Хорошо, если на такой случай находились транспортные самолеты, тогда весь полк почти одновременно перебрасывался на новое место. Но бывало и так, что летный состав, совершив перелет, вынужден был бездействовать в ожидании, пока приедут техники. На этот раз генерал поставил задачу – сократить время передвижения наземного эшелона до минимума. На вторые сутки после прилета на аэродром штурмовики должны быть готовы вступить в число действующих авиачастей фронта.
– Аэродром вашего полка находится в семи километрах от передовой, поэтому предупреждаю всех, во избежание курьезов, быть особо внимательными при подходе к своему аэродрому, – предупредил Хазарова Гарин.
При отсутствии транспортных самолетов задача, поставленная командиром дивизии, была не из легких. Но в полку нашли решение. На собрании Хазаров объявил:
– Вы, товарищи техники и оружейники, расписаний групп и маршрутов наземного эшелона не ждите. Его не будет. В воздух уйдем все вместе. Полетим на своих машинах. Да, не удивляйтесь, товарищ техник-лейтенант Ляховекий, – повернулся он к старшему технику эскадрильи Черенка, – все полетим на «илах». Людей разместите так: по два человека в задней кабине, а остальным членам экипажа – в бомболюки. Более фешенебельных кают предложить не могу. Летчикам следует учесть, что в люках они повезут не бомбы, а живых людей, своих товарищей. О каких-либо летных происшествиях не может быть и речи. Как подготовить для этой цели бомболюки, сейчас говорить не буду. Подробные указания получите от старшего инженера. Надеюсь, что технический состав сделает все необходимое для собственной безопасности в пути.
Три дня в полку готовились к небывалому путешествию. Как врачи прислушиваются к биению сердец пациентов, так и механики внимательно прослушивали пульсирующие сердца моторов. Они терпеливо исследовали каждую трубку, каждый краник мотора, тщательно регулировали, а затем долго гоняли на всех режимах. В день вылета все поднялись рано. Горизонт был чист. Легкий ветерок чуть шевелил цветущий клевер, покрывавший аэродромное поле. Оставляя за собой извилистые следы на примятой колесами траве, самолеты один за другим выруливали на старт. На фюзеляжах всех машин ярко блестел новый отличительный знак: белая чайка – эмблема полка, отличившегося в боях за освобождение Севастополя. Спустя полчаса дружно загудели моторы. Плотные струи воздуха, отбрасываемые винтами, гнули и рвали с корнем молодую траву. За командиром полка поднялась в воздух первая эскадрилья. За ней вторая – Черенка. Оленин, который должен был вести последнюю группу третьей эскадрильи, уже высунул из кабины руку, прося дать взлет, как вдруг его внимание привлек невесть откуда выскочивший «виллис». Нарушая все наставления аэродромной службы, он круто свернул на взлетную полосу и полным ходом понесся к стоящей на старте четверке Оленина. Со старта зашипели красные ракеты. Стартер в исступлении вертелся, размахивая флажками, но упорный «виллис», подпрыгивая на кочках, продолжал мчаться вперед, загораживая путь самолетам. Трудно было понять, зачем он избрал такую неподходящую дорогу. Предчувствуя какой-то казус, Оленин убрал газ и с любопытством выглянул из кабины. От самолетов «виллис» отделяли какие-то двести метров, и было заметно, как наклонившийся в машине вперед человек стоя размахивал руками, торопя шофера. Через полминуты «виллис» подкатил к самолету Оленина и, покачнувшись, резко остановился у крыла. Человек с небольшой сумкой в левой руке соскочил на землю и что-то прокричал на ухо другому, сидящему рядом с шофером, пожал ему руку и смеясь погрозил Оленину. У изумленного летчика вырвался радостный крик:
– Остап! Пуля!..
Оленин откинул колпак кабины и замахал руками. В этот момент спутник Остапа, молодой капитан, выпрыгнул из машины, взволнованно о чем-то заговорил. Остап, словно извиняясь, развел руками и показал на небо. Взглянув на капитана с погонами танковых войск, Оленин ахнул. Это был тот самый капитан, который отбуксировал его самолет с минного поля.
«Ах, какая неудача!.. А Василий так ждал его! – подумал он. – Ведь он приехал не иначе, как к Черенку».
Летчики и стрелки других машин повысовывались из кабин Оленина подмывало выскочить на траву, но в телефонах раздался недовольный голос Хазарова, спрашивавшего о причине задержки взлета. Оленин насупился, помахал Остапу, приглашая его быстрее садиться в самолет, и захлопнул колпак. Остап втиснулся в заднюю кабину между стрелком и техником. Моторы взревели. Группа покинула землю и, не сделав традиционного прощального круга, бросилась догонять своих.
Полк стройными четверками лег на курс. В последний раз Оленин оглянулся на крымскую землю. Он еле отыскал глазами «виллис» Пучкова, одиноко стоявший на опустевшем поле.
