https://wodolei.ru/catalog/vanni/metallicheskie/
.. — Далее произносилась конкретная фамилия реального рассказчика.
Почем увлечение?
Режиссер Леонид Луков, поставивший фильм «Два бойца», рассказывал своему коллеге М. Донскому:
— Я увлекался кино еще мальчишкой, крутился возле кинотеатра, сидел в кинобудке, и киномеханик, как плату за присутствие, отрезал с моей головы пучки волос для кисточек, которые должны были сметать пыль с проекционного аппарата.
Донской, выслушав, заметил:
— Кто-то за свое увлечение платил головой, а ты — только волосами!
Чувство меры
В давние времена моей режиссерской юности Марлен Хуциев (постановщик «Весны на Заречной улице», «Заставы Ильича» и других картин) принес на мой день рождения кружку с солью и подарил со словами:
— Чтобы больше было соли у тебя в мизансценах.
Следующий фильм я посвятил выполнению совета мэтра. И, когда показал его, услышал:
— С мизансценами все в порядке, теперь добавь соли в содержание.
Я выполнил указание Марлена, и фильм «Моя улица» не приняли.
Хуциев, посмотрев картину, резюмировал:
— Теперь пересолил!
Скорый суд
Иосиф Сталин смотрел в Большом театре премьеру оперы Вано Мурадели «Великая дружба». Отзвучал финальный аккорд, зажегся свет в зале. Публика безмолвствовала — все ждали, когда зааплодирует вождь. Но вождю это музыкальное действо не понравилось, что потом выразилось в разгромном постановлении ЦК.
Сталин встал в правительственной ложе и изрек, понимая, чем отзовется его молчание:
— Артисты не виноваты!
Лав стори
В кругу посетителей кафе «Националь» пятидесятых спорили, кто лучший композитор всех времен и народов. И писатели, и художники, и актеры, любившие это заведение, сходились во мнении, что Д. Шостакович, таким образом поддерживая битого за формализм и временами запрещаемого к исполнению руководством страны соотечественника. Но точку в споре поставил скульптор Виктор Шишков по кличке «Коньячный»:
— Конечно, Бетховен!
— Почему?
— Он вне конкуренции. Его бюст моей работы продается всегда, в любом киоске, в универмагах, на базарах. И никаких ограничений и постановлений партии по его персоне!
Повод для общения
Юрий Олеша сидел в компании своих собутыльников в кафе «Националь». По сервировке стола было видно, что много съедено и еще больше выпито. В зал вошел преуспевающий драматург — в ярко-синем пиджаке, в рубашке с жестким крахмальным воротником, в пестром галстуке. Олеша жестом пригласил его за стол и тут же позвал подавальщицу:
— Муся, счет!
Появившийся тут же счет Юрий Карлович споро протянул преуспевающему драматургу. Тот попробовал возмутиться:
— Юра, ты что, звал меня только для этого?
— А как же! — откровенно признался Олеша. — Должен же быть в компании тот, кто расплачивается!
Дворянин-предъявитель
— В двадцатом году я работал в Теревсате, — рассказывал Утесов. — Вы не знаете, где это и что. Это Театр революционной сатиры, там, где сейчас театр Маяковского. И был у нас артист Сускин, который говорил всем, что он дворянин и ездил с графом Сумароковым-Эльстоном в Лондон на дерби и слышал его храп на своем «крупе». «Какой ты дворянин? — спрашиваю. — К тебе же приходит еврейская мама и приносит кисло-сладкое мясо». — «Это не мама, это — домработница», — заявляет Сускин.
У меня был друг, куплетист из театра Струйского (там, где сейчас филиал Малого), Коля Смирнов-Сокольский. Небольшой артист, но личность. И вот является он к нам в театр, в актерское фойе, а навстречу идет этот самый Сускин, и я говорю:
— Коля, Сускин утверждает, что он дворянин.
Коля, небольшой артист, но личность, останавливает Сускина и заявляет:
— Сускин! Если ты дворянин, то предъяви член.
Сускин здесь же расстегивает ширинку и показывает член. Смирнов-Сокольский внимательно рассмотрел предъявленное и громогласно объявил:
— Да. Он не обрезанный. Но это и не член!
Жажда прошлого
Один реэмигрант после долгого перерыва попал на Манежную площадь и, увидев памятник Жукову, ошарашенно произнес:
— У вас что, теперь худсоветов нет?
