— Не волнуйтесь, Сергей Тимофеевич. Я не собираюсь ничего предпринимать без вашего на то согласия. Текст интервью, когда он будет подготовлен, вы получите на утверждение и сможете показать своим советникам. Если им что-то не понравится, они смогут внести свои коррективы.
Баранова отпустило, он вздохнул с облегчением и заметно расслабился.
— Ну, тогда можно и водочки заказать. Приятно иметь дело с профессионалами.
Наталья в знак согласия улыбнулась. Она была все в том же строгом костюме со слегка укороченной юбкой.
— Итак, я включаю диктофон; — напомнила она, слегка поправив очки, после того, как депутат выпил первую рюмку.
— Валяйте, — махнул рукой Баранов, — выпытывайте у меня все, что угодно. Выложу как на духу. — "Приятно, когда тобой интересуется такая милашка, — подумал он. — Пусть даже в силу служебных, так сказать, обязанностей…
Впрочем, еще не вечер".
— Сергей Тимофеевич, я знаю, что вы родились в Томске. Никогда там не бывала, и вообще дальше правого берега Волги меня судьба не заносила.
Расскажите, что за город ваш Томск. Ведь это — Сибирь, тайга, романтика…
— Ну, насчет романтики… Ее там не много. Томск — обычный большой город, где много учебных заведений, театры и все атрибуты цивилизованной жизни.
О тайге там напоминают только комары, летом от них просто спасу нет.
— А зимой, наверно, знаменитые сибирские морозы?
— Что есть — то есть. Без полушубка и валенок зимой у нас не обойтись.
Да и то: ведь тайга рядом, начинается прямо за окраинами.
— Та самая дикая и непроходимая тайга, о которой рассказывают легенды?
— Именно та, Наташа, и легенд про нее — хоть отбавляй. У нас в округе до сих пор в скитах живут старообрядцы, которые давно порвали с цивилизацией и до сих пор стараются не иметь никаких контактов с внешним миром.
Один-единственный раз решили обратиться за помощью к государству. Это было в восьмидесятых годах. На них тогда стали совершать нападения беглые заключенные.
А наши старообрядцы живут по библейским заповедям — не укради, не убий. Так что сами себя они защитить не могли.
— Беглые заключенные? — почти с испугом переспросила Наталья.
— Вижу, вам страшно, — самодовольно рассмеялся Баранов и налил себе водки. — У нас же это — дело обычное. Томск вообще построен каторжанами. Это один из самых древних городов в Сибири — ему уже почти четыреста лет. Через него когда-то проходил главный сибирский тракт. Тогда Томск был столицей Сибири. Сейчас у нас, конечно, не столичный город — и только потому, что Транссибирскую магистраль провели через Новосибирск, до которого от нас километров шестьсот. Но мы держимся. А когда-то Томск был богатейшим городом…
Баранов, очевидно, сел на своего любимого конька и принялся долго и с азартом рассказывать про свой затерянный среди сибирских просторов родной город. Глаза его горели, он страстно жестикулировал, но Наталье очень скоро стало скучно.
— Да что вы все про город да про город? — перебила она его. — Расскажите про себя, Сергей Тимофеевич.
Баранов слегка осекся. Ему понадобилось время, чтобы сменить тему.
— Про себя? Ну что ж… Вокруг, знаете ли, тайга. А тайга — это охота.
У нас все мужчины с самого детства — охотники, да и женщины, в общем, тоже. И это неудивительно. Ведь что такое охотник? Это человек с ружьем. А в тайгу без оружия — носа не сунь. Даже школьники в походы с ружьями ходят. Это, конечно, не есть хорошо, — слегка смутился Баранов, — но такова жизнь, таковы наши сибирские реалии. Так что если хотите дать мне самую меткую характеристику одним словом, то вот вам подсказка: я — охотник!
Наталья с почти неподдельным уважением посмотрела на депутата.
— Я думаю, Сергей Тимофеевич, вскоре нашу страну ожидают большие перемены. Наконец-то политику решили взять в свои руки настоящие мужчины, закаленные суровым сибирским климатом, крепкие, выносливые, как медведи.
Баранов расцвел от удовольствия:
— Вы мне льстите, Наташа.
— Ничуть. Ведь о сибиряках ходят легенды. О крепких, мужественных охотниках, способных постоять за себя и за свою страну. В общем, вы в меня вселили уверенность в том, что Россия не только встанет на ноги, но и в скором будущем превратится в одно из самых мощных и сильных государств мира.
— Россия и так одно из самых мощных и сильных государств мира, — поправил ее Баранов.
Глава 10
С обеда майор Старостин крутился в театре. Заглянул в отдел кадров, поговорил с начальником — полковником в отставке, поинтересовался, где можно найти художника Сретенского, и направился к нему. Но, заглянув в декораторскую и увидев молодого «отвяза» с волосами, собранными в хвост, и портретом еще одного волосатика на груди, говорить с ним тут же расхотел.
