столько времени играть в такую дурацкую игру? И эти дурацкие люди, которые с ней играют, — пробормотал он себе под нос. Гарриет страшно нравилось, когда он так говорил сам с собой. Она знала, что он не с ней разговаривает, так что было очень забавно слушать.
— Что сегодня делал, папа?
— Так, возился с кучей разных фильмов.
— Принес мне афиш с кинозвездами?
— Гарриет М. Велш, я тебе не принес сегодня афиш с кинозвездами. Если сегодня и было что хорошего, так это то, что мне не надо было глядеть на подбородки престарелых кинозвезд. Как бы там ни было, эти прохвосты мне так урезали бюджет, что вряд ли я еще раз увижу хотя бы одну кинозвезду.
«Сегодня понедельник», — подумала Гарриет. Она внезапно вспомнила, как Оле-Голли однажды сказала: «Никогда ни к кому не лезь в понедельник, это тяжелый день, очень тяжелый».
Мистер Велш с газетой в руке направился в библиотеку.
— Как насчет того, чтобы создать немножко тишины, Гарриет?
— А разве кто-нибудь что-нибудь сказал?
— У меня такое чувство, будто я весьма отчетливо могу слышать твои мысли. А ну, пойди побегай, пока мама не вернется.
«Ой-ой-ой, — подумала Гарриет, — и впрямь, понедельник — день тяжелый». Отец подошел к бару и смешал себе коктейль. Гарриет на цыпочках вышла. Она вдруг вспомнила, что ей еще надо доделать домашнее задание, и вернулась к себе в комнату. Она подумала, что лучше этим заняться сейчас, до того как в полвосьмого по телевизору начнется кино. Гарриет не любила детских передач. Она никогда не понимала их смысла. Они казались ей какими-то туповатыми. Вот Джени смотрела их все и хохотала до упаду, но Гарриет они совершенно не смешили. Конечно, Джени еще смотрела все научно-популярные программы, все время делая какие-то записи. Спорти смотрел спортивные новости и кулинарные передачи, записывая рецепты, которые понравились бы его отцу.
Гарриет села за стол и вынула школьную тетрадь. Надо было сделать домашнее задание по математике. Математику она ненавидела. Ненавидела до глубины души. Она провела столько времени, ненавидя математику, что его почти не осталось на выполнение задания. Она этого задания не понимала, ну, ни единого слова. Она даже не понимала тех, которые его понимали. Она всегда смотрела на них с подозрением. У них что, есть какая-то часть мозга, которой у нее нет? А у нее что, в голове дырка вместо того места, где полагается быть математике? Она вытащила свой блокнот и записала:
У НАС ЧТО, У ВСЕХ ЕСТЬ МОЗГИ, КОТОРЫЕ ВЫГЛЯДЯТ ОДИНАКОВО, ИЛИ У НАС У ВСЕХ МОЗГИ РАЗНЫЕ И ВЫГЛЯДЯТ ТАК, КАК ГОЛОВА ИЗНУТРИ? ИНТЕРЕСНО, А ГОЛОВА ИЗНУТРИ ВЫГЛЯДИТ ТАК ЖЕ, КАК ГОЛОВА СНАРУЖИ? ИНТЕРЕСНО, А У ТЕХ ЛЮДЕЙ, У КОТОРЫХ НОСЫ ОДИНАКОВО ДЛИННЫЕ, И МОЗГИ ВЫГЛЯДЯТ ОДИНАКОВО? ИНТЕРЕСНО, ЕСТЬ ЛИ У ЭТИХ ЛЮДЕЙ ДЛИННОНОСАЯ ЧАСТЬ МОЗГА? У МЕНЯ ОЧЕНЬ КОРОТКИЙ НОС. МОЖЕТ, МАТЕМАТИКА ИМЕННО ТАМ И ДОЛЖНА БЫЛА БЫТЬ?
Она захлопнула блокнот и попыталась снова заняться математикой. Цифры плыли у нее перед глазами. Она посмотрела на большую фотографию Оле-Голли, где у нее довольно сильно выдавались вперед зубы.
Гарриет подняла голову, когда в комнату вошла мама.
— Как ты, дорогая? Работаешь?
— Нет, занимаюсь.
— А чем ты сейчас занимаешься?
— Математикой, — скривилась Гарриет.
Миссис Велш подошла к столу и склонилась на дочерью.
— Это же так интересно, дорогая. Математика была моим самым любимым предметом в школе.
"Ну вот, как всегда, — подумала Гарриет. — Оле-Голли никогда бы так не сказала. Оле-Голли всегда говорила: «Математика для тех, кто только и хочет, что все сосчитать. А другие хотят знать, что именно они считают». Так оно и было. Если бы только эти смешные маленькие значки были бы чем-нибудь еще, а не только смешными маленькими значками на листе бумаги!
— Ну-ну, детка, это же очень просто. Дай я тебе покажу.
Гарриет соскользнула со стула. Сколько бы ей ни показывали, и еще раз ни показывали, и снова ни показывали, ничего не изменится.
Миссис Велш, весьма довольная собой, уселась на стул. Вскоре она настолько увлеклась решением задачки, что совершенно забыла о Гарриет. Девочка наблюдала, как она работает. Поняв, что мама полностью занята задачей, она вытащила блокнот и принялась писать:
У МАМЫ КАРИЕ ГЛАЗА И КАШТАНОВЫЕ ВОЛОСЫ, А РУКИ У НЕЕ ВСЕ ВРЕМЯ ДВИГАЮТСЯ. ОНА ХМУРИТСЯ, КОГДА СМОТРИТ НА ЧТО-НИБУДЬ ВБЛИЗИ. У ПАПЫ КАРИЕ ГЛАЗА, А ВОТ ВОЛОСЫ ЧЕРНЫЕ. Я И НЕ ЗНАЛА, ЧТО ОНА ЛЮБИТ МАТЕМАТИКУ. МНЕ ДАЖЕ СТРАННО СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТО ОНА ЛЮБИТ МАТЕМАТИКУ. Я ЕЕ ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ, ЭТУ МАТЕМАТИКУ.
