Оленинская группа подошла ближе. Стало возможно различить силуэты Дерущихся.
– Ты смотри, фашистские транспортники над нашей территорией! Гм… на ловца и зверь бежит… Ин-те-ресно… – раздельно произнес Оленин, чувствуя, как по всему телу прошла нервная дрожь.
Стараясь подавить в себе это неприятное чувство, которое расценивалось им как бессознательный страх, он небрежно-ленивым голосом сказал:
– Попов, давай-ка атакнем «юнкерсов»…
Его решение не было для Попова неожиданным. Он понимал, что в душе Оленина-штурмовика все еще живет истребитель – человек воздушных поединков и высоких скоростей. Оленин никогда не упускал ни малейшей возможности сбить врага в воздушном бою. Поступать иначе он не мог.
Немцы были рядом. Уже можно было различить опознавательные знаки на бортах их машин, уже над самой головой Оленина сверкнула дрожащая трасса, в крутом вираже промчался какой-то «ил» с белой чайкой на борту.
«Наши, севастопольцы…» – мелькнула мысль.
И тут же прямо перед ним вырос раздутый, как брюхо акулы, фюзеляж вражеского самолета. Крутым поворотом Оленин вскинул тяжелую машину и поймал в кольцо прицела кабину «юнкерса». Очередь прошила фашистского транспортника. Враг рухнул.
– Есть! – прозвучал в эфире радостный голос Оленина.
В кабине резко запахло гарью пороховых газов – это позади свирепствовал стрелок, давая из пулемета очередь за очередью.
– Прекрати, черт подери, прекрати огонь немедленно! С чем на задание пойдешь? – осадил его Оленин.
Стрелок замолк. Бой закончился. Внизу, на ветвях деревьев, словно ромашки в траве, белели разбросанные купола парашютов. В окрестностях догорали семь сбитых «юнкерсов». Группы штурмовиков, построившись четверками, как ни в чем не бывало полетели на запад выполнять главное задание – штурмовку эшелонов врага.
Возвратившись на аэродром, летчики из группы Оленина гурьбой двинулись на командный пункт, оживленно разговаривая о только что проведенном вылете. Черенок, прилетевший пятью минутами раньше, уже докладывал Хазарову о выполнении задания:
– По маршруту к цели встретил группу самолетов, летевшую курсом на восток, в район окруженной группировки, – говорил он. – Вступил с ними в бой. Сбито семь самолетов. Четверых сбили «лавочкины», одного – лейтенант Пуля, другого – я в паре с Зандаровым, а третьего – лейтенант Оленин, подлетевший к нам уже в конце боя. С наземными радиостанциями держал двустороннюю связь. На сбитые самолеты подтверждения будут присланы. Обещали наземники…
– Хорошо, старший лейтенант, – поглаживая щеточкой усы, сказал Хазаров. – Сообщите капитану Рогозину разведданные, а сами идите, собирайтесь. Завтра в дорогу. Полетите в Орел. Генерал пришлет за вами самолет. Вернется с задания подполковник Грабов, он вас вызовет и введет в курс дела, – многозначительно пообещал Хазаров и повернулся к двери, в которую входил Оленин.
– Разрешите доложить, товарищ подполковник? – щелкнул каблуками Оленин.
– Докладывайте.
Оленин кратко сообщил результаты штурмовки автоколонны, на которую был послан. Затем, сделав оговорку, рассказал, как на маршруте наткнулся на группу «илов», дравшихся с транспортными «юнкерсами», и с целью оказания помощи вступил с ними в бой и сбил одну машину.
– Вот, пожалуйста, полюбуйтесь на него! И этот туда же, – с шутливым негодованием воскликнул Хазаров. – Вас-то кто заставлял вступать в свалку с полным грузом бомб? Людей мне угробить хотите? Вы забыли, в чем ваша главная задача?..
– Никак нет, товарищ подполковник. Главная наша задача – уничтожать врага на земле, на воде и… – Оленин, помедлив, с едва уловимой улыбкой в глазах добавил: – и в воздухе.
Ярый ревнитель уставных порядков, пунктуального, безусловного выполнения воинских приказов, Хазаров был придирчив и скуп на похвалы до чрезвычайности, даже в тех случаях, когда люди явно того заслуживали. Ответ Оленина, краткий, по-военному точный, ему понравился. Понравился потому, что он вообще был доволен началом боевых действий полка на Белорусском фронте, доволен растущим боевым мастерством своих летчиков, но по старой, укоренившейся привычке продолжал ворчать, с трудом сдерживая улыбку, разутюживая свои строптивые усы.
– Ассы… Ввязываются туда, куда им не следует, – говорил он, взмахивая щеткой.
– Я только хотел помочь, товарищ подполковник, – оправдывался Оленин, хотя твердо знал, что поступил правильно и командир полка доволен им.
– Не все ли равно… – притворно вспылил Хазаров. – «Не вмер Гаврила, так галушка задавила…» И кем я только командую? – комично развел он руками. – Тут, оказывается, не штурмовики, а истребители сплошные…
– Товарищ подполковник, – подал голос Рогозин, – они за это дело заслуживают награды.
