Нового человека, не имеющего ничего общего с тем, который был послан к нему на обучение.И объяснить это Римо не мог. Он не мог рассказать Смиту, что дало ему учение Синанджу. Это было все равно что объяснять разницу между мягким и твердым человеку, лишенному чувства осязания, или разницу между белым и красным человеку, слепому от рождения. Объяснять Синанджу и знание и опыт его мастеров человеку, который может вдруг спросить, будет ли вам трудно справиться со знатоком каратэ, — дело совершенно безнадежное. Мешает ли зиме снег? Человек, воображающий, будто Римо нужно смотреть фильм про какого-то каратиста в действии, не сможет понять Синанджу. Никогда.Но Смит все-таки настоял на том, чтобы показать Римо фильм, демонстрирующий полковника в действии. Фильм был снят ЦРУ, одно время очень плотно работавшим с полковником. А теперь в отношениях между Южной Кореей и США возникла напряженность, и полковник играл не последнюю роль в ее возникновении. Добраться до него не удавалось, потому что он очень хорошо узнал все приемы, которые против него могли применить. Так старый учитель тщетно пытается обмануть ученика, который его превзошел. Именно с таким делом, рассудил Смит, и может справиться его организация.— Чудесно, — сказал Римо и принялся что-то фальшиво насвистывать.Дело происходило в гостиничном номере в Денвере, где Римо получил задание, касающееся корейского полковника. Смит, на которого безразличие Римо, переросшее в обильно приправленную зевотой скуку, не произвело ни малейшего впечатления, прокрутил пленку с полковником-каратистом. Полковник проломил несколько досок, дал ногой в челюсть нескольким крепким молодым людям и немного попрыгал на татами. Фильм был черно-белый.— Фью, — произнес Смит и поднял бровь, что для этого человека с вечно замороженным лицом было выражением крайнего эмоционального возбуждения.— А? Что? — спросил Римо.— Его рук совсем не видно, — сказал Смит.— Да неужели? — удивился Римо.Время от времени ему приходилось присматриваться и прислушиваться к людям, чтобы уяснить для себя пределы их возможностей, так как порой человек невероятно закрыт для всей полноты жизни. Римо понял, что Смит и вправду полагает, будто полковник очень опасен и двигается чрезвычайно стремительно.— Его руки просто размазались на пленке, — сказал Смит.— Не-а, — сказал Римо. — Остановите кадр там, где он молотит руками. Фокус очень четкий.— Вы хотите сказать, что можете видеть каждый отдельный кадр в фильме? — спросил Смит. — Это невозможно.— По правде говоря, если только я не заставляю себя расслабиться, то только это и вижу. Просто набор неподвижных картинок.— Вы и на отдельных кадрах его рук не сможете рассмотреть, — стоял на своем Смит.— Пусть так, — согласился Римо.Если Смит хочет так думать, прекрасно. Чего еще угодно мистеру Смиту?Смит приглушил свет и прокрутил пленку назад. Маленький проектор застрекотал, и изображение на какое-то время смазалось, потом пленка остановилась. На экране был кадр, и в кадре — полковник, наносящий удар рукой. Очертания руки были четкими и ясными. Смит стал кадр за кадром перематывать пленку. Новый кадр, еще один. И на всех кадрах рука полковника имела четкие и ясные очертания — камера вполне успевала зафиксировать руку.— Но его движения казались такими быстрыми, — сказал Смит.Столь часто приходилось ему отмечать происшедшие в Римо перемены, что он не отдавал себе отчета в том, насколько велики эти перемены, насколько Римо действительно не похож на себя прежнего.А Римо сообщил ему, что еще, по его мнению, переменилось:— Когда я только начал на вас работать, я с уважением относился к тому, что мы делаем. А теперь — нет, — сказал Римо и покинул гостиничный номер, получив указания насчет того, чего Америка хочет от корейского полковника. Он мог бы прослушать многочасовой рассказ о том, как и почему ЦРУ и ФБР не удалось добраться до этого человека, какова у него система безопасности, но ему надо было только общее описание здания, чтобы не слишком долго его искать.И конечно, Смит упомянул об особых мерах защиты лифта. * * * И вот Римо в лифте, и человек в синем целится в него из кольта 38-го калибра, а человек в сером делает шаг назад, чтобы дать слуге выполнить работу, и этим они как бы показывают Римо удостоверения личности.Римо перехватил запястье с револьвером, указательным пальцем раздробив кость. Движения Римо так органично гармонировали с движениями телохранителя, что казалось, будто тот достал револьвер из кобуры только затем, чтобы его выбросить. Рука продолжала свое движение вперед, и револьвер полетел в щель между полом лифта и полом этажа и дальше вниз — в тишину.