— Правда, Дашевский сегодня цельный панегирик выдал: какой я, оказывается, банку необходимый человек.
— Необходимый! — желчно повторил Панкратьев, будто только и дожидался словца, за которое можно зацепиться. — Все мы необходимы, пока из нас прибыль выжать можно. А по большому счету, кому на хрен нужны? Вот подыхаю. А из банковского руководства никто не зашел. Именно потому, что знают, — подыхаю. Стало быть, как объект прибыли кончился. И нечего на него время тратить. — Ты уж как-то совсем мрачно, — неуверенно возразил Коломнин.
— Отнюдь. Да если б и зашли. С чем? О чем говорить? И им, и мне — одна неловкость. Часто вспоминаю твои накачки: требования о соблюдении корпоративной честности.
— Накачки?!
— То есть ты-то как раз от души говорил. Только и другие те же слова произносят. Слова одни. А понимает под ними каждый свое. Для того же Дашевского есть честность для служащих — «Я вас содержу. И потому требую передо мной честности. А ко мне все это не относится. Потому что я вам ничем не обязан. Сегодня выгодно — честен. Завтра станет невыгодно — что ж? Я своему слову и своим деньгам хозяин». Не так, скажешь?
— Не скажу, — Коломнин со свежей силой припомнил сегодняшний разговор.
— То-то. Другие-то, вроде Паши Маковея, повертче нас с тобой оказались: слова словами, а каждый торопится от пирога куснуть втихую.
— Ты что, себя с Маковеем равняешь?
— Да не равняю. Мне за ним не угнаться, — Панкратьев достал из-под подушки платок, отер влажный лоб. — Но, может, так и надо жить, чтоб каждый под себя? Для семьи. Вот я сейчас соскочил с подножки. Весь из себя честный. И что? Знаешь, сколько после моей смерти моим останется?.. Эу, Серега! Похоже, я тебя в транс вогнал? Ты не злись, что я на тебя наехал. Просто подвернулся. Лежишь тут, понимаешь, как сыч подыхающий, и — прокручиваешь, прокручиваешь. И один вопрос: для чего все было? И для кого? Когда нас много, мы все и про себя, и друг про друга понимаем. И объяснить чего хошь можем. А умираем-то поодиночке. И тут уж иная цена словам.
Коломнин молчал. Наверное, в другое время и возразил бы. Может, наорал. Не заржавело бы. И убедил. Прежде всего себя. Но теперь перед ним лежал человек, перешедший черту между жизнью и смертью и как бы оглядывающийся с той стороны. И нечего было ответить такому человеку.
— Знаешь, «Нафту» мою решили кинуть, — вырвалось у Коломнина.
— И тебя?
— Нет. Мне как раз выплатят. Вопрос: «За что?». Я ведь людям в той компании слово давал, что вытащим. Поверили они мне.
— Так не сам. От банка.
— От банка. Но давал-то я. Такое чувство, будто «опустили» разом.
— Говоришь, чтоб выплакаться, или хочешь меня услышать?
Коломнин неопределенно пожал плечом.
— Тогда — хочешь-не хочешь — скажу. Не мути воду, Сергей Викторович. Бери, пока дают. Иначе — и здесь не получишь. И там — доведется, кинут. Кинут, не сомневайся! — уверил Панкратьев. — Потому что все они друг друга стоят. А мы меж ними. Как сортирная бумага, — для пользования. Или хочешь оказаться вроде меня? Знаешь, каково это, когда даже во вздохах родных чудится укор, что, мол, ты-то уходишь, а нас с чем оставляешь?
— Мальчишки! Заболтались, — в комнату вошла свежая супруга, обильно припудренная. — Как сегодня, Колюша?
— Много лучше, — просиял ей навстречу больной. — Просто физически ощущаю, как там внутри заживляюсь. И, ты знаешь, чувствую, аппетит возрождается.