Мама подняла голову и улыбнулась Гарриет.
— Ну вот, — гордо сказала она. — Теперь понимаешь?
Гарриет кивнула. Так было лучше. Тогда она не будет в это углубляться.
— Ну все, пойди помой руки и спускайся к ужину.
— Можно мне поесть с вами?
— Да, дорогая. Мы сегодня поужинаем рано. Гарри измучен, и мне тоже уже хватает.
— Хватает чего?
— Ну, просто хватает. Такое выражение. Это значит, что я устала, — и она вышла из комнаты.
Гарриет записала в блокнот:
ХВАТАЕТ? НАДО ОБ ЭТОМ ПОДУМАТЬ.
* * *
Когда Гарриет легла в постель, она еще полночи читала, потому что никто не догадался забрать у нее фонарик, как всегда делала Оле-Голли. «Они мне позволяют читать хоть всю ночь», — подумала в конце концов девочка, отложила книгу и, выключив фонарик, грустно лежала в постели, чувствуя себя всеми забытой.
На следующее утро Гарриет проснулась с ощущением, что Оле-Голли снилась ей всю ночь напролет. Еще лежа в постели, она схватилась за блокнот.
ИНТЕРЕСНО, А ТЕ, КТО МНЕ СНЯТСЯ, ТОЖЕ ВИДЯТ МЕНЯ ВО СНЕ?
Она полежала минутку, обдумывая эту мысль. Тут вдруг вспомнила, что сегодня будут распределять роли в рождественском представлении. Гарриет ни за что не хотела опаздывать, потому что тогда ей достанется какая-нибудь дурацкая роль. В прошлом году ей пришлось играть одну из овечек.
Как бы Гарриет ни торопилась, она все равно делала все, что положено делать утром. Она настолько любила, чтобы все всегда было то же самое, что Оле-Голли даже приходилось проверять, чтобы девочка не надела вчерашнее платье. Гарриет казалось, что одежда сидит лучше, если ее немножко поносишь.
Одевшись, она помчалась вниз в столовую, откуда мама немедленно отослала ее обратно наверх, потому что она забыла умыться. «Как можно помнить такие мелочи, — удивлялась Гарриет, — Оле-Голли всегда все помнила» . После завтрака она сделала несколько беглых заметок в блокноте — о погоде, о кухарке, о том, какой галстук сегодня у отца и тому подобных мелочах. Потом собрала учебники и отправилась в школу. Она сделала еще несколько записей в блокноте, наблюдая за учениками, входящими в школу. Все постоянно приставали к ней с вопросом, что это она такое записывает. Гарриет в ответ только хитро улыбалась, отчего они с ума сходили от ярости.
Гарриет делала школьные задания быстро и обычно писала свое имя, Гарриет М. Велш, со множеством закорючек. Она любила писать свое имя. Она вообще любила писать и в особенности свое имя. Она только собралась написать его на верху страницы, как опять вспомнила, что сегодня будут распределяться роли в рождественском представлении.
Мисс Элсон вошла в класс, все встали и сказали: «Доброе утро, мисс Элсон». Учительница наклонила голову и произнесла: «Доброе утро, дети». Тогда все сели и принялись щипать друг друга.
Спорти перебросил Гарриет записку, которая гласила: «Говорят, будет пиратский танец. Давай постараемся попасть туда, если уж это все равно придется делать».
Гарриет ответила: «Конечно, а то они тебя вообще выкинут».
Спорти написал: «У меня нет никакого рождественского настроения».
Гарриет ответила: «Мы должны притворяться».
Мисс Элсон встала посреди класса и попыталась призвать детей к порядку. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Она в сердцах бросила тряпку для стирания мела на доску, отчего поднялось облако пыли и она страшно расчихалась, а все остальные дружно рассмеялись. Тогда она сделала ужасно суровое выражение лица и уставилась куда-то в середину прохода между партами. Это всегда действовало безотказно.
— Ну, дети, — начала она, когда в классе воцарилось молчание, — сегодня мы займемся рождественским представлением. Во-первых, давайте обсудим, что бы нам хотелось сделать. Думаю, не стоит долго объяснять, что этот день для нас значит. У нас только один новый ученик, который может этого не знать. — Мальчик в малиновых носках страшно смутился. — Наверно, будет достаточно просто упомянуть, что это представление — возможность показать родителям, чему мы научились. Теперь, если у кого-то есть предложения, поднимите руки.
Спорти немедленно поднял руку:
— Как насчет пиратов?
— Неплохая мысль. Я ее запишу, Саймон, но мне кажется, я слышала, что четвертый класс собирается быть пиратами. Кто следующий?
Следующей была Мэрион Хоторн. Гарриет и Спорти переглянулись, стараясь, чтобы их лица ничего не выражали. Марион сказала:
— Я предлагаю, мисс Элсон, сделать представление по Троянской войне. Это сразу всем покажет, что мы выучили.
Мисс Элсон улыбнулась:
— Прекрасная мысль, Мэрион. Я непременно ее запишу.
Гарриет, Спорти и Джени громко застонали. Джени встала:
— Мисс Элсон, будет уж точно нелегко построить троянского коня, но еще труднее будет засунуть туда всех нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24