Полк подлетал к Сивашу. Гнилое море. Легендарный Перекоп – порог Крыма, на котором враги всегда спотыкались и разбивали себе лоб. Левее, сквозь дымку испарений, блеснула зеркальная гладь озера Молочного, а вокруг него простиралась огромная золотившаяся от солнечной пыли равнина. Степь. Таврия. Еще недавно здесь рвались снаряды. С тех пор прошло всего два месяца, а в степи уже кипела жизнь. Сотни людей хлопотали, копошились на зеленых массивах. Медленно ползали серые тракторы, и пыль прядями курчавилась позади них. Все новые и новые картины открывались глазам летчика. Могучей силой жизни дышал каждый гектар земли. На серых пятнах пепелищ бело-золотистыми соломинками сияли свежевыструганные балки и стропила строящихся домов. Уже прошел под крылом город Большой Токмак. Вдали, на горизонте, выступила синеватая река. Прославленный, воспетый поэтами Днепр! Точно старинный серебряный клинок, играл он на солнце среди берегов, одетых кудрявыми вербами. Самолеты подлетали к Запорожью. Здесь была первая по маршруту посадка.
Приземлившись последним, Оленин прирулил на указанную стоянку, лихо развернул самолет и вылез на крыло.
– А-а! Так вот какие вы друзья! Хотели удрать, бросить меня в Крыму одного! – раздался голос Остапа, вылезавшего из задней кабины.
– Подожди, Остап, давай хоть поздороваемся по-людски, – ответил Оленин.
Они обнялись, поцеловались, спрыгнули на землю. В это время под крышей бомболюка раздался нетерпеливый стук. Оленин; подмигнув другу, повернул замки и открыл крышку. Из ниши быстро выскочила Таня. Сияющее радостью лицо ее пылало.
– Мамочка моя! Остап! Господи, откуда же ты взялся? – всплеснула она руками.
Остап молчал, он не спускал глаз с излучавшего счастье лица Тани.
Она прыгнула с крыла, и Остап, поймав ее на лету, крепко прижал к груди.
– Ой! Задушишь… несуразный!.. – со счастливой улыбкой отбивалась она.
– Я вам всем тут ребра намну… Будете знать, как бросать товарища… на пустом аэродроме… – В глазах Остапа блестели знакомые озорные искорки. Это был все тот же весельчак Остап, хотя внешне сильно изменившийся. Часть его лица после ожогов стала похожа на розовую маску, на руке не хватало пальца – отгорел.
Летчики закурили. У Оленинского самолета становилось шумно – подходили товарищи. Остап, отвечая на приветствия, интересовался:
– Что это у вас творится? Куда перелетает полк? Зандаров, вынув четырехугольник фанерки, на которой было намотано метра четыре склеенных карт перелета, распустил полосу по траве и ткнул пальцем в район города Кричева. Остап быстро пробежал глазами по ломаной линии курса, расцвеченной с обеих сторон синими и красными цифрами, и, что-то вдруг вспомнив, повернулся к Оленину.
– Ты посмотри, какое совпадение! Мы будем пролетать над деревней Георгия Бороды. Вот она, Ковальки, видишь? По правому берегу Днепра. У него здесь мать живет… если жива…
Летчики обступили его, склонившись над картой.
– У меня, товарищи, есть предложение, – сказал Остап, – написать ей письмо. Коллективное. А когда будем пролетать, сбросим в деревню вымпел. Как вы считаете?
– Верно, верно, – отозвались летчики. Оленин быстро расстегнул планшет и присел на траву, собираясь писать.
– Подожди минуту, – остановил его Остап, заметив шедших вдоль стоянки Грабова и Черенка, – я ведь не представлялся еще начальству.
Бегло осмотрев свою гимнастерку и поправив на голове пилотку, он пошел им навстречу.
Не доходя трех шагов до командира, он лихо козырнул и громко отрапортовал:
– Лейтенант Остап Пуля прибыл из госпиталя в родной полк, в ваше распоряжение.
Грабов, улыбаясь, сердечно потряс ему руку. Черенок трижды, по-русски расцеловал.
Через минуту Остап, жестикулируя, с азартом рассказывал о своей встрече с Сергеем Пучковым.
– Ехал это из Керчи с попутной машиной, – говорил он, – и остановился в Сарабузе переночевать. Переночевал, а утром вышел на контрольно-пропускной пункт следовать дальше. Как раз в это время подкатил «виллис», а в нем двое: шофер-сержант и капитан-танкист. Капитан увидел, что я с мешком, и говорит: – «Из госпиталя, наверное, товарищ? Садитесь, подкину, если недалеко. Еду в БиюкОнлар». – «Так мне же туда и надо! Там мой полк», – отвечаю ему. «Да? – спрашивает он. – А вы не знаете там гвардии старшего лейтенанта Черенкова?» – «Васю? Так это же мой друг!» – говорю. «Ну, вот и хорошо. Давайте знакомиться. Я Сергей Пучков». Вгляделся я в него и догадался, что это твой дружок, брат твоей Галины. Конечно, обрадовался. В дороге он мне рассказал, что едет по твоему приглашению. Подъезжаем это мы и вдруг видим – взлетает четверка, за ней вторая, третья. Екнуло у меня сердце. Эх, думаю, не успеем, улетают, видать, ребята. Сказал Пучкову. Погнали мы машину и вот Леонида застали, – показал он на Оленина.