Дружеская поддержка
Великий С. Эйзенштейн, который не часто уделял внимание женщинам, беседовал на каком-то приеме с актрисой М. Мироновой, тогда еще женой кинематографиста. Подруга Мироновой, тоже актриса, подбежала к Марии Владимировне с возгласом:
— Маша, ты сейчас прекрасно выглядишь!
— А как я выглядела? — поинтересовалась Миронова.
— Хуже некуда!
Полезный совет
Родители Андрея Миронова — артисты А. Менакер и М. Миронова — решили сделать из мальчика пианиста. И заставляли Андрея играть на фортепьяно по два часа в день. Занятия эти шли неважно — по разным причинам не давалось ему исполнительское искусство. Но он через силу ежедневно отбывал свой урок. Однажды в гости к родителям пришел Л. Утесов, послушал Андрея и спросил:
— Тебе самому нравится?
— Нет.
— Тогда бренчи по четыре часа в день.
Андрей поднял на Утесова полные слез глаза, но Леонид Осипович пояснил:
— Им, — он кивнул на соседнюю комнату, где находились родители, — надоест слушать и они от тебя отстанут!
Нападение — лучшая защита
Замечательный артист Николай Симонов, сыгравший в кино перед войной Петра I и множество других прекрасных ролей, работал в знаменитой питерской Александринке. Был порок у артиста — он крепко пил. И, напившись, явился в актерское фойе театра, где стояли гипсовые скульптуры отцов и матерей — основателей театра (театр в прошлом был императорским).
Симонов откусил гипсовые носы всем без исключения скульптурам. На следующий день состоялось собрание труппы. Симонова обвинили в аморальности, и большинство склонялось к тому, чтобы выгнать артиста из театра. Предоставили слово Симонову. Он вышел в центр фойе и, горестно тряхнув шевелюрой, заявил:
— Да, я аморален, но вот вы меня осуждаете, а в ложе второго яруса наш худрук Юрий Михайлович Юрьев с мальчиком живет.
Артист остался в труппе.
Скорость звука
Дирижер В. Людвиковский вел оркестровую репетицию в утесовском коллективе. Сам Утесов слушал оркестр из зала. Когда пьеса отзвучала, Леонид Осипович попросил:
— Сыграйте еще раз.
— А почему? Что не так? — поинтересовался Людвиковский.
— Мне кажется, контрабас опаздывает, — объяснил Утесов.
— Ну правильно, — вмешался контрабасист, — я дальше всех от вас и стою.
Немое кино
В кафе «Националь» ходил в шестидесятые годы «человек с трубкой». То ли журналист, то ли диссидент, то ли стукач. Он гордо держал в зубах прямую английскую трубку и мог часами неподвижно восседать за столом. Как-то раз его соседом по столу оказался поэт-песенник Игорь Шаферан. Заказал кофе, кусок яблочного пирога и, пока официантка несла заказ, закурил сигарету. Затянулся пару раз и поискал глазами пепельницу. Ее на столе не оказалось. Шаферан не нашел ничего лучшего, как стряхнуть пепел своей сигареты в трубку «человека с трубкой». Тот не шелохнулся. Шаферану принесли кофе. «Человек с трубкой» молча выбил содержимое своей трубки в чашку с кофе поэта-песенника.
Главная роль
Все столики в ресторане Дома кино были заняты, и я сиротливо торчал у входа в зал. Мой телевизионный коллега А. Габрилович, удобно восседавший за столом с двумя дамами, пригласил меня на свободное место. Я с благодарностью подсел. Одна из дам, сексуальная ведущая музыкальных программ — Татьяна К., встретила меня в штыки:
— Терпеть не могу режиссеров-неудачников!
Но после двух последовавших рюмок смягчилась:
— Впрочем, я готова иметь с вами дело. Но при одном условии.
— При каком? — затравленно выдавил я.
— Будете снимать меня в главной роли.
И я — решился. Сделал выпад:
— Согласен. Я сейчас снимаю фильм «Полтора часа в гинекологическом кресле».
В одно касание
К кинорежиссеру, успешно снявшему комедийный фильм, подошел сценарист-борзописец и предложил для следующей постановки прочитать его сценарий.
— За сколько? — уточнил режиссер.