– Не лезьте поперед батьки в пекло… Знаю сам, – вскинулся на него Хазаров. – Готовьте лучше наградные листы. Пошлем. – И после небольшой паузы повторил: – Пошлем, если будут подтверждения… А вы идите отдыхайте. Ассы… – усмехнулся он, отпуская летчиков.
Летчики, четко повернувшись, вышли.
– Видал? Орлы! – с отеческой гордостью сказал Хазаров Рогозину, кивая головой им вслед.
* * *
Из окна гостиницы видны серые полуразрушенные дома с черными глазницами окон, застывший в последнем броске танк посредине городского сквера, белые перила нового моста… Но прошло полчаса, и густая теплая темень постепенно окутала город. Над крышами домов одна за другой зажигались звезды. От пологих берегов Оки поднимался прозрачный пар. В этой небольшой гостинице вместе с другими пилотами поселили и Черенка, прилетевшего с фронта под вечер.
Умывшись и почистив гимнастерку, Черенок намеревался было пройтись по улицам, но потом раздумал, решив осмотреть город завтра, засветло. Орел, хотя и стал глубоко тыловым городом, но светомаскировка официально не была снята, и с наступлением. темноты улицы погружались во мрак. Цель, с которой Черенок прибыл в Орел, была необычной. Такое задание он выполнял впервые. Вчера, по окончании летного дня, как и предупреждал Хазаров, его вызвал к себе подполковник Грабов. Дружески усадив летчика за стол, он полушутя, полусерьезно сказал:
– Ну, богач, рад за вас от души, хотя, между нами будь сказано, завидую все-таки…
– Мне?! – искренне удивился Черенок.
– Да, да. Вам. Вы теперь владеете таким богатством, О котором мечтает каждый военный летчик. Вот, читайте, – и Грабов протянул ему два листка бумаги, сколотые булавкой.
Черенок развернул листки. В одном он прочел, что колхозники колхоза «Луч Октября», Черкесского района, хутора Николаевского, собрав средства в фонд обороны страны, ходатайствуют о том, чтобы приобретенный на их сбережения самолет «ильюшин» был вручен летчику, старшему лейтенанту Василию Черенкову, который в боях за освобождение Кубани был тяжело ранен, но после излечения снова вернулся на фронт и продолжает воевать в гвардейском полку. Второй листок, пестревший неразборчивыми подписями, помеченный вкось и вкривь резолюциями, являлся нарядом на получение самолета с базы.
Черенок читал эти документы, и лицо его заливалось краской. Ему стало вдруг жарко, и он провел рукой по горевшей щеке.
– Благодарю вас за сообщение, товарищ подполковник, – с чувством произнес Черенок, сжимая руку замполита.
– Не меня благодарить надо, а их. За внимание и заботу. Стремитесь с честью оправдать их доверие и будьте достойным этой высокой любви.
Черенок, сдерживая волнение, молчал. Он чувствовал, что в такую минуту его слова покажутся слишком громкими, красивыми, но не выразят того большого и сложного, что происходило в его душе. Грабов понял его состояние и неожиданно спросил:
– Ну, а как письма из Москвы? Поступают?
Не зная причины столь живого интереса к его корреспонденции, летчик утвердительно кивнул головой.
– Поступают.
– Ну, а с женитьбой как?
Глаза Черенка растерянно замигали. Замполит лукаво улыбнулся:
– Ну-ну… Это вопрос не служебного порядка. Вижу сам, что попал на уязвимый участок.
– Нет, товарищ подполковник, русские люди в страдную пору свадьбы не играют… – промолвил Черенок, удивляясь, каким неведомым путем Грабов узнал о его отношениях с Галиной. «Не иначе, Остап сболтнул», – подумал он про себя и сказал задумчиво:
– Мы надеемся на свою совесть, товарищ подполковник, – договоров и сделок не заключали… Я думаю так…
– Вы думаете правильно. Нет ничего печальней, как полюбить человека в светлый день праздника и разочароваться в нем в трудный день несчастья… – ответил Грабов. – Ну, передавайте шефам привет от всех нас, – сказал в заключение замполит. – Расскажите им, как воюем. Пусть знают, что машина, врученная ими, попала в надежные руки.
Утром в штабе авиачасти Черенка предупредили, что вручение самолета состоится на аэродроме в двенадцать часов. Покончив с оформлением документов, он приехал на аэродром и не торопясь пошел на командный пункт, покуривая и насвистывая что-то. В обширной светлой землянке он представился дежурному офицеру и предъявил документы. Но тот лишь мельком взглянул на них и тут же вернул обратно, с уважением посмотрев на грудь летчика, расцвеченную золотом орденов.
– О вас уже несколько раз справлялся председатель колхоза, подарившего вам самолет. Вы что, знакомы с ним? – спросил он.
– А кто он такой?