«Знаем мы этих молодых художников, — подумал майор, сделав саркастическое ударение на последнем слове. — Интеллектуалы, вашу мать! С такими можно говорить только в камере для допросов, кинув предварительно на ночку к „быкам“. А так начнет запрягать про свои философии, со смиренным видом кичиться прочитанными заумными книжками, словно я — полный идиот, а он — Гегель, японский городовой! Нет уж, оставим этого интеллектуала напоследок, а начнем с кого-нибудь попроще…»
В дверь гримерки осторожно постучали. Валентина, читавшая роман из серии «Детектив глазами женщины», с неохотой оторвала взгляд от страницы, на которой главную героиню преследовал жуткий, отвратительный маньяк.
— Открыто!
На пороге нарисовался мужчина среднего роста в сером, невесть когда глаженном, пиджаке, при немодном галстуке с ослабленным узлом, верхняя пуговица светло-голубой рубашки была расстегнута. Его соломенного цвета волосы и красноватые, как у кролика, глаза вызвали у профессиональной гримерши не самые приятные ассоциации.
— Вам кого? — спросила она с легкой неприязнью., — Валентина Рагозина?
— Я. А вам что, собственно, надо?
Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и, развернув его, показал гримерше.
— Следователь уголовного розыска майор Старостин, — представился он.
— Ого!.. — удивленно протянула она, откладывая в сторону книгу. — А что я такого учинила, что мной интересуется МУР?
— Не беспокойтесь, — прищурив красноватые глаза, сказал следователь. — Даже если учинили, то мне об этом неизвестно.
— А зачем же я вам тогда понадобилась?
— Просто побеседовать.
— Да?.. — с сомнением покачала головой Валентина. — Знаем мы ваши беседы.
— Напрасно нервничаете, — успокоил ее Старостин. — Присесть можно?
— Пожалуйста, — махнула она рукой. Старостин повернул стул спинкой вперед и, положив на нее руки, сел.
— А закурить?
— Вообще-то в рабочих помещениях у нас не курят. Пожарники за это знаете как гоняют?
— Ну, с пожарниками мы как-нибудь договоримся, — усмехнулся Старостин, достал сигареты и закурил.
Валентина пошарила рукой под столом и поставила перед посетителем банку из-под растворимого кофе, наполовину заполненную окурками:
— Тогда и я закурю.
— Угощайтесь. — Старостин предложил ей «ЛМ», предупредительно щелкнув зажигалкой.
— Так что вас интересует? — затянувшись, спросила Рагозина.
— Расскажите мне о вашей сослуживице.
— Это о ком? О Наташке, что ли?
— О ней, о Мазуровой.
— А что она натворила?
— Это — секрет фирмы. Мне нужны подробности из ее биографии: кто она, откуда?
— У нее самой и спросите.
— Обязательно спрошу. Как только, так сразу. Но я должен к тому времени знать… Вдруг она врать вздумает? Одно дело слушать, как человек сам о себе соловьем заливается, и совсем другое — узнать, что думают о нем коллеги, сослуживцы…
— Ну конечно, — недоверчиво усмехнулась Рагозина, — я вам расскажу все, что о ней думаю, а вы потом ей доложите.
— Разговор у нас с вами, Валентина, сугубо конфиденциальный. Башку даю на отсечение, что даже не заикнусь. Какой мне резон докладывать Мазуровой, что о ней думают?
— Кто вас разберет… Да и что я могу рассказать? Кто она, откуда? В личном деле посмотрите, отдел кадров еще работает.
— Я уже там был. Но прикиньте сами. Валя, — сфамильярничал следователь, — что можно узнать из личного дела? Год, место рождения… Родилась в 1972 году в Риге Латвийской ССР — вот и все данные. Образование — технологический техникум, не замужем, прописана в Москве с 1993 года. Как по такой ерунде можно судить о человеке? .
— А вам психологический, так сказать, портрет нужен?
— Что-то в этом роде, что-то в этом роде. Валентина фыркнула и пожала плечами. Она глубоко затянулась, выпустила дым и неопределенно покачала головой:
— Да мы с ней, в общем, только по работе знакомы. А так — чаи вместе не гоняем. Возраст у нас разный.
— Бывает, люди разных возрастов сходятся.
— Не тот случай. Отношения у нас почти исключительно рабочие. Я — женщина семейная, у меня муж, дети, дом, хозяйство. А она, можно сказать, соплячка, вертихвостка, извините за выражение.
— Вот-вот, — одобрительно кивнул Старостин, — уже ближе к телу.
— К телу? Ха-ха-ха… — рассмеялась Валентина. — Ну, вы тоже дали! Она свое тело очень высоко ценит. Тут к ней и кинорежиссеры захаживают, и бизнесмены богатые на «шестисотых» «мерсах» заезжают, а она их всех, по-моему, очень успешно динамит.
— Так, может, она… того… Мужчин не особо привечает? — позволил себе прозрачный намек Старостин.
— Я бы этого не сказала, — уверенно заявила гримерша. — Вы понимаете, у нас тут театр оперы и балета, всякие «голубые» и «розовые» чувствуют себя здесь как дома, никто ни от кого своих истинных наклонностей особенно не скрывает.