— Ну, читай хоть месяц, — пожал плечами сценарист.
— Ты меня не понял. За сколько рублей я должен прочитать то, что ты написал?
Разные цели
Иду через проходную «Мосфильма». Два охранника преграждают путь:
— Ваш пропуск!
Показываю.
— Смотри, — говорит один другому, — режиссер, а пропуск показывает!
— Что ж тут удивительного? — спрашиваю.
— А только что прошел режиссер Б., пропуск не предъявил и сказал, что охрана его должна знать.
— Ну, правильно, — согласился я, — он борется за популярность у охраны, а я — у народа.
Нужный инструмент
Одному актеру театра после долгих его стараний и хлопот присвоили, наконец, звание народного. В день, когда был опубликован указ, актер играл главную роль в спектакле. Он купался в роли, тянул паузы. А его товарищи по театру ждали окончания спектакля у накрытого стола в театральном музее, где по стенам были развешаны подарки трудящихся коллективу театра: гайки, болты, вымпелы, отбойный молоток. Спектакль продолжался бесконечно из-за виновника торжества. Когда ожидание стало невыносимым, актер Яковлев, зло вперив взгляд в стену, на которой прямо перед ним находился отбойный молоток, устремил палец в этот шахтерский инструмент и громко заявил:
— Смотрите! Вот этим молотком наш виновник торжества пробивал себе звание!
Семейное счастье
Режиссеры часто рабы своих жен. Это и трогательно и курьезно. В энциклопедическом Российском словаре, поскольку для отдельной статьи о жене места не нашлось, появилось разъяснение: «В. Наумов — муж Н. Белохвостиковой». С. Колосов — режиссер первых наших телесериалов — на съезде московских кинематографистов, после того как зачитали список умерших между съездами творческих работников, возмутился, недослышав: «А почему в списке нет меня и моей жены Людмилы Касаткиной?»
Привереда
Снималась сцена на одесском вокзале по картине «Веселые звезды». Режиссер фильма Вера Павловна Строева активно объясняла Ю. Тимошенко и Е. Березину (Тарапуньке и Штепселю), как играть сцену:
— Это должно быть обворожительно, волнительно, восхитительно и пленительно, а потом вы идете в вокзал. Вы поняли?
— Нет, — пожал плечами Тимошенко.
— Тогда слушайте еще раз. Это должно быть обворожительно, волнительно, восхитительно и пленительно, а потом вы идете в вокзал. Теперь поняли?
— Нет, — так же недоуменно ответил Юрий.
— Ну как же! Это должно быть обворожительно, волнительно, восхитительно, и пленительно, а потом вы идете в вокзал! Что же здесь непонятного?
Тимошенко не выдержал — взвизгнул:
— Мне непонятно, что до «потом»?
Два сапога — пара
После долгого перерыва встречаю киргизского режиссера Океева.
— Что ты сейчас делаешь? — спрашиваю.
— «Чингисхана», — отвечает и, в свою очередь, спрашивает: — А ты?
— Я — «Троцкого».
Океев резюмирует:
— Вот и встретились: Чингисхан и Чингиз Хаим!
Странный министр
Бывшего начальника белорусских партизан Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко на короткое время назначили министром кино. Режиссер М. И. Ромм тут же пришел к нему в приемную и через секретаршу передал записку следующего содержания:
«Прошу меня принять. Мне нужно для разговора всего 5 минут. Ромм».
Секретарша удалились и тотчас вынесла другую записку, на которой было начертано:
«Когда у Ромма будет больше времени, чтобы поговорить со мной — пусть приходит. Пономаренко».
Истинная причина
Театральный режиссер пригласил своего коллегу на премьеру спектакля. Действо было занудным, и главной достопримечательностью его оказался монолог старого героя, который читает и сжигает письма своих любовниц. На полу лежал лист железа, на нем лист асбеста. Актер, игравший старого героя, бросал горящие бумаги на подстилку, где они и тлели.
Тексты, которые говорил актер, звучали так одинаково и долго, что зритель с удовольствием смотрел на огонь, как смотрят на завораживающее пламя камина.
По окончании спектакля приглашенный режиссер не нашел ничего, с чем можно было поздравить своего коллегу. Но тот подсказал сам:
— Ты знаешь — великий режиссер Мейерхольд уверял, что монолог в театре не может быть длиннее 7 минут?