– О! Замечательный дядька! Энергичный такой – куда! Вот кому начальником снабжения быть! Вчера, представьте себе, он нам здесь целую лекцию прочел о разведении хлопка на Кубани, а сегодня с утра ходит по стоянкам да механиков агитирует, чтоб после войны ехали к нему в колхоз механизаторами.
– Как его фамилия? – улыбнувшись спросил Черенок.
– Фамилия? Сейчас… – дежурный заглянул в раскрытый перед ним журнал. – Прохоров фамилия.
– Неужели? – радостно воскликнул Черенок. – А с ним больше никого нет?
– Есть. Девчина одна. Секретарь колхозной комсомольской организации. Вы знаете их? – спросил еще раз дежурный.
– Еще бы не знать! Где можно их найти?
– Должно быть, у самолета хлопочут, на третьей стоянке. Машина, товарищ старший лейтенант, уже облетана испытателем, проверена и ждет вас. На ней маляр сейчас покраской занимается. Если хотите посмотреть идите вдоль стоянки до конца.
Черенку не терпелось увидеть знакомых, а также машину. Поблагодарив дежурного офицера, он заспешил.
У новенького, блестевшего лаком «ила» стояла группа людей в комбинезонах, когда-то синих, но теперь уже утративших свой первоначальный цвет из-за частого соприкосновения с бензином и маслом. По одним этим признакам можно было определить, что здесь собрались авиамеханики. Слышен был оживленный разговор и смех. В центре, выделяясь из всех, стоял довольно располневший, но все еще молодцеватый на вид председатель правления колхоза «Луч Октября» – Прохоров. На нем был добротный синий пиджак, такие же брюки, рубашка с расстегнутым воротником, вышитая крестиком, и сапоги с голенищами чуть выше колен. Загоревшее до цвета красной меди лицо представляло резкий контраст с густыми седыми волосами на голове. Маляр, занимавшийся подкраской машины, сразу обратил на это внимание и, толкнув локтем моториста, пошутил:
– Негатив… Чистый негатив. Ты видел? Дядя Негатив появился…
Прохоров, критически оглядывавший его работу, сказал:
– И краски целое ведро возле тебя стоит. Казалось бы, чего жалеть ее? А поди-ка, надпись ты сделал такую, что и с двух шагов не видать…
– Наставляйте подзорную трубу, товарищ, – съязвил обиженный маляр.
– Только что в трубу… А нужно, чтоб все без трубы видели, чей есть этот боевой самолет и от кого поступил он на вооружение Красной Армии. Понимать надо, товарищ живописец… – подмигнул председатель механикам.
Маляр возмутился:
– Какой вы, оказывается, знаток живописи… Нет бы самому взять да написать… Поучать каждый умеет…
Не обращая внимания на его тон, председатель добродушно улыбнулся. Причин сердиться у него не было. Дела в колхозе шли хорошо, иначе он не мог бы уехать в такую даль. Дела на фронте и того лучше – что ни день, то новые победы, а скоро и войне конец. А тут еще утро такое! Вёдро стоит, степью душистой пахнет, как на Кубани. А поручение, которое он выполняет! Ведь не каждый месяц и не каждому председателю колхоза приходится вручать боевые самолеты летчикам, пусть даже колхоз и миллионер.
– Поторапливайся, товарищ художник, – тормошил он маляра, – дежурный говорил, скоро сам летчик придет. Постарайся, чтоб к тому времени все было в полном порядке…
В это время подошел Черенок.
– Здравствуйте, товарищи! – приветливо поздоровался он.
– Здравствуй, Василий! – воскликнул председатель, поворачиваясь к Черенку. Радостное лицо его расплылось в улыбке, руки распахнулись для объятий.
– Э-ва! Какой ты стал молодец! – говорил он, обнимая и целуя его. – Любо-дорого смотреть. Ну, рад, рад видеть тебя. Здравствуй. Смотри-ка, какой самолет мы тебе справили! Это твой самолет, Вася, твой! – хлопнул он рукой по крылу машины. – По молодцу, как говорится, и шапка…
Черенок обошел вокруг «ила», привычно, по-пилотски, взялся за скобу на борту кабины и рывком очутился на крыле. Изучающий взгляд его скользнул по многочисленным кранам, кнопкам, стрелкам приборов и остановился на середине приборной доски. Обернувшись, он поискал глазами Прохорова. Председатель стоял около машины и улыбаясь что-то записывал в блокнот.
– Николай Харитонович! – позвал Черенок. Прохоров повернул голову. Черенок спрыгнул с крыла, крепко сжал ему руку.
– Спасибо, Николай Харитонович! Всем колхозникам спасибо, – взволнованно говорил он. – Не подведу… Буду драться. Так драться… Стыдно не будет вам за меня… Вам, Николай Харитонович, и всем колхозникам.
– Мы, Василий, верим тебе… – отозвался Прохоров. – Верим. – И, помолчав, добавил: – Ну, а теперь отойдём немножко да поговорим, потолкуем в сторонке. Я тебе целый мешок приветов привез.
– Спасибо, Николай Харитонович! Но почему же вы один? Почему мама Паша не приехала?
– Эге, чего захотел!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44