А Римо положил руку на затылок телохранителю и слегка пошевелил пальцами. Этому приему его не учили — он просто хотел стереть с руки грязь, накопившуюся за время долгого пребывания под лифтом. Одновременно он наклонил голову телохранителя к своему поднимающемуся колену. Раз — Римо аккуратно подтолкнул голову, и она с легким щелчком стукнулась о стену шахты; два — Римо перехватил обратное движение тела; и три — уложил его навзничь отдыхать на пол кабины. Навеки.— Привет, дорогуша, — сказал Римо полковнику по-английски. — Мне нужна ваша помощь.Полковник швырнул Римо в голову свой «дипломат». Он стукнулся о стену и раскрылся, рассыпав пачки зеленых банкнот. Очевидно, полковник направлялся в Вашингтон, чтобы то ли купить, то ли взять напрокат очередного американского конгрессмена.Полковник встал в стойку «дракон», выдвинув вперед локти и растопырив руки, как клешни. Полковник зашипел. Интересно, думал Римо, нельзя ли купить американского конгрессмена на дешевой распродаже, как любой другой товар? И не бывает ли скидок для оптовых покупателей: может, дюжина голосов конгрессменов оптом обойдутся дешевле, чем если покупать каждого по отдельности? А если еще поторговаться? И сколько стоит член Верховного Суда? А член кабинета министров? Удачная это покупка или нет — элегантно упакованный министр торговли?Полковник нанес удар ногой.А может, лучше взять напрокат директора ФБР? А на вице-президента США покупатель найдется? Они ведь недорого стоят. Последний продался за пачку наличности в конверте, покрыв позором Белый дом, и без того погрязший в нем по уши. Представьте себе вице-президента, купленного за пятьдесят тысяч долларов наличными! Какой стыд для аппарата и всей страны! За пятьдесят тысяч должен продаваться, скажем, вице-президент Греции. Но вице-президент Америки за такую ничтожную сумму — это позор!Римо отразил удар полковника.Но что еще можно ожидать от человека, написавшего книгу ради гонорара?Полковник нанес удар другой ногой. Римо поймал ногу и поставил ее на место, на пол. Полковник, целясь в голову Римо, выбросил вперед руку с такой силой, что мог бы расколоть кирпич. Римо отразил удар и вернул руку на место. Потом вперед вылетела другая рука и тоже вернулась на место.А что, если сделать так, думал Римо: пусть «Америкой Экспресс», или «Мастер Кард», или какая-то другая кредитно-финансовая компания откроет специальный счет. И пусть каждый новоизбранный конгрессмен налепит на двери своего офиса эмблему этой компании; тогда тому, кто желает дать взятку, не нужно будет таскать чемоданы с наличностью по полным опасностей вашингтонским улицам. Он просто предъявил бы свою кредитную карточку, а конгрессмен достанет специальную машинку, которую ему выдают после того, как он вступил в должность и принес присягу на верность конституции, и вставит в нее кредитную карточку взяткодателя, а в конце месяца получит взятку в своем банке. Просто давать взятки наличными — значит унижать достоинство законодателей.Полковник оскалил зубы и прыгнул, пытаясь укусить Римо за горло.А может, организовать особую политическую биржу в Вашингтоне, думал Римо, и по утрам объявлять стартовые цены? «Сенаторы поднялись на три пункта, конгрессмены опустились на восемь, курс президента остается устойчивым». И хотя Римо пытался сохранить ироничный тон размышлений, на самом деле ему было очень грустно. Он не хотел, чтобы руководство страны было таким, не хотел, чтобы коррупция пронизала собой все эшелоны власти, он хотел не только верить в свою страну и ее руководство, но и иметь реальные основания для такой веры. Ему недостаточно было и того, что честных людей больше, нет, он хотел, чтобы все были такими. И, сжимая за горло корейского полковника, он всей душой ненавидел деньги, рассыпавшиеся по полу лифта. Ибо деньги предназначались американским политикам, а это означало, что кое-кто из них стоит с протянутой рукой и ждет этих денег.Поэтому маленькое приключение с полковником доставило Римо некоторое удовольствие. Он перевел противника в горизонтальное положение, уложил на пол лифта лицом вверх и очень медленно — так, чтобы собеседник понял, что это не пустая угроза, — сказал:— Полковник, я могу сделать пюре из вашего лица. Вы можете спасти лицо, и легкие, которые нетрудно вырвать из вашей груди, и ваши яички, и прочие части тела, которых вам будет очень и очень не хватать. Вы можете все это сохранить, полковник, если согласитесь со мной сотрудничать. Полковник, я человек занятой.— Кто вы? — задыхаясь, спросил полковник по-корейски.— Вас устроит, к примеру, врач-психоаналитик? — спросил Римо, воткнул большой палец правой руки глубоко-глубоко под скулу полковнику и нажал на окончание глазного нерва.