— Знаю.
— А у меня монолог сожжения писем — 20 минут. Значит великий Мейерхольд, — гордо заключил постановщик, — не все знал!
— Не думаю, — возразил приглашенный, — просто у Мейерхольда в театре пожарная команда была строже.
Эрудиция в массе
Чтец Дмитрий Журавлев рассказывал, как одна из первых групп советских туристов приехала после войны в Париж. С утра руководитель группы сообщил:
— Сегодня мы посетим собор Нотр-Дам. Узнаем о истории и архитектуре Нотр-Дама.
— Что вы все про какой-то Нотр-Дам, — возмутились туристы, — нет бы повести нас в собор Парижской Богоматери, про который сам Гюго писал!
Долой условности
Великий Мейерхольд поссорился со своим ассистентом Меламедом, но не выгнал того из театра, а просто перестал общаться напрямую. Гостим — театр Мейерхольда — выехал на гастроли в Киев. И в день первого спектакля Мейерхольд пришел на монтировку конструкций, которой руководил Меламед. У Всеволода Эмильевича возникло желание сделать несколько замечаний ассистенту, находившемуся тут же.
Мейерхольд поискал глазами кого-нибудь, кто мог пересказать Меламеду его замечания, но обнаружил только пожарного в медной каске, торчавшего у запасного выхода.
— Передайте Меламеду, — обратился он к пожарному, — то-то, то-то и то-то...
— Передайте Мейерхольду, — ассистент тоже решил общаться через пожарного, — что я сделаю то-то, то-то и то-то...
— Передайте Меламеду!
— Передайте Мейерхольду!
— Передайте Меламеду!
— Передайте Мейерхольду!
Пожарник удивленно вертел головой.
— Передайте Меламеду!
— Передайте Мейерхольду!
Пожарный принял это как издевательство над собой и, когда очередной раз Мейерхольд сказал: «Передайте Меламеду», взревел:
— Да пошел ты, вон твой Меламед, сам ему и скажи!
Из огня в полымя
Актеру и режиссеру Алексею Дикому, освобожденному из лагеря, где он пребывал по непонятным причинам, предложили сыграть Сталина в кино. Дикий поинтересовался:
— Сколько заплатите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Почем увлечение?
Режиссер Леонид Луков, поставивший фильм «Два бойца», рассказывал своему коллеге М. Донскому:
— Я увлекался кино еще мальчишкой, крутился возле кинотеатра, сидел в кинобудке, и киномеханик, как плату за присутствие, отрезал с моей головы пучки волос для кисточек, которые должны были сметать пыль с проекционного аппарата.
Донской, выслушав, заметил:
— Кто-то за свое увлечение платил головой, а ты — только волосами!
Чувство меры
В давние времена моей режиссерской юности Марлен Хуциев (постановщик «Весны на Заречной улице», «Заставы Ильича» и других картин) принес на мой день рождения кружку с солью и подарил со словами:
— Чтобы больше было соли у тебя в мизансценах.
Следующий фильм я посвятил выполнению совета мэтра. И, когда показал его, услышал:
— С мизансценами все в порядке, теперь добавь соли в содержание.
Я выполнил указание Марлена, и фильм «Моя улица» не приняли.
Хуциев, посмотрев картину, резюмировал:
— Теперь пересолил!
Скорый суд
Иосиф Сталин смотрел в Большом театре премьеру оперы Вано Мурадели «Великая дружба». Отзвучал финальный аккорд, зажегся свет в зале. Публика безмолвствовала — все ждали, когда зааплодирует вождь. Но вождю это музыкальное действо не понравилось, что потом выразилось в разгромном постановлении ЦК.
Сталин встал в правительственной ложе и изрек, понимая, чем отзовется его молчание:
— Артисты не виноваты!
Лав стори
В кругу посетителей кафе «Националь» пятидесятых спорили, кто лучший композитор всех времен и народов. И писатели, и художники, и актеры, любившие это заведение, сходились во мнении, что Д. Шостакович, таким образом поддерживая битого за формализм и временами запрещаемого к исполнению руководством страны соотечественника. Но точку в споре поставил скульптор Виктор Шишков по кличке «Коньячный»:
— Конечно, Бетховен!
— Почему?