— И отлично. Давно пора из меланхолии выбираться. А как гость насчет перекусить? Я как раз рыбку отварила. И коньячку по такому случаю откупорим. Не торопишься, надеюсь?
Требовательный голос ее совпал с тревогой в глазах Панкратьева.
— Само собой, останусь. Еще и не выпроводите, — в тон хозяевам ответил Коломнин, перед тем искавший предлога удалиться.
И с неожиданным лукавством подмигнул: как часто с ним бывало, решение пришло внезапно, будто исподволь.
Теперь он точно знал, что станет делать.
Кипр. Кипрский сюрприз
В прохладном, гулком от пустоты аэропорту Ларнака Коломнин живенько прошел пограничный контроль, обогнав перепившихся в самолете туристов. На вопросы пограничника ответил самым исчерпывающим образом: беспомощно развел руки. И ответ этот как ни странно удовлетворил. «Рашен!» — пробормотал пограничник и вернул паспорт.
Несколько раздосадованный очевидным пренебрежением, Коломнин продирался сквозь небольшую толпу встречающих с табличками. Самого его встречать не должны были: отель заказали банковские службы, а относительно переводчика договорились по телефону с адвокатом компании.
— Отец! — послышался ему оклик.
Коломнин неуверенно оглянулся, — из толпы людей в сбившемся поверх рубахи галстуке к нему подходил Дмитрий.
— Какими судьбами?
— Тебя встречаю. По указанию руководства, — Дмитрий затоптался, не решаясь поздороваться. Заметил, как Коломнин внимательно присмотрелся к золотистому цвету его кожи. На лице появилась робкая улыбка. — Успел на пляже потусоваться. Я здесь второй день. Готовил твой приезд.
Он попытался перехватить портфель отца. Но Коломнин без выражения отстранил протянутую руку, как бы напоминая сыну о происшедшем меж ними разрыве.
— И что тут готовить?
— Увидишь. Вообще-то поручено быть твоим переводчиком. — Ознобихин поручил?
— Николай Витальевич, — Дмитрий ощутил подоплеку вопроса и, как прежде, поджал губы. — Пойдем к такси. Нас ждет адвокат. А на вечер — я тут классный рыбный ресторанчик надыбал. Так что можно неслабо оттянуться. Если не против, конечно.
Вообще-то Коломнин с удовольствием улетел бы в тот же день, — встреча с адвокатом должна была занять максимум час. Но, увы, самолеты на Москву летали только по утрам. Он бы и вовсе не поехал, если бы не опасение, что компания «Хорнисс холдинг» с легкостью может быть переоформлена на того же Бурлюка вовсе без его ведома, — в хваленую неподкупность кипрских адвокатов как-то не очень верилось.
Сидя слева от водителя, Коломнин, которому прежде не случалось бывать на Кипре, озирался окрест. И — вновь испытал чувство досады, что охватывало его всякий раз за границей. Кругом, куда достигал взгляд, виднелась иссохшая под солнцем земля. Редкие чахлые стебли стыдливо проглядывали, словно волоски, удержавшиеся на теле после обильной эпиляции. Здесь не добывались золото и нефть. Здесь вообще не было ничего и никого, кроме горстки неспешных, обленившихся от вечного зноя киприотов. Большая часть которых не работала. А те, кто работал, тщательно соблюдал сиесту — двухчасовой перерыв, по окончании которого они возвращались на рабочее место разве что для того, чтобы передохнуть после тяжкого обеда. Тем не менее неслись они по прекрасному асфальту, среди редких, ухоженных поселочков. А благосостояние киприотов, кормившихся единственно от туризма да от налогов с бесчисленных офшорных компаний, возрастало с каждым днем. И пропорционально ему — сытая самоуверенность.
А его собственная огромная, сочащаяся запасами страна изнывала от нищеты. И минералы из нее выковыривали и растаскивали, словно миндаль из торта.
— Ленивый остров, — будто подслушал его Дмитрий. — Двадцать лет назад считали за счастье чемодан европейцу поднести. А теперь, подишь ты, сами — в холе и при деньгах.