— А-а-и-и-и! — завопил полковник.— Ну так вот, давайте, по методу Зигмунда Фрейда, заглянем глубоко в ваше подсознание и выудим оттуда список американских политиков, которые состоят у вас на содержании. Годится, дорогуша? — сказал Римо.— А-а-и-и-и!! — продолжал визжать полковник, чувствуя, что глаз его готов выскочить из орбиты.— Прекрасно, — сказал Римо и ослабил давление.Глаз вернулся на место и внезапно покрылся красной сеткой полопавшихся сосудов. Краснота в левом глазу пройдет дня через два. К тому времени полковник станет перебежчиком под опекой ФБР. Его объявят важнейшим свидетелем, и газетчики будут твердить, что он дезертировал, так как боится возвращаться в Южную Корею, что, конечно, очень глупо, ибо он — один из ближайших друзей южнокорейского президента. А полковник будет называть все новые и новые имена и суммы, полученные каждым.И все они, как надеялся Римо, окажутся за решеткой. Его злило, что напомаженная вечно ухмыляющаяся рожа бывшего вице-президента мотается по всему миру, хотя этому человеку давно место в каталажке с такими же обыкновенными ворами, как он сам.И Римо очень медленно и очень четко растолковал полковнику по-английски и по-корейски, что ему придется назвать все имена и никакая сила его от этого не избавит.— Потому что, полковник, я лучше вас владею вашими нервами и вашими болевыми ощущениями, — сказал Римо.Тем временем двери лифта закрылись, и он возобновил свой путь вниз.— Кто вы? — спросил полковник, у которого порой бывали сложности с английскими глаголами, но который любую цифру выше десяти тысяч долларов произносил безупречно. — Вы работай для меня! Пятьдесят тысяч долларов.— Вы ошиблись адресом. Я не вице-президент Соединенных Штатов, — сказал Римо со злостью.— Сто тысяч.— Приятель, за меня никто не голосовал, — сказал Римо.— Двести тысяч! Я сделай вас богатый. Вы работай для меня.— Вы ничего не поняли. Я не директор ФБР. Я никогда не давал клятву на верность конституции и не обещал работать на благо американского народа. А посему я не продаюсь, — сказал Римо, поднял с пола пачку новеньких стодолларовых бумажек и сунул полковнику в рот. — Съешьте. Это пойдет вам на пользу. Поешьте, прошу вас. Ну, хоть маленький кусочек. Попробуйте, вам понравится.Полковник принялся жевать бумажки, а Римо тем временем объяснил, кто он такой:— Я — дух Америки, полковник. Тот человек, который первым высадился на Луну, который изобрел электрическую лампочку. Который на своей земле выращивает больше всех продовольствия, потому что обильно поливает землю собственным потом. Если у меня и есть недостаток, так только один — я слишком часто и слишком ко многим бывал слишком добр. Ешьте.Когда лифт достиг первого этажа и двери открылись, охранники, поджидавшие полковника, увидели только своего шефа, отупело привалившегося к задней стенке лифта и полумертвого телохранителя, правая рука которого превратилась в желе, хотя кожа не была повреждена. По всему лифту валялись деньги, а полковник по какой-то непонятной причине жевал пачку банкнот.— Доставьте меня в ФБР, немедленно, — распорядился полковник как бы в полусне.Когда они ушли, Римо выскользнул из-под кабины лифта и протиснулся сквозь узкую щель в гараж.Он услышал, как на всех двадцати этажах поднялся крик возле запертых дверей лифта. Римо улыбнулся изумленному сотруднику охраны и пошел своей дорогой.К полудню Римо уже вернулся на стоявшую в бухте Сан-Франциско изящную белую яхту, которую покинул рано утром. Он шел по палубе бесшумно, потому что не хотел беспокоить обитателя каюты. Из каюты доносились странные звуки — было похоже, будто кто-то чугунной сковородкой колотит по классной доске. Римо остановился снаружи и подождал. Звуки не прекращались.Это Чиун декламировал свои собственные стихи. Обычно декламация сопровождалась рецензиями, тоже собственного сочинения. Стиль рецензий Чиун позаимствовал из американских газет.Обычно рецензии звучали так: "Изумительно! Ощущается мощь гения...Блистательное великолепие в передаче сути образа". Образом, суть которого Чиун передавал на этот раз, был образ страдающего цветка из чиуновской поэмы на трех тысячах восьми страницах, уже отвергнутой двадцатью двумя американскими издательствами.Поэма была написана на древнекорейском языке-диалекте, не испытавшем на себе влияния японцев. Римо заглянул в каюту и увидел малиновое с золотом кимоно, которое Чиун надевал в минуты поэтического вдохновения. Он увидел, как длинные пальцы грациозно сложились в цветок, потом затрепетали, передавая движения крыльев пчелы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21