— Он вне конкуренции. Его бюст моей работы продается всегда, в любом киоске, в универмагах, на базарах. И никаких ограничений и постановлений партии по его персоне!
Повод для общения
Юрий Олеша сидел в компании своих собутыльников в кафе «Националь». По сервировке стола было видно, что много съедено и еще больше выпито. В зал вошел преуспевающий драматург — в ярко-синем пиджаке, в рубашке с жестким крахмальным воротником, в пестром галстуке. Олеша жестом пригласил его за стол и тут же позвал подавальщицу:
— Муся, счет!
Появившийся тут же счет Юрий Карлович споро протянул преуспевающему драматургу. Тот попробовал возмутиться:
— Юра, ты что, звал меня только для этого?
— А как же! — откровенно признался Олеша. — Должен же быть в компании тот, кто расплачивается!
Дворянин-предъявитель
— В двадцатом году я работал в Теревсате, — рассказывал Утесов. — Вы не знаете, где это и что. Это Театр революционной сатиры, там, где сейчас театр Маяковского. И был у нас артист Сускин, который говорил всем, что он дворянин и ездил с графом Сумароковым-Эльстоном в Лондон на дерби и слышал его храп на своем «крупе». «Какой ты дворянин? — спрашиваю. — К тебе же приходит еврейская мама и приносит кисло-сладкое мясо». — «Это не мама, это — домработница», — заявляет Сускин.
У меня был друг, куплетист из театра Струйского (там, где сейчас филиал Малого), Коля Смирнов-Сокольский. Небольшой артист, но личность. И вот является он к нам в театр, в актерское фойе, а навстречу идет этот самый Сускин, и я говорю:
— Коля, Сускин утверждает, что он дворянин.
Коля, небольшой артист, но личность, останавливает Сускина и заявляет:
— Сускин! Если ты дворянин, то предъяви член.
Сускин здесь же расстегивает ширинку и показывает член. Смирнов-Сокольский внимательно рассмотрел предъявленное и громогласно объявил:
— Да. Он не обрезанный. Но это и не член!
Жажда прошлого
Один реэмигрант после долгого перерыва попал на Манежную площадь и, увидев памятник Жукову, ошарашенно произнес:
— У вас что, теперь худсоветов нет?
Дружеская поддержка
Великий С. Эйзенштейн, который не часто уделял внимание женщинам, беседовал на каком-то приеме с актрисой М. Мироновой, тогда еще женой кинематографиста. Подруга Мироновой, тоже актриса, подбежала к Марии Владимировне с возгласом:
— Маша, ты сейчас прекрасно выглядишь!
— А как я выглядела? — поинтересовалась Миронова.
— Хуже некуда!
Полезный совет
Родители Андрея Миронова — артисты А. Менакер и М. Миронова — решили сделать из мальчика пианиста. И заставляли Андрея играть на фортепьяно по два часа в день. Занятия эти шли неважно — по разным причинам не давалось ему исполнительское искусство. Но он через силу ежедневно отбывал свой урок. Однажды в гости к родителям пришел Л. Утесов, послушал Андрея и спросил:
— Тебе самому нравится?
— Нет.
— Тогда бренчи по четыре часа в день.
Андрей поднял на Утесова полные слез глаза, но Леонид Осипович пояснил:
— Им, — он кивнул на соседнюю комнату, где находились родители, — надоест слушать и они от тебя отстанут!
Нападение — лучшая защита
Замечательный артист Николай Симонов, сыгравший в кино перед войной Петра I и множество других прекрасных ролей, работал в знаменитой питерской Александринке. Был порок у артиста — он крепко пил. И, напившись, явился в актерское фойе театра, где стояли гипсовые скульптуры отцов и матерей — основателей театра (театр в прошлом был императорским).
Симонов откусил гипсовые носы всем без исключения скульптурам. На следующий день состоялось собрание труппы. Симонова обвинили в аморальности, и большинство склонялось к тому, чтобы выгнать артиста из театра. Предоставили слово Симонову. Он вышел в центр фойе и, горестно тряхнув шевелюрой, заявил:
— Да, я аморален, но вот вы меня осуждаете, а в ложе второго яруса наш худрук Юрий Михайлович Юрьев с мальчиком живет.
Артист остался в труппе.
Скорость звука
Дирижер В. Людвиковский вел оркестровую репетицию в утесовском коллективе. Сам Утесов слушал оркестр из зала. Когда пьеса отзвучала, Леонид Осипович попросил:
— Сыграйте еще раз.
