— Твари безголовые! Вот эта штука не пищала? — Лягаш достал из кармана сотовый телефон. — Вот так — пи-пи-пи? — потешно сложил он губы трубкой, пошевелил подвижным носиком. На подобии голодного комара, выискивающего место для укола.
— Вроде, нет…
— Неужто повязали дружана… Вот горе-то!… Кариес, дерьмо собачье, живо запрягай! Через пять минут выезжаем… Учти, падла, загребут сыскари, тебе первая пуля… Быстро! Быстро! Шалашовки, собирайте барахлишко… Едем!
— Куда? — наморщил лоб телохранитель, будто выискивал среди мозговых извилин маршрут движения.
— Прямо! — завизжал босс, хватаясь за рукоятку «макарова». — По дороге скажу!
Минут через десять от под»езда жилой башни отчалил черный «жигуль». Кариес — за рулем, Корень — рядом, сзади, между двух женщин — Лягаш. Ведет себя смирно — не поглаживает, не щупает и не щипает, то и дело поглядывает назад. Ему не до развлечений — чешется спина, что случается только перед серьезными неприятностями. Пасут его, точно пасут, но кто именно — неизвестно. Может быть, менты, но не исключено — конкуренты… Или — ещё не проявленная, но смертельно опасная «третья сила»…
Боевики Удава снова опоздали… На три минуты.
— Вон они! — Павел навалился на плечо управляющего машиной Бузина. — Жми, Костя, выдавливай все лошадиные силы!
Изношенный двигатель «москвича» натужно ревел, подвеска не стучала — гремела. И все же черный «жигуль» уходил от преследования боевиков. Легко, не перенапрягаясь.
— Держи прямо, — открыл дверь Пахомов. — Сейчас я ему попорчу колеса — споткнется…
Выстрелить командир пятерки не успел. Послышалась сирена милицейской машины. Впереди, на перекрестке, под тусклым светом уличного фонаря появился раскрашенный в знакомые цвета «жигуленок». Рядом с ним — два милиционера с автоматами. Замахали светящимся жезлом, что-то закричали. Наверно, требовали остановиться.
— Сворачивай под арку, — спокойно приказал Пахомов. — Если двор проходной — уйдем. Если тупиковый, выбросим оружие и сдадимся…
«Москвич», завизжав по асфальту изъезженными шинами, развернулся и влетел под арку. Двор на счастье оказался проходным и боевики проскочили через такую же арку на параллельную улицу. Миновав несколько перекрестков, окончательно запутав следы, вздохнули с облегчением. Слава Богу, ушли. Одно только вызывает горечь: неуловимый бандюга снова выскользнул из расставленных силков…
Черный «жигуль» рванул прямо на омоновцев. Вильнул, избегая автоматной очереди, ударил правой фарой по милицейской машине, сбил милиционера и свернул за угол. Невесть откуда выскочившего гаишного мотоциклиста пришлось «успокоить» пулей.
— Все целы? — пропищал Лягаш, пряча пистолет. — Раз телки не рыдают — целы… Корень, чемоданчик пулями не пробили?
— Целехонек…
— Тогда держим курс на Ногинск…
Расположились на окраине города в небольшом приземистом домишке. Телохранитель загнал машину под деревья, забросал её ветками и хворостом. Женщины перетащили в комнаты походный скарб, уместившийся в двух клетчатых сумках. Захлопотали на кухне.
Медленно рассветало. Солнце, будто умытое утренней росой, лениво поднималось над горизонтом. Всем хотелось спать — бессонная ночь давала знать о себе. Всем, но не Лягашу, который волчком крутился по дому, окидывая членов «семьи» подозрительными взглядами. Спина подолжала чесаться.
— Все — в гостиную! — визгливо приказал он, казалось, обнюхивая углы, мебель, окна. — Побазарим.
