А виноват тот, другой, который ехал с ним в грузовике...
— Откуда вам это известно?
— Коля рассказал. Я верю ему!
— Верить людям надо, но нужно и проверять!
— Я не могу этого проверить, но знаю, что он не врет! Чувствую! Без Коли я снова буду несчастна!
— В том происшествии погиб человек. И одного вашего чувства мало, чтобы решить, кто виноват.
— Но ведь коля, если его несправедливо обвинят, погибнет!
— Я пришел в милицию из парторгов не самого маленького завода, чтобы здесь, — он постучал пальцем по столешнице, — теперь не было несправедливых обвинений! Я приложу все свое умение, чтобы не сделать вас несчастной.
— Что ты делаешь? — забыв скомандовать «стоп», врывается в кадр Ефим Давыдович и склоняется над присевшей на краешек стула во время тирады комиссара Эллой. — У тебя реплики звучат... деревянно!
— Такие реплики, — огрызается героиня.
— Что?! — ревет затравленным зверем Давыдович. — Когда тебя утверждали на роль, тебе нравились все реплики! Без исключения!
— Мне неудобно их произносить в такой позе!
— «Неудобно», — передразнивает мэтр, — удобно бывает только в кресле парикмахера! А я — не парикмахер! — И только сейчас, спохватившись, кричит: — Стоп!
Ефим Давыдович сидел на кожаном диване в своем кабинете. Героиня — та самая, которую мы видели на съемках эпизода картины, — почти прижавшись к Давыдовичу, снимала ворсинки с его пиджака букле.
Сева заглянул в кабинет.
— Вызывали?
— Элла, выйди! — скомандовал режиссер.
— Я могу повторить все и при этом наглеце! — повела плечом Элла.
Сева обалдело застыл в двери.
— Разберусь без тебя, выйди, — угрожающе повторил режиссер.
Героиня, исполненная независимости, поднялась и продефилировала мимо Севы, двинув его бедром.
Шеф не предложил ему сесть.
— Ты что себе позволяешь? Ты думаешь, мне сложно тебя выгнать?
Севе хотелось понять причину гнева шефа.
— Ты предлагал Элле поехать к тебе на ночь? — ревел медведем Давыдович.
— Куда?
— К тебе домой! Ждал возле ее подъезда, на Цветном, и предложил!
— Ефим Давыдович, — как можно мягче пояснил Сева, — у меня нет дома.
— Мне — можешь не врать!
—Что тут врать… — Ассистент был неподдельно удручен, и шеф поверил:
— То есть как? Где же ты ночуешь?
— Было время — спал здесь. У вас, на диване...
— Почему прекратил?
— Полундра образовалась...
— Чтоб я этих матросских вульгаризмов не слышал! Можешь говорить так со своими сверстниками! — оборвал мэтр.
— Охрана ночью проверяет. — Сева перевел со сленга на русский.
— Где спишь теперь?
— Где придется. Я поэтому и на вокзале оказался.
— Да? — удивился Давыдович. — Значит, действительно спал на вокзале?
— Действительно.
— А я поразился: вроде бабы на тебя посматривают и вдруг — пошел кадрить на вокзал... Докатился!
Севе было неприятно воспоминание о вокзальном происшествии — он молчал.
— Почему не снимешь комнату?
— На мою зарплату трудно найти даже угол.
— А на ужины в кафе «Националь» зарплаты хватает? — вдруг завелся мэтр, заподозрив, что его морочат.
Севе пришлось расшифровать расходы:
— Шесть рублей — чашка кофе, четыре — миндальное пирожное. В месяц — триста на ужины в «Национале», — Сева начинал заводиться, — остальные пятьсот — на завтраки и обеды в студийном буфете!
— Не жирно. Значит, Элка мне врала про тебя? — спросил шеф без перехода.
— Не знаю, что она говорила, но я ее вижу только на съемках...