Рассказ Остапа прервал вестовой, собиравший ведущих командиров к Хазарову.
Подходя к машине командира полка, Аверин лицом к лицу столкнулся с Остапом. От неожиданности он остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Откуда появился здесь Остап? В первый момент Аверин побледнел, затем уши его стали красными, как кумач.
Молча, сконфуженно глядел он на Остапа, не зная, что сказать.
– Ну чего же ты уставился на меня, как лягушка на таблицу умножения? Не узнаешь, что ли? – засмеялся, протягивая ему руку, Остап. – Так это-таки я. Здравствуй!
Аверин нерешительно пожал его руку.
– Ты что это, какой-то вроде вареный? Нездоров, что ли? – прищурившись справился Остап.
– Нет, здоров. Видишь ли… – начал Аверин и замялся. – Я перед тобой несколько виноват, – выдавил он с усилием и закусил губу.
– Виноват?.. В чем? – удивился Остап.
– Разве тебе еще не передавали?
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – еще более удивился летчик.
Аверин помолчал, собираясь с мыслями.
– Тут, пока тебя не было, со мной случилась неприятная история, в которой… замешан… – морщась заговорил Аверин и тут же снова замолчал.
Видя, что товарищ чего-то недоговаривает, что ему тяжело, Остап успокаивающе махнул рукой и сказал:
– А ты не тревожься особенно. Можешь не говорить. Другим разом как-нибудь… Надеюсь, разберемся. – И беззаботно, по-дружески похлопал его по спине. Но этот добродушный жест не успокоил Аверина. Он ушел еще сумрачнее.
На ночлег полк расположился под самолетами. Летчики расстелили на траве мягкие моторные чехлы. Тишина опустилась над стоянкой. От Днепра чуть тянуло сыростью; теплыми волнами наплывали запахи цветущих трав. В приглушенном шуме голосов засыпающей степи резко раздавались однообразные перепелиные крики: «подь-полоть, подьполоть», да где-то вдали, на другом конце аэродрома, голос неугомонного механика настойчиво кричал:
– Старте-ер! Баллон вези-и, чтоб тебя…
Черенок лежал на спине, слушал и смотрел в чистый, усеянный созвездиями небесный купол.
«Вот Орион, там Кассиопея, Полярная, а рядом Большая Медведица», – незаметно для себя отмечал он.
Звездный, мерцающий мир жил своей жизнью. Вид чистого ночного неба вызывал у Черенка какие-то новые, особенно волнующие чувства. Тысячи небесных тел, больших и малых, ярких и бледных, каждое со своей неповторимой судьбой, связанные между собой вечной великой силой, несутся в бесконечности, рождаются, развиваются, стареют.
Черенок смотрел в полутемное небо, долгим взглядом проводил одинокую падающую звезду. Вспомнив рассказ Остапа, пожалел, что не пришлось встретиться с Сергеем. Когда-то теперь увидятся они, по каким дорогам разметает их война?
При воспоминании о друге в памяти, как живая, встала Галина, и неудержимо захотелось хотя бы на одно мгновение взглянуть в ее глаза. Из темноты донеслись звуки баяна. Где-то пели.
Черенок вздохнул, приподнялся, закурил. Справа, у самолета Оленина, слышался говор, прерываемый дружным смехом.
– Товарищ комеска, идите к нам! – позвали оттуда.
– Сейчас. Иду! – отозвался Черенок.
Огибая чернеющие контуры самолетов, он пошел на красные точки папирос, вспыхивающие в темноте.
Окруженный товарищами, Остап по своему обыкновению рассказывал одну из забавных историй, припасенных у него на каждый жизненный случай. Летчики с интересом слушали его разглагольствования.
– Когда попадешь в госпиталь и увидишь, что не один ты в таком критическом положении, то поневоле примиришься с постигшей тебя участью… – подходя к группе, услышал его голос Черенок. – Дураком бы я был, если бы умер, не дожив до такого вечера. Вот хотя бы старшего лейтенанта спросите, – кивнул он на Черенка, – он в госпитальных вопросах понимает. Им в госпитале до сих пор еще интересуются.
– Кто бы это мог интересоваться моей личностью? – смеясь спросил Черенок. – Насколько я помню, в Краснодаре лежать мне не приходилось…
– Хо! – воскликнул Остап. – Не только интересовались, но строжайше было приказано передать тебе привет.
– От кого же? Что-то не соображу я…
– Собственная супруга бывшего моего бортстрелка Уманского, некая известная тебе медсестра Софья Петровна, не так давно сочетавшаяся законным браком со вновь назначенным главным архитектором города Евпатории Уманским, – шутливо произнес Остап.
– Вот оно что! Так она вышла замуж? За Уманского?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44