Бывает, конечно, что человек много лет жил в браке, обзавелся детьми, а потом вдруг выяснялось… Но это редко. А так… — Она несколько оживилась. — Могу даже один случай рассказать. Вот был у нас один дирижер… Фамилию называть не буду, сами понимаете почему. Женатый, супруга — кандидат наук, очень приличная женщина, двое детей. А как подросли ребятишки, отправил он их учиться за границу, так и загулял. Жену бросил, поселился на даче с одним нашим солистом балета. Теперь вот счастливо сожительствуют, и весь театр об этом знает.
— Это все, конечно, очень интересно, — кашлянул следователь, — но мы отклонились от темы.
— Почему? — удивилась Валентина. — Нисколько не отклонились. Это я вам к тому рассказываю, что ничего у нас не скроешь. Если бы за Наташкой что-нибудь такое велось, об этом на следующий день последний алкаш, монтировщик сцены знал бы. Чего нет, того нет, врать не буду. А с мужиками она держит себя гордо, вольностей им не позволяет.
— Откуда такая уверенность? Только что заявляли, что отношения у вас чисто рабочие. А вдруг вне работы Мазурова…
— Ерунда! — отмахнулась Валентина. — Я же вам и другое сказала: у нас в театре ничего от коллектива не скроешь. Видели ее много раз в ресторанах с солидными мужчинами, и всегда — с разными. Я думаю, она их просто «стрижет».
Знаете, как всякая молодая девчонка на малооплачиваемой работе. Вы думаете, какие у нас оклады? Скажу — не поверите. Со всеми премиями и надбавками в месяц даже тысячи не получается. Разве на такие деньги проживешь? Хорошо, у меня муж в автосервисе работает. А ей-то, незамужней, каково? Ладно, обычной бы себя считала, а то она же у нас красивая… — не без ехидства протянула Рагозина. — Выглядеть хочется, одеваться, понимаете ли…
— Да, на такую зарплату по ресторанам не разгуляешься, — согласился Старостин. — А что ж она в таком случае на такой работенке делает? Могла бы найти что-нибудь поденежнее.
— А, — отмахнулась Валентина, — блажь все это. Любит она, конечно, театр. Да у нас тут все его любят. Это как болото — один раз попал, уже не выкарабкаешься. А Наташка еще и об актерской карьере мечтает. Вообще-то задатки у нее есть, — сквозь зубы признала Валентина, — только вряд ли из нее что-нибудь дельное получится. Я ей сколько раз советовала: брось дурное, Наташка, выбери себе богатого мужика, выходи за него и живи как за каменной стеной. Так нет же! Она все со своими детскими мечтами носится. Скучно ей с бизнесменами. Вот так и окажется когда-нибудь у разбитого корыта. Годы-то идут, красота — она дело уходящее. Вот я тоже в молодости красавицей была.
— Вы и сейчас, Валюша, ничего, — польстил ей Старостин.
Валентина густо покраснела.
— Будет вам, — махнула она рукой. — Какая из меня красавица?
— Нет-нет, я серьезно. Кстати, Мазурова ничего не рассказывала о своей семье, родителях?
— Если бы мы были близкими подругами, может, и рассказала бы, а так она все больше помалкивает. Знаю только, что вроде сама из Риги, сирота, воспитывала ее, кажется, тетка, которая тоже работала в театре. Так что, можно сказать, она у нас из богемной среды.
(Наталья на всякий случай говорила всем, что родом из Риги.) — А поподробнее?
— Подробностей не знаю. Может, она чего кому и рассказывала, только не мне.
Старостин уцепился за последние слова.
— А кому в театре она могла рассказывать о себе?
— Наташка у нас гордая, водится все больше с примадоннами. Не знаю, в близких подругах или нет, но в гости к ним захаживает. И чего только они ее терпят?
— Кто конкретно?
— Лена Добржанская, балерина, и Инесса Рождественская — певица. Вот, в общем, и все.
— Сергей Тимофеевич, добрый день. Вам звонит журналистка Мазурова Наталья. Вы меня помните?
— Как же я могу вас забыть, Наташенька! — Голос депутата показался ей слегка возбужденным. — Очень рад вас слышать.
— Вы, наверное, заняты? Я вас не отрываю от важных государственных дел?
— Когда звонит такая прелестная дама, государственные дела могут подождать.
— В общем-то, я тоже по делу. Хотела сказать, что моя работа над материалом близится к завершению, но мне нужно уточнить некоторые детали. Не могли бы вы уделить мне еще совсем немного времени?
— Почему же немного? Я могу вам уделить его столько, сколько потребуется. Тем более что это в моих же интересах.
— Тогда как бы нам встретиться? Может быть, я подъеду?
— Погодите, Наташа. У меня есть идея. Вы, наверное, знаете, что в Москву приезжает Патрисия Каас? Вам нравится эта певица?
— Очень, — не колеблясь, сказала Наталья, хотя на самом деле терпеть ее не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44