— Ну, сука! Ей хочется доказать, что все хотят ее. Ну, сука!.. А ты не скули, — Ефим Давыдович не любил извиняться, но щедрым быть любил, — я помогу тебе. Кажется, ты этого заслуживаешь!
Мелькнули на экране необычные даже для зрителей тогдашнего Дома кино кадры из «Пепла и алмаза».
Герой фильма умирал на помойке.
Киношный народ повалил из зала, обсуждая непривычное зрелище.
Ефим Давыдович сразу засек ладную фигуру Тамары, а потом уже и Севу, который шел рядом, активно внедряя свое мнение о картине.
— Сева! — окликнул мэтр и продолжил, только когда парочка приблизилась к нему: — Не зря я тебе билет в Дом кино дал. У тебя есть вкус... представь.
— Знакомьтесь, — выдавил от неловкости Сева.
— Тамара Фролова. — Она кивнула.
— Ефим Давыдович. — Мэтр первый протянул мягкую ладонь, небрежно бросив Севе: — А ты не промах, может, это самого Фролова дочь?
— Да. Самого, — за Севу ответила Тамара.
Мэтр излишне горячо потряс ее руку и продолжил непривычным для него лебезящим тоном:
— Передайте папе приветы... И напомните: мы встречались, когда я снимал... В его области... Он очень помогал! Скажите, я позвоню его помощнику...
— Я обязательно передам папе, — глядя мимо режиссера, без удовольствия заверила она.
— Пока, Сева. Сам разработай эпизод у ювелирного...
Это задание ошеломило Севу — ничего подобного ему до того не поручалось.
— Сам? А... как вы...
— Ты можешь сам! — воодушевлял Давыдович, — придумай.
— Я попробую...
Шеф почувствовал неуверенность в ответе Севы и не унимался, давя на самолюбие:
— Как у вас во флоте зовут желторотого матроса?
— Вы запретили выражаться на жаргоне.
— Запомнил! — осклабился Давыдович, — а сейчас — разрешаю.
— Салага, — ответил Сева.
— Вот. Ты ведешь себя, как этот самый салага! — засмеялся Давыдович.
— Извините, нас ждут! — Тамара энергично взяла Севу под руку и, кивнув, увела.
У лестницы к гардеробу встретили Певзнера со спутницей. Сева познакомил.
— А ресторан здесь есть? — поинтересовалась Тамара.
— Есть.
— Пойдемте! — предложила она
Сева и Певзнер переглянулись. Тамара не унималась:
— Пойдемте!
Сева согласился и двинулся к дверям ресторана деревянной походкой приговоренного.
Сели за свободный столик.
Сева раскрыл карту и чем дольше изучал ее, тем больше мрачнел; не говоря ни слова, он протянул ее Тамаре. Та ободряюще улыбалась. Когда карта переместилась в руки спутницы Певзнера, Тамара слегка пригнулась...
Он ощутил ее руку на своем колене.
И краем глаза увидел, что в руке Тамары стопочка солидного достоинства купюр.
Ладонь Севы приняла купюры.
Певзнер, изучая меню, наблюдал за этой молчаливой операцией.
Подошла официантка.
— Решили, что будете?
— Решили! — бодро откликнулся Сева, — обязательно омлет-сюрприз. Четыре раза
Омлет вносили торжественно — поджигался спирт, подрумянивая взбитые сливки. Пламя колеблющимися бликами заполняло зал, где специально гасили общий свет.
Компания Севы завороженно смотрела на догорающий в центре их стола огонь.
После ресторана за Тамарой приехала машина — не зис, но и не «Волга» — зим.
Он проводил ее до машины, поцеловал в щеку, захлопнул дверцу и вернулся к наблюдавшим их расставание Певзнеру и его спутнице.
— Ты, Севка, дурак! Она же на тебя упала — женись быстро! Директор студии тебя тут же запустит с картиной, — не утерпел высказать свои соображения Певзнер.
— Что ты несешь! У меня же нет высшего образования, — отмахнулся Сева.
— А у Ромма — было? А у Александрова? А у Пырьева?