— А почему? Что не так? — поинтересовался Людвиковский.
— Мне кажется, контрабас опаздывает, — объяснил Утесов.
— Ну правильно, — вмешался контрабасист, — я дальше всех от вас и стою.
Немое кино
В кафе «Националь» ходил в шестидесятые годы «человек с трубкой». То ли журналист, то ли диссидент, то ли стукач. Он гордо держал в зубах прямую английскую трубку и мог часами неподвижно восседать за столом. Как-то раз его соседом по столу оказался поэт-песенник Игорь Шаферан. Заказал кофе, кусок яблочного пирога и, пока официантка несла заказ, закурил сигарету. Затянулся пару раз и поискал глазами пепельницу. Ее на столе не оказалось. Шаферан не нашел ничего лучшего, как стряхнуть пепел своей сигареты в трубку «человека с трубкой». Тот не шелохнулся. Шаферану принесли кофе. «Человек с трубкой» молча выбил содержимое своей трубки в чашку с кофе поэта-песенника.
Главная роль
Все столики в ресторане Дома кино были заняты, и я сиротливо торчал у входа в зал. Мой телевизионный коллега А. Габрилович, удобно восседавший за столом с двумя дамами, пригласил меня на свободное место. Я с благодарностью подсел. Одна из дам, сексуальная ведущая музыкальных программ — Татьяна К., встретила меня в штыки:
— Терпеть не могу режиссеров-неудачников!
Но после двух последовавших рюмок смягчилась:
— Впрочем, я готова иметь с вами дело. Но при одном условии.
— При каком? — затравленно выдавил я.
— Будете снимать меня в главной роли.
И я — решился. Сделал выпад:
— Согласен. Я сейчас снимаю фильм «Полтора часа в гинекологическом кресле».
В одно касание
К кинорежиссеру, успешно снявшему комедийный фильм, подошел сценарист-борзописец и предложил для следующей постановки прочитать его сценарий.
— За сколько? — уточнил режиссер.
— Ну, читай хоть месяц, — пожал плечами сценарист.
— Ты меня не понял. За сколько рублей я должен прочитать то, что ты написал?
Разные цели
Иду через проходную «Мосфильма». Два охранника преграждают путь:
— Ваш пропуск!
Показываю.
— Смотри, — говорит один другому, — режиссер, а пропуск показывает!
— Что ж тут удивительного? — спрашиваю.
— А только что прошел режиссер Б., пропуск не предъявил и сказал, что охрана его должна знать.
— Ну, правильно, — согласился я, — он борется за популярность у охраны, а я — у народа.
Нужный инструмент
Одному актеру театра после долгих его стараний и хлопот присвоили, наконец, звание народного. В день, когда был опубликован указ, актер играл главную роль в спектакле. Он купался в роли, тянул паузы. А его товарищи по театру ждали окончания спектакля у накрытого стола в театральном музее, где по стенам были развешаны подарки трудящихся коллективу театра: гайки, болты, вымпелы, отбойный молоток. Спектакль продолжался бесконечно из-за виновника торжества. Когда ожидание стало невыносимым, актер Яковлев, зло вперив взгляд в стену, на которой прямо перед ним находился отбойный молоток, устремил палец в этот шахтерский инструмент и громко заявил:
— Смотрите! Вот этим молотком наш виновник торжества пробивал себе звание!
Семейное счастье
Режиссеры часто рабы своих жен. Это и трогательно и курьезно. В энциклопедическом Российском словаре, поскольку для отдельной статьи о жене места не нашлось, появилось разъяснение: «В. Наумов — муж Н. Белохвостиковой». С. Колосов — режиссер первых наших телесериалов — на съезде московских кинематографистов, после того как зачитали список умерших между съездами творческих работников, возмутился, недослышав: «А почему в списке нет меня и моей жены Людмилы Касаткиной?»
Привереда
Снималась сцена на одесском вокзале по картине «Веселые звезды». Режиссер фильма Вера Павловна Строева активно объясняла Ю. Тимошенко и Е. Березину (Тарапуньке и Штепселю), как играть сцену:
— Это должно быть обворожительно, волнительно, восхитительно и пленительно, а потом вы идете в вокзал. Вы поняли?
