Но позже пришли другие режиссеры — и актриса больше не вспоминала о первых уроках. Но меня радовало, что она многому научилась на картине «Вылет задерживается». И это прекрасно, что актриса прибавила к своим природным данным завидную способность работать, быть в режиме, творить на пределе отпущенного природой.
Иное дело Нина Зоткина, исполнившая главную роль — Оли Чумаковой — в фильме «Двое в пути», который назывался поначалу «Оля некрасивая». Перед группой стояла отнюдь не легкая задача — найти юную актрису с внутренними данными героини и характерной внешностью. Таких обычно в училище не принимают, и просмотры актрис на учебных сценических площадках ничего не дали. Мы решили вести длительное наблюдение. Приходили со вторым режиссером Сырцевой к училищам, садились на скамеечку и следили за поведением студенток в перерывах между лекциями. От перемены к перемене у нас выстраивалось представление о способах существования и характерах десятков студенток, обнаруживалось даже сокровенное. Но нужным нам парадоксальным несоответствием внешних и внутренних качеств обладала только Зоткина. Мы провели пробы, в которых подтвердили свои предположения, и картина не пошла, а понеслась. Природная органика Нины позволяла ей точно воплощать предложенный рисунок сцен. В результате Зоткина была триумфатором на Международном фестивале в Праге — получила приз за лучшую женскую роль, потом была премьера фильма с ее участием в Берлине. Из поездок она привезла кроме всего остального ворох восторженных рецензий. Затем — приз за лучшую женскую роль на всесоюзном фестивале в Донецке... Что дальше? Дальше предстояло ехать в родную Пензу, в театр, совершенствовать мастерство, нарабатывать профессию. Сделать такой шаг после триумфов — нелегко. Как-то Нина сказала мне: «Во всем виноваты вы! Теперь я не могу вернуться домой! Я должна остаться в Москве!» Пытаясь исправить свою «вину», я попробовал «пробить» актрису в Театр киноактера, но получил отповедь членов худсовета: «У нас полтеатра киноартисток на одну роль». Она уехала, исчезла из виду. Где теперь играет Нина? В каких фильмах снимается? Не знаем.
А я вернулся к Светлане Крючковой, приступив к работе над фильмом «Вас ожидает гражданка Никанорова» по сценарию В. Мережко. Твердо намеревался продолжить работу с актрисой — уже не в экспериментальном плане, экспериментов было достаточно и на картине «Вылет задерживается», где она тоже снималась. Хотелось с ее помощью вылепить характер нестандартный, но узнаваемый и импульсивный. Актриса ответила согласием. Пробы совпали с гастролями театра БДТ в Москве, где Крючкова играла Аксинью в «Тихом Доне». Первая проба не устроила директора студии: не понравилась открытая сексуальность сцены, и я был вынужден назначить вторую пробу. На эту вторую пробу актриса не явилась. Мы ждали ее на натуре под палящим солнцем все восемь часов. Я был взбешен: роль обещала в случае удачи превратить любую исполнительницу в звезду, а тут такое... «Агентура» из театра БДТ донесла, что после спектакля «Тихий Дон» где-то был затяжной банкет... Медлить и выжидать было нельзя — оборудование уже грузилось на платформы для отправки в экспедицию на съемки. Ассистенты принесли на выбор фотографии других актрис. Индивидуальных свойств многих я не знал. Отобрал троих и попросил пригласить на кинопробы. Подготовили три разнохарактерные сцены для каждой. Наташа Гундарева оказалась многокрасочней остальных. Ее и утвердили. Только в экспедиции пришло полное взаимопонимание и овладение ролью Катьки. Роль, воспринятая зрителями восторженно, утвердила Гундареву в звании звезды. А Светлана? Светлана шла к своей популярности без роли гражданки Никаноровой лишний десяток лет. Много снималась, мастерски работала, но то фильмы не имели зрительского успеха, то роли оказывались на периферии драматургического мастерства.
Можно сказать: «Но популярность — полбеды. Главное — интересная работа. Куда хуже забвение уже сложившегося таланта, его невостребованность». Забвение порождает неуверенность актера в себе, нервозность, плохое владение собственной психикой... Не могу лгать и утверждать, что Татьяна Лаврова, снискавшая известность у кинозрителей после фильма «Девять дней одного года», была уверена в себе на пробах моей картины «Вылет задерживается».
«Прошу Вас, Леонид Георгиевич, отнестись к моим пробам серьезно. Если у вас есть уже верная кандидатура — со мной шутить не надо», — заявила она, и я увидел такую актерскую скорбь в ее глазах, что стало ясно — в роли внутренне неустроенной женщины ее вряд ли кто сможет переиграть. И хотя две другие претендентки в быту вряд ли были благополучнее Лавровой, ее неустроенность переливалась через край. Оставалось получить самую малость — добиться внешнего покоя ее персонажа Ольги Шеметовой.