— Вот ведь загадка, — не удержался Коломнин. — Сколько с иностранцами дела имел, никогда не чувствовал, чтоб умней нас были. Напротив, русские вроде куда сноровистей. А в результате у нас — повальное воровство, а здесь — изобилие денег.
— Наших денег, — Дмитрий ткнул в сторону появившихся на холме белых коттеджей. — Все наши понастроили.
— А где они не позакопаны-то, российские деньги?
— В России, — уверенно отреагировал сын. И это было правдой.
В машине вновь установилось неловкое молчание. Время от времени один из них: то отец, то сын, — делал движение, как бы собираясь что-то сказать. Но — не найдя слов, вновь отворачивался к окну.
— Я тебя еще не поздравил с вице-президентством. Все просто в шоке.
— Спасибо.
— Хотя споры были аж до драки. Лавренцов так тот сто долларов на пари ставил, что откажешься.
— Не понял? — Коломнин, удивленный, развернулся на сидении.
— Ну, в смысле — ты там, в Томильске, вроде как в шоколаде. И он считал, что ты в общем за них горой встанешь.
— А ты на что ставил?
— А чего тут ставить? Как должно было, так и случилось. Ты ж у нас, как сам учил, человек команды. Приказано спасать — спасаешь, приказано топить — топишь.
— И кого же я утопил?
— А зачем самому? Можно просто — все подготовить и отойти в сторону. Дотопят другие.
Коломнин пристально вгляделся в сына. Но Дмитрий оставался бесстрастен. И только в глубине где-то угадывалась мстительная насмешка.
— Еще посмотрим, — уязвленный Коломнин собрался отвернуться.
— Чего уж теперь смотреть? Паша Маковей с командой еще вчера туда вылетели.
— Что?!
— А ты что, не знал? — невинно удивился сын. И было видно, что удивился деланно. Был уверен, что не знал. И теперь с любопытством следил за реакцией.
Коломнин потянулся за телефоном и тут же вспомнил, что еще в аэропорту тот «завис», а зарядного устройства с собой не взял.
— Твой мобильник, живо! — потребовал он. Сбиваясь, принялся набирать кнопки.
— Лариса Ивановна, вы? — быстро произнес Коломнин, пытаясь задать тональность разговору. Но не преуспел.
— Сережа! Сергей Викторович! Но как же ты мог со мной так?! — всполошный голос Ларисы разнесся по салону. — Неужели совсем ничего не дорого?
— Что случилось, Лариса Ивановна?
— Уж лучше бы честно сказал. Хоть попрощались бы перед отъездом. А так…Подло это, Коломнин!
— Да что случилось?! Говори же, черт тебя дери.
— Будто сам не знаешь? Ваши тут вовсю раскомандовались. Маковей какой-то. На вид стручок, цапля. А — наглый, засранец! Пыталась Ознобихину дозвониться, так — телефон отключен. Хачартян тоже не вернулся. В Москве заныкался, хитрый армяшка. Все специально попрятались!
— С чем они приехали?.. Лариса Ивановна, говори. Поверь…
— Во что поверить? Что ты не знал?!
— Нет, знал, то есть узнал вчера. Но Дашевский сказал, что только через неделю. Думал, есть время. Говори, чего требуют?
— Подали в арбитражный суд заявление о нашем банкротстве. Якобы просрочен срок кредитного договора. Но вы же сами его продлили! А теперь, оказывается, ни одного письменного подтверждения нет. Привезли с собой какого-то арбитражного управляющего. Хотят описывать буровые, трубопровод. Якобы иначе «Нафта» все разворует. Это Салман Курбадович-то у себя разворует! Идиоты! С ними группа экспертов-нефтяников из Москвы. Компания — подожди: какой-то «Моспет…». — «Моспетролеум»?!
— Кажется. Ты их знаешь?