Подчиняясь нетерпеливым жестам хозяина, Корень уселся на табурет рядом с входом на кухню, Кариес загородил своей мощной фигурой дверь, ведущую на улицу, женщины расположились на диванчике с выпирающими пружинами.
Лягаш — посредине комнаты. Ни на минуту не остается в покое — бегает, что-то бормочет, размахивает руками.
— Может, сначала позавтракаем, — несмело обронила Дуплишка. — Рисовую кашу разогрела, по куску курицы найдется… Базар пойдет веселей…
— Усохни, лярва! — раздраженно взвизгнул Лягаш. — Хавать и чифирить опосля станем… Не люблю быть ушатым, не банковать!… Потому — сперва базар, потом — хаванина.
Успокаиваясь, снова забегал по комнате. Но успокоения не получалось — ежесуточное напряжение требовало разрядки, а она мыслилась только в виде разборок, покарания шестерок, не важно, виновны они или не виновны. Раньше подобные разборки неизменно заканчивались смертью одного из приближенных, чаще всего — телохранителя. В последние месяцы босс редко пускает в ход оружие, ограничивается матерщинными угрозами, размахиванием рукой с зажатым в ней пистолетом.
И все же Кариес предусмотрительно приоткрыл дверь. В случае опасности — выскользнуть на улицу, спрятаться за сараем либо за деревом. Успокоится босс — возвратится.
Сегодня, похоже, Лягаш успокаиваться не собирается.
— Нутром чую, завелась в моей «семье» ментовская рожа. Прежде такого не было — прокол за проколом. То в банке накрыли, то в Дмитрове едва не повязали, то сегодня ночью… Думал я, дружаны, долго думал и нашел, — радостно воскликнул он, по бабьи всплеснув руками. — Вот она, ментовская зараза!
Босс подбежал к сидящим на диване женщинам и ткнул пальцем в Натащу. Девушка побледнела и медленно поднялась. Дуплишка схватила её за подол платья. Словно боялась — взмахнет крылышками и улетит.
— С лица сбледнула, ментовская подстилка? — торжествующе запищал Лягаш. — Чует, шкура, что я сейчас с ней сделаю…
— Опомнись, хозяин, что ты базаришь, — проститутка встала рядом с «сестренкой». — Когда у тебя банк прокололся, Наташи ещё не было… Не бери грех на душу…
— Ништяк, отмолю… Корень, держи лярву. Гляди, крепко держи… Кариес, вяжи кумовую ментовку!
Корень послушно схватил проститутку, подтащил её к кухонной двери. Дуплишка визжала, царапалась, плевалась, но где ей вырваться из сильных мужских рук!
Кариес, держа на вытянутых руках бельевую веревку, с гримасой голодного зверя, увидевшего добычу, медленно подошел к бледной Наташе. Сейчас веревка взметнется на подобии американсого лассо, захлестнет плечи, талию, руки…
Не захлестнула. Наташа будто проснулась — прыгнула, ногой резко ударила телохранителя в грудь. С такой неожиданной для женщины силой, что Кариес отлетел в угол и растянулся на полу.
Лягаш выхватил пистолет. От удара другой ногой оружие будто вырвали из его руки и вабросили в разбитое окно.
— Так их, сестренка! — уже не визжала — восторженно кричала Дуплишка. — Молоток, Наташенька! Добавь ещё вонючему сявке, что валяется в углу!
— Что же это делается? — пищал Лягаш. — Неужто с телкой не справимся? Кариес, кончай лежать — дави её, падаль ментовскую!
Наташа повернулась к тощему хлюпику. Лицо разгорелось, пряди волос упали на чистый лоб, из глаз — самые настоящие искры.
