В подобном рас
ставании с жизнью он не ощущал присутствия бога. Скажем прямо Ч ибо и мел
кие противоречия великих душ должны быть отмечены так же, как все осталь
ное, Ч епископ, который при случае так любил подшутить над своим «высоко
преосвященством», был слегка задет чем, что здесь его не называли «монсе
ньером», и ему хотелось ответить на это обращением: «гражданин». Он вдруг
почувствовал, что склонен к грубоватой бесцеремонности, довольно обычн
ой для врачей и священников, но ему совсем несвойственной. В конце концов
этот человек, этот член Конвента, этот представитель народа, был когда-то
одним из сильных мира, и, пожалуй, впервые в жизни епископ ощутил прилив су
ровости.
Между тем член Конвента взирал на него со скромным радушием, в котором, по
жалуй, можно было уловить оттенок смирения, вполне уместного в человеке,
стоящем на краю могилы.
Епископ обычно воздерживался от любопытства, ибо в его понимании оно гра
ничило с оскорблением, но теперь он внимательно разглядывал члена Конве
нта, хотя такое внимание, проистекавшее не из сочувствия, наверное, вызва
ло бы в нем угрызения совести, будь оно направлено на любого другого чело
века. Член Конвента представлялся ему как бы существом вне закона, даже в
не закона милосердия.
Ж., державшийся почти совершенно прямо и говоривший спокойным, звучным г
олосом, был одним из тех восьмидесятилетних старцев, которые у физиолого
в возбуждают удивление. Революция видела немало таких людей, созданных п
о образу и подобию своей эпохи. В этом старике чувствовался человек, выде
ржавший все испытания. Близкий к кончине, он сохранил все движения, прису
щие здоровью. Его ясный взгляд, твердый голос, могучий разворот плеч могл
и бы привести в замешательство самое смерть. Магометанский ангел смерти
Азраил отлетел бы от него, решив, что ошибся дверью. Казалось, что Ж. умирае
т потому, что он сам этого хочет. В его агонии чувствовалась свободная вол
я. Только ноги его были неподвижны. Отсюда начиналась крепкая хватка сме
рти. Ноги были мертвы и холодны, в то время как голова жила со всей мощью жи
зни и, видимо, сохранила