— Понаслышке, — уклончиво ответил Коломнин. Пугать ее не хотелось: за невинной вывеской скрывались «братки», обеспечивающие Гилялову контроль за бензозаправками.
— Но какой же этот ваш Маковей наглец. Если б ты слышал, как он разговаривал с Салман Курбадовичем.
— Так Фархадов в курсе?!
— А ты что думал? Я позвонила. Сразу приехал. Так эта глиста ему посоветовала соблюдать постельный режим.
— И что?
— Да ничего. Салман Курбадович приказал охране всех выгнать из офиса и не пускать.
— Стало быть, взбрыкнул старик? Есть еще порох. Может, и к лучшему.
— Если бы! Теперь они грозят после выходных, как только получат решение арбитражного суда, вернуться с ОМОНом!
— А что губернатор? Что Баландин?
— Звонил туда Салман Курбадович. Увильнули оба. Похоже, давно вы готовились: отовсюду обложили. Но Вы еще не знаете, с кем связались. Фархадовым подавитесь. Сегодня Салман Курбадович вылетает в Москву. К Гилялову.
— К Гилялову? Это ты его надоумила?
— Я не я. Причем тут? Другого выхода нет. Если вы совсем не по-человечески. Так мы через правительство на вас управу найдем.
«На вас», — Коломнин заметил полные внимания глаза сына. И окончательно отбросил бессмысленную конспирацию.
— Лара! Ларочка! Он не должен ехать. Пожалуйста, поверь.
— Как это не ехать? Что, прикажешь поднять лапки и ждать, пока вы нас упакуете и праздничной ленточкой перевяжете?
— Не ждать. Но Фархадова надо отговорить. Пойми, в Москве он не найдет защиты. Он сделал намекающую паузу. Но Лариса упрямо отмалчивалась.
— Послушай меня. Пожалуйста. Прежде всего поверь: я по-прежнему — твой друг. Давай притушим экспрессию и — включайся. Надо, чтобы суд завернул заявление.
— Как это?
— Очень просто. Мы уже через них пару дел провели. Так что контакт есть. Бери юристов, Богаченкова и — пачку.
— Пачку?
— Вроде тех, что у Суровцева вынимала.
— Поняла. А основания?
— Главное основание — это как раз пачка. А остальное должны сообразить юристы.
— Но, Сережа, долг-то пять миллионов за нами действительно висит. И значит, рано или поздно…
— Рано или поздно — это как утро и вечер. Совсем не одно и то же, — Коломнин слегка повеселел. — Сейчас важно оттянуть время. Поэтому немедленно решайте вопрос в суде.
— А ты?
— Я? Пока на Кипре косточки погрею.
— Это что, шутка?
— Какие там шутки? С вашими стрессами здоровье и впрямь расшаталось, — Коломнин, заметив накапливающееся изумление в глазах сына, рассмеялся. — Но к понедельнику буду. И еще: дай команду хозяйственникам дополнительно поставить решетки не только по первому, но и по второму этажам. Укрепите двери. Круглосуточная усиленная охрана. Никто не должен добраться до документов и компьютеров.
— Надеюсь, бомбардировать нас не станут.
— Отобьемся, — теперь, когда Коломнин узнал, что во главе группы неугомонный Пашенька, «подпитанный» Гиляловскими бандюками, уверенности в этом не было.
— Надеюсь, хоть это не шутка.
— И еще раз, Лара. Пожалуйста, отговори Фархадова от поездки. Он нам всем дорог как память.
— Поздно. Уже улетел.
И Лариса отключилась.
— Ну, ты, падре, силен, — оценил Дмитрий.
— Держи, — Коломнин вернул аппарат. — Спасибо хоть, что сказал.
— За кого ж ты меня вообще держишь?
— За сына… — заметил радостно дрогнувшие губы. И все-таки не сумел преодолеть себя. -… своего времени.
Машина въехала в пыльный приморский городок — Лимассол. Попетляв вдоль побережья, свернула вглубь и скоро остановилась на площади меж нескольких зданий из бурого камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53