— Это я падаль? Да от тебя, дохлятина, мертвечиной пахнет. Погоди, доберутся до тебя мои друзья — пощады запросишь, на коленях…
Закончить обличительную речь девушка не успела — подкравшийся со спины Кариес набросил на неё сдернутую со стола скатерть. Навалился всем телом…
Через десять минут обстановка в комнате мало изменилась. Связанная по рукам и ногам Наташа лежала возле окна, прислонившись головой к стене. Корень по прежнему держал плачущую проститутку. Кариес что-то бормотал, потирая ушибленную грудь и бросая на связанную телку жадные взгляды. В них — и желание подмять под себя красивую девку, и гнев, вызванный унижением его мужского «достоинства». Ведь свалила на пол одним ударом, заставила «поцеловаться» со стенкой.
Лягаш ковырялся в «медицинском» чемоданчике, доставая оттуда разные щипчики, кусачки, пинцеты. Каждый из извлеченных инструментов награждал ласковыми прозвищами.
— Гляди, ментовка, и запоминай. Вот этими щипчиками выдеру твои ноготочки. Аккуратно они «работают», медленно… А вот пинцетики имеют свое назначение, какое узнаешь позже… Кусачечки — страшный инструментик — вырывают кусочки мясца…
Значит, предстоят пытки? Несмотря на всю природную смелость, позаимствованную у отца и деда, Наташа ощущала самую настоящую слабость. От мерзких откровений садиста к горлу подступила тошнота, закружилась голова. Неужели не произойдет что-нибудь необыкновенное?… Вот сейчас к дому уже крадутся друзья… Впереди — стройный, широкоплечий капитан Пахомов… Ворвется с пистолетом в руке, перестреляет… Нет, не всех — Дуплишку не тронет, а палача и садиста они станут убивать медленно — пусть на своей шкуре почувствует муки жертв…
— Приступим, дерьмо вонючее.
Лягаш аккуратно постелил рядом с жертвой чистое полотенце, разложил причиндалы. Потом резко рванул за вырез платья, разорвал до живота. Безразлично помял упругие, налитые груди.
— Похоже, телка непробованная… Кариес, не желаешь побаловаться?
Дуплишка отчаянно рванулась из крепких мужских об»ятий, вырваться не удалось и она завыла в полный голос. Жалобно и безнадежно. Знала — все мольбы разобьются о безжалостный характер палача. Выла волчицей при виде гибели детеныша.
— Как прикажешь, хозяин, — охотно согласился телохранитель и тут же заколебался. — Для «представления» развязать надо, а она… — снова потер он ушибленную грудь.
— Жаль… Придется отправлять на тот свет нетронутой… С чего же начать? — задумался он, перебирая «инструменты».
В этот момент раздалось призывное попискивание сотового телефона.
— Корень, отволоки лярву на кухню и свяжи её покрепче. Посиди там. Кариес, отправляйся к машине, подыши свежим воздухом, — торопливо распорядился Лягаш, поднеся к уху трубку.
— А она? — кивнул на связанную девушку фельдшер.
— Труп! Пусть слушает.
После того, как он остался один, Лягаш тихо проговорил, косясь на Наташу.
— Ты, дружан?
— Я… Твою просьбу выполнил: охранник может отправляться по адресу… при встрече скажу. Там его ожидают.
— Вторая?
— Со второй просьбой — заминка… Меня пасут. Поэтому ставка выше. За устройство на службу — десять тысяч баксов… Когда отдашь?
Лягаш поморщился, пожевал тонкими губами. Жалко, ох, до чего же жалко «трудовые» денежки, сколько за них пота и крови пролито… Но продажный мент все же дороже…
— Хоть сейчас, — неуверено пискнул он.
— Чем быстрей, тем лучше… Говорю — пасут, — настаивал Севастьянов. — Если не выручат, придется рвать когти…
— Куда под»ехать?
— Метро Южное. Внизу. Двух часов хватит?
— Постараюсь…
Лягаш заторопился. Быстро сложил в чемоданчик «орудия палаческого производства». Переоделся. Положил в карман брюк ещё одну снаряженную обойму. Не для того, чтобы отбиваться от сыскарей — не верил подполковнику. Точно так же, как Севастьянов не верил ему.