— То были другие времена.
— Времена те же. Представят тебя высокоталантливым...
Сева поморщился:
— Брось травить...
— И никакой ВГИК не потребуется, если нужно — оформят диплом как экстерну, — был уверен Певзнер. — А то будешь лет пятнадцать ходить в ассистентах! Не тяни. Такой шанс выпадает раз в жизни!
Певзнер со спутницей удалился, а он остался на улице вместе со своим неизменным портфелем.
Курский вокзал был палочкой-выручалочкой.
Дизель до Петушков отходил в 12.
Сева забрался на вторую полку, положил в головах портфель, поднял ворот пальто, натянул его на уши и погрузился под стук колес в неспокойный сон.
Пролетел мимо окна вагона серый, а потому заметный в ночи обшарпанный прямоугольник с черными глазницами окон — собственный дом Севы.
Но он этого не видел — спал.
Очнулся он от знакомого голоса:
— Колеса у него в порядке.
— Буди! — подвел черту другой знакомый голос.
— Ну ты, фраер, раздевайся!
Сева открыл глаза и увидел в свете потолочного керосинового фонаря своих знакомых — героев его экзаменационных рассказов — Нового, Бадая и еще одного, незнакомого.
— Новый, это я, Севка...
— Чего ж ты свое Крутое проспал? — от неожиданности Новый откликнулся не сразу.
— Я решил спать до Петушков, а оттуда обратно — спать до Москвы. Мне ночевать негде.
— Подфартило тебе — тут еще зуевские работают. Они бы тебя точно раздели.
— Значит, повезло.
— Выпьешь? — Новый протянул бутылку.
— Ты же говорил, когда делаешь — не пьешь.
— А у нас работа закончилась. В Посаде два угла сделали и сквозанули. Вот думали тебя расковать... Ты Булку знал? — совсем неожиданно спросил Новый.
— Какого Булку?
— Какого? Ты же про него в своем рассказе писал. Он своих подельщиков обокрал.
— А... Почему «знал»?
— Нету больше его. Уработали мы его за сучьи дела. Упал на рельсы между тамбурами... Ну, выпьешь?
— Я лучше посплю.
— Ну, спи, Петушки не проспи... — Новый с подельщиками удалился к тамбуру.
Но после полученной неожиданно информации Севе было не до сна.
Он возбужденно ходил со своим неизменным портфелем.
По ночному пустынному перрону в Петушках.
Загудел подходящий поезд.
— Внутренний монолог, активный внутренний монолог! — звучал голос шефа за кадром. — Вспоминай о хорошем, о своем, личном. Во всех подробностях... Вот так... Хорошо! А теперь — о тревожном... О трагическом!
Героиня Элла, вытирая посуду за столом под яблоней в садике, «активно вспоминала о своем хорошем и плохом» — съемочная камера неслышно по кривой наезжала крупней и крупней.
— Гениально! — шептал Давыдович.
— Порядок, — подтверждал почти беззвучно оператор Вадим, не отрывая глаза от лупы.
— Восхитительно, — просто млел от увиденного Ван Ваныч.
Рука его потянулась к деревянному ящику с аккумулятором и постучала по нему три раза.
Героиня Элла протирала тарелку.
— Стоп, — послышался голос оператора.
Элла застыла на полудвижении.
Давыдович резко развернулся к съемочной камере.
— В чем дело?
— Контакт отошел, — объяснил остановку ассистент оператора.
— Сам отошел? Пошел погулять?! — закричал Ефим Давыдович.
— Не сам, — вступился за своего ассистента оператор, — ваш, — Вадим напирал на слово «ваш», — второй режиссер постучал по аккумулятору, и контакт отошел.
— Зачем вы стучали по аккумулятору? — теперь уже злобно цедил шеф.
— Чтобы не сглазить дубль... из суеверных соображений. — Ван Ваныч затряс головой.
— Идиот!! — взревел Давыдович.