— Нет, — пожал плечами Тимошенко.
— Тогда слушайте еще раз. Это должно быть обворожительно, волнительно, восхитительно и пленительно, а потом вы идете в вокзал. Теперь поняли?
— Нет, — так же недоуменно ответил Юрий.
— Ну как же! Это должно быть обворожительно, волнительно, восхитительно, и пленительно, а потом вы идете в вокзал! Что же здесь непонятного?
Тимошенко не выдержал — взвизгнул:
— Мне непонятно, что до «потом»?
Два сапога — пара
После долгого перерыва встречаю киргизского режиссера Океева.
— Что ты сейчас делаешь? — спрашиваю.
— «Чингисхана», — отвечает и, в свою очередь, спрашивает: — А ты?
— Я — «Троцкого».
Океев резюмирует:
— Вот и встретились: Чингисхан и Чингиз Хаим!
Странный министр
Бывшего начальника белорусских партизан Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко на короткое время назначили министром кино. Режиссер М. И. Ромм тут же пришел к нему в приемную и через секретаршу передал записку следующего содержания:
«Прошу меня принять. Мне нужно для разговора всего 5 минут. Ромм».
Секретарша удалились и тотчас вынесла другую записку, на которой было начертано:
«Когда у Ромма будет больше времени, чтобы поговорить со мной — пусть приходит. Пономаренко».
Истинная причина
Театральный режиссер пригласил своего коллегу на премьеру спектакля. Действо было занудным, и главной достопримечательностью его оказался монолог старого героя, который читает и сжигает письма своих любовниц. На полу лежал лист железа, на нем лист асбеста. Актер, игравший старого героя, бросал горящие бумаги на подстилку, где они и тлели.
Тексты, которые говорил актер, звучали так одинаково и долго, что зритель с удовольствием смотрел на огонь, как смотрят на завораживающее пламя камина.
По окончании спектакля приглашенный режиссер не нашел ничего, с чем можно было поздравить своего коллегу. Но тот подсказал сам:
— Ты знаешь — великий режиссер Мейерхольд уверял, что монолог в театре не может быть длиннее 7 минут?
— Знаю.
— А у меня монолог сожжения писем — 20 минут. Значит великий Мейерхольд, — гордо заключил постановщик, — не все знал!
— Не думаю, — возразил приглашенный, — просто у Мейерхольда в театре пожарная команда была строже.
Эрудиция в массе
Чтец Дмитрий Журавлев рассказывал, как одна из первых групп советских туристов приехала после войны в Париж. С утра руководитель группы сообщил:
— Сегодня мы посетим собор Нотр-Дам. Узнаем о истории и архитектуре Нотр-Дама.
— Что вы все про какой-то Нотр-Дам, — возмутились туристы, — нет бы повести нас в собор Парижской Богоматери, про который сам Гюго писал!
Долой условности
Великий Мейерхольд поссорился со своим ассистентом Меламедом, но не выгнал того из театра, а просто перестал общаться напрямую. Гостим — театр Мейерхольда — выехал на гастроли в Киев. И в день первого спектакля Мейерхольд пришел на монтировку конструкций, которой руководил Меламед. У Всеволода Эмильевича возникло желание сделать несколько замечаний ассистенту, находившемуся тут же.
Мейерхольд поискал глазами кого-нибудь, кто мог пересказать Меламеду его замечания, но обнаружил только пожарного в медной каске, торчавшего у запасного выхода.
— Передайте Меламеду, — обратился он к пожарному, — то-то, то-то и то-то...
— Передайте Мейерхольду, — ассистент тоже решил общаться через пожарного, — что я сделаю то-то, то-то и то-то...
— Передайте Меламеду!
— Передайте Мейерхольду!
— Передайте Меламеду!
— Передайте Мейерхольду!
Пожарник удивленно вертел головой.
— Передайте Меламеду!
— Передайте Мейерхольду!
Пожарный принял это как издевательство над собой и, когда очередной раз Мейерхольд сказал: «Передайте Меламеду», взревел:
— Да пошел ты, вон твой Меламед, сам ему и скажи!
Из огня в полымя
Актеру и режиссеру Алексею Дикому, освобожденному из лагеря, где он пребывал по непонятным причинам, предложили сыграть Сталина в кино. Дикий поинтересовался:
— Сколько заплатите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44