— Эй, вы, шестерки!
Так завизжал, что во дворе в панике забрехал пес и взбаламошно заорал пестрый петух.
В комнате появились Корень и Кариес.
— Кариес, запрягай тачку. Срочно выезжаем. Корень — на хозяйстве. Поглядывай за телками, упустишь хоть одну — залетишь на пику… Вернусь — займемся ментовкой. Думаю, к ночи управлюсь…
Через несколько минут черный «жигуль» мчался по Горьковскому шоссе.
Проводив хозяина, фельдшер долго размышлял о своем, потаенном. Сидел на кухне и глядел на газовую плиту. Будто именно в духовке находились ответы на мучающие его вопросы.
Наташа в комнате лежала тихо. Закрыла глаза, будто уснула. На самом деле пыталась освободить хотя бы одну руку. Не получалось — Кариес связал пленницу добротно, такие накрутил узелки — не выберешься.
Небрежно связанная проститутка не пыталась освободиться — прожигала «тюремщика» лихорадочными взглядами. Фельдшер не реагировал на них — спокойно жевал сухарик и — думал о своем.
— Корень, ты в Бога веришь?
Фельдшер пожал плечами — сам не знал, как относится к религии. С одной стороны, вроде верит, с другой — какая там вера при его бандитской «профессии». Конечно, имеется какая-то высшая сила, типа генеральной прокуратуры, отслеживающая людские делишки. Только почему эта «высшая сила» не реагирует на гадкие дела, творящиеся на Земле, где же Божий праведный Суд?
— Не увиливай, сявка, скажи: веришь или не веришь?
Корень тягуче улыбнулся. Будто размазал насмешливую улыбку по хмурому, озабоченному лицу.
— Ну, верю…
Дуплишка заворочалась на полу, задергала связанными руками.
— Тогда — развяжи. Веревки руки натерли — нестерпимая боль. Да и почифирить охота, как это сделать связанной? Поможешь — зачтется тебе доброе дело и на этом, и на том свете.
— Не сбежищь? Поклянись.
— Клянусь Богом… или Сатаной, чем хочешь. Сама шагу не сделаю из этой халупы… Хочешь, с тобой побалуюсь? Ты ведь меня ещё не пробовал, не знаешь, какая я сладкая… Сам подумай, куда мне бежать? Хоть и паскудно бесплатно подставляться тому же Кариесу, зато защищаете меня, кормите… Прошу — развяжи…
Корень решительно поднялся, рязвязал веревки, помассажировал натертые кисти женских рук.
— Только гляди: сбежишь — догоню и подколю. Сама должна понимать — пощады от Лягаша не дождаться, а мне рановато торопиться на небеса.
Они пили чай, разговаривали мирно, доверительно. Дуплишка жаловалась на свою беспутную житуху, фельдшер — на свою. О лежащей в соседней комнате пленнице — ни звука, будто её не существовало.
— Так хочешь попользовать меня или не хочешь? — приставала проститутка, расстегивая кофтенку и поигрывая аппетитными, несмотря на вялость, грудями. А сама потихоньку придвигала к краю стола кухонный нож. — Смотри, от чего отказываешься? Толстопузые бизнесмены за это добро сотни баксов отваливают, в очередь становятся…
— Сейчас нет желания, — отнекивался Корень. — Вот позже — с удовольстьвием. И оставь в покое ножик — не успеешь прирезать — замочу.
Рука Дуплишки отпрянула от рукояти ножа, будто она, эта рукоять, раскалилась добела. Подсмотрел все же, падла, подумала женщина, а ведь как хорошо задумано: один удар в горло, развязать девочку и сбежать… Куда — не имеет значение, хоть в Москву, хоть за Москву… Главное — спасти сестренку, своя судьба Дупло не интересовала — свыклась с мыслью о неизбежной гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43