Элла грохнула тарелку о стол и убежала в кусты, изображая рыдания, шеф устремился за ней.
Оператор Вадим спокойно достал из портфеля термос и принялся за «перекусон».
Его ассистенты прозванивали кабель.
Сева вытащил из кармана уже вскрытое письмо и принялся дочитывать.
— Уже девочки пишут — просят взять на съемку? — спросил Певзнер, удобно перекуривая на ящике с боржомом шефа.
— Нет. Друг из Запорожья. Служили вместе. — Сева вытащил из конверта и протянул коллеге фотографию с кокетливыми провинциальными зубчиками по краям.
С фотографии смотрел матрос в обнимку с дородной девицей.
— Тоже хочет сниматься?
— Хочет жениться, — засмеялся Сева, — но просит для начала устроить его в какую-нибудь клинику по глазам, как он выражается. Не выдают шоферских прав из-за зрения...
— Он преувеличивает твои возможности. — Певзнер выпустил дым из ноздрей.
— Ну... Я попробую, — промямлил Сева.
Певзнер появился из узкой щели приоткрытых массивных ворот павильона.
— Ты в курсе? У нас уже нет второго режиссера. Ван Ваныч ушел!
— Куда? — опешил Сева.
— Куда — не знаю. Знаю — откуда...
— Ну что ты тянешь кота за хвост?
— Давыдович его убрал. Только что при всех объявил: «На сегодняшний день у нас нет второго режиссера».
—Его нет, будет другой... Если честно, неизвестно, какой будет лучше...
— Другим Давыдыч предложит быть тебе...
— Травишь? — Удивление Севы было искренним. — Откуда ты знаешь?
— Я знаю Давыдовича и знаю, как ему хочется угодить Фролову: он мечтает запуститься с новым вариантом «Ивана Грозного». А для этого нужно решение президиума ЦК!
— А при чем здесь я?
— Не играй ваньку. Ты живешь с дочкой Фролова.
Сева изучающе посмотрел на Певзнера.
— Зиновий, если мне предложат, ты хочешь, чтобы я отказался?
— Ты один не потянешь. Давай вместе. — Певзнер уловил колебания Севы и «дожимал» его. — За добро платят добром!
В свете прожекторов густые, слегка вьющиеся волосы Ефима Давыдовича гляделись нимбом.
— Человек с таким лицом, как у Ван Ваныча, не может быть вторым режиссером. Как только он входит в кабинет, ему сразу хочется отказать!
— Я никогда не ходил по кабинетам, — пожал плечами Сева, стоя напротив разместившегося в кресле мэтра.
— Научишься, — отмахнулся Давыдович, считая вопрос решенным.
— А если мы вдвоем, с Певзнером? Он старше меня, солиднее...
— Старше! — взревел мэтр, — Аркадий Гайдар был моложе тебя и полком командовал! А ты — «вдвоем». Вдвоем хорошо пилить дрова! В общем, решай: или ты один, или — обратно, в «Националь», пить кофе и мечтать о признании...
Весь этот разговор происходил на глазах у съемочной группы.
Певзнер, не дослушав его, вышел через щель павильонных ворот.

Хлопушка «Цена человека».
На экране героиня Элла «рвала страсти в клочья».
Сцену мы уже видели, но в этот раз камера фиксирует крупно лицо героини.
— Коля! Ты должен прийти и все рассказать в милиции! Все, как было! Ты же мне рассказал — и я поверила! Расскажи там. Там тоже люди!
Героиня совершает много физических усилий, тормоша и дергая Колю. Но глаза — пусты.
Снова хлопушка «Цена человека».
— Где люди? — враждебно отстранил героиню от себя герой Коля, которого на этот раз мы видим только со спины. — В милиции?
— Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.
— Откуда тебе знать?
— Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!
Снова хлопушка «Цена человека».
И новый дубль последнего кадра
— В стране все изменилось! — этих слов в предыдущем дубле не было.
В зале зажегся свет.
— Кто хочет сказать? — спросил Давыдович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44