Утвержденная актриса рвалась в бой, как спортсменка, готовая к рекорду, и... постоянно делала фальстарты. Но время, понимание задачи делали свое, и Татьяна Евгеньевна обрела актерский покой, нашла способ сдерживать бурные эмоции, давать им выход в определенных местах роли. Работа над ролью Шеметовой была буквально киновоскрешением актрисы. Фестиваль в Монте-Карло принес ей приз «Серебряная нимфа». Мне бы поддержать актрису на плаву, поставить на ее индивидуальность фильм, но не хотелось подчинять свои намерения ее интересам. Я занялся материалом, в котором для актрисы не было ничего. И Таня снова оказалась надолго невостребованной в кино. Грустно. Так же грустно, как и воспоминание о многолетнем киномолчании Нины Афанасьевны Сазоновой, проникновенно сыгравшей старую Забродину в «Моей улице», и отсутствие на экране трепетной Наташи Сайко, снискавшей приз за лучшую женскую роль в той же «Моей улице»!
Актерские судьбы не во власти одного режиссера, режиссер, помимо всего сказанного, — судьба.
Дай бог актрисам доброй судьбы!
Игра со спичками, или Последняя роль
Ночью зазвонил телефон. Не открывая глаз, я протянул руку к трубке, поднес ее к уху и услышал:
— Здорово. Это Витек.
— Какой Витек?
— Свиридов.
У меня не было друга с такой фамилией.
— Прекратите эти глупые шутки, — сказал я, окончательно проснувшись.
—Какие шутки! — донеслось из трубки, которую я уже клал на рычаг. — Это я — твой незваный дружок.
Только теперь я узнал голос Олега Даля — он говорил от имени героя картины «Незваный друг» Виктора Свиридова. Подыгрывать актеру — прямая режиссерская обязанность, и я включился в его игру:
— Ну что ты хочешь, Витек?
— Мне сегодня что-то не хочется идти в это сборище, — нам предстояло снимать сцену посещения Свиридовым вечеринки, устроенной специально для продвижения его научных дел. — Я не перевариваю эти рожи!
— Придется терпеть, — унимал я своего героя. — Закрой эмоции. А на лицо — маску. Вежливую. Предупредительную.
— А глаза куда я дену? Тоже закрою?
— Не нужно. В твоих глазах мы все и прочтем, — сказал я, выходя из роли друга Виктора Свиридова и возвращаясь к режиссерским обязанностям.
— Договорились! — Даль повесил трубку — репетиция закончилась. К поведению его героя в этой сцене мы уже не возвращались на съемочной площадке: Олегу оказалось достаточно ночного разговора по телефону.
Появление Даля в нашей съемочной группе не планировалось — актер Саша Кайдановский, для которого писалась роль Свиридова, отказался ее играть, считая, что фильм либо изрежут, либо не выпустят на экран; долго мы перебирали сорокалетних актеров с амплуа, выражаясь старой театральной терминологией, «неврастеников», и второй режиссер назвал Даля. Предложение ввергло меня в растерянность: уж слишком широко стала известна неуживчивость актера — из театра ушел, поссорившись, с одной картины ушел в разгар съемок, на другой — до конца съемок не разговаривал с режиссером, делая роль по своему усмотрению. Было над чем задуматься! Но второго актера такой индивидуальности — я наблюдал работу Олега и в театре и в кино — не существовало. Послал ему свой сценарий в Ленинград, где он тогда снимался, с запиской: «Прошу читать роль за словами и между строк». Олег дал согласие пробоваться, приехал и во время первой же встречи сказал враждебно: «Я всегда читаю роль между строк. Но хотел бы знать, о чем вы будете делать картину».
Я начал рассказывать, а Олег слушал с непроницаемым лицом. Говорить было трудно. Моя экспликация, наверное, походила со стороны на отчет подчиненного у начальника. Я закончил и ожидал «приговора» Даля. Но он не стал долго разговаривать, открыл сценарий и с ходу сыграл сцену, точно поймав способ существования своего будущего героя — Свиридова.
— Если мы говорим про человека, который не верит, что доброе дело в его среде может совершиться, и последний раз пытается убедиться в этом, — давайте пробоваться! Только вряд ли меня вам утвердят!
В своих опасениях Даль оказался прав — начальство не рассчитывало видеть этого актера героем моего фильма. Один из руководителей студии, посмотрев пробы, увещевал меня:
— Даль — неблагополучный герой, ты возьми... — он назвал актера, излучавшего оптимизм, — и получишь за эту картину сполна.
Мне была обещана Госпремия. Приманка не подействовала. Индивидуальность Даля была сильнее награды. Руководитель не ошибся — Олег был действительно неблагополучным героем, но такой мне и требовался — взрывающий сытое благополучие среды своего друга, к которому прибывал за помощью.
Пользуясь тактическими ухищрениями, я утвердил все-таки Даля на роль Свиридова. Тут в мою комнату на студии начали приходить «доброжелатели», жалеющие меня:
— Что ты сделал?! Ты хочешь укоротить себе жизнь, работая с этим актером?
И рассказывались в подтверждение тезиса разные истории о его невыносимом характере.
Первого съемочного дня я ждал, как ждут, наверное, исполнения самого тяжкого приговора. Олег явился на съемку минута в минуту, независимый, подчеркнуто держащий дистанцию, образовывающий вокруг себя поле напряженности. Я подходил к актеру, как входят к тигру в клетку. Но тигр не нападал, постепенно ощущение неуюта прошло, и возникло немногословное, как мне показалось, понимание.
Даль оказался неожиданно очень отзывчивым партнером. На одну из ролей мы пригласили совсем юную актрису — выпускницу театрального института. Она робела перед Далем. И я решил, чтобы дать ей освоиться, назначить ее репетицию с Олегом у себя дома с чаем и печеньем. Олег согласился и, следуя своему правилу, явился точно. Юное дарование опаздывало. Чтобы занять Даля, я предложил ему послушать только что вышедший альбом записей Утесова. Он согласился.
— У отца было много утесовских пластинок, — Олег положил диск на проигрыватель и добавил: — Я люблю Утесова. И горжусь своим «плохим» хорошим вкусом.
Мы дождались актрису. Даль, понимая возложенную на него задачу, сбросил свою непроницаемость — превратился в веселого, разбросанного парня. Впрочем, все это он проделывал зря — актрису пришлось снять с роли, так как по своей недисциплинированности она сорвала нам съемку.
Когда нужно было снимать крупные планы любимой Свиридова, которую играла И. Алферова, и жены Грекова в исполнении Н. Белохвостиковой, я просил Олега посидеть спиной к камере или просто побыть на площадке. Нужно было видеть, как он старается помочь этим двум совершенно разным по характеру, манере игры и темпераменту актрисам. С одной стороны, надо было быть суше, чтобы вызвать ответную рациональность, с другой — активнее, чтобы провоцировать вспышку темперамента. В сцене объяснения в любви, которая не целиком, к сожалению, вошла в фильм, Олег буквально довел Алферову, по действию разумеется, до истерики, чего мне было трудно ожидать от ее спокойного и уравновешенного актерского характера. Это не назовешь привычным актерским словечком «подыгрывал», он затрачивал себя в этом закадровом партнерстве до предела.
Не нужно думать, что со всеми партнерами по картине у Даля складывались безоблачные отношения. Исполнитель другой главной роли в фильме — Олег Табаков — был директором театра «Современник» в то время, когда оттуда уходил Даль. Не мирно уходил. Я с тревогой ждал их первой совместной сцены. Актеры сошлись на площадке внешне корректно, но будто бы ожидая подвоха друг от друга. Меня это устраивало, это ложилось на отношения героев по сценарию. Возникло, однако, неудобство — ни Даль, ни Табаков не хотели воспринимать моих замечаний в присутствии партнера. Пришлось их парные сцены репетировать индивидуально.
Даль умел извлечь максимум выразительности из любой ситуации, мизансцены, умел превратить элементарный реквизиторский предмет в деталь, наполненную смыслом. Снималась сцена разговора Свиридова с его другом Алексеем Грековым, которого и играл Олег Табаков. Греков, давно и хорошо усвоивший, что компромисс — самая удобная в мире вещь, пытается внушить это Свиридову. Место действия сцены — гостиничный номер. Я положил на кровать соседа Свиридова по номеру — обувщика — сапожные колодки и бросил Далю между прочим: «Можешь взять одну, если хочешь». Повторять предложение не пришлось. Олег взял колодку и каскадом ее движений в руках передал отношение к позиции Грекова: она покачивалась из стороны в сторону, вертелась в обстоятельствах, скользила по поверхности, пока излагал свое кредо Алексей Греков. Даль использовал колодку даже как свисток, освистывая конформистские предложения друга.
Актер не ограничивался «подброшенными» приспособлениями, сам активно искал их — так придумал он игру со спичками для своего героя. Сжигает спички и смотрит на огонь, снова сжигает и снова смотрит. Какой смысл вкладывал он в это, я не знаю, не спрашивал, но меня устраивала та ассоциация, которая пробуждалась при этом сгорании маленького факела. Казалось, герой ведет внутренний монолог о тщетности своих усилий. Осуществленная в поворотных местах роли, эта игра наполнила ее, как мне кажется, новым смыслом.
Олег приносил на съемочную площадку и свои литературные заготовки, которые помогали решать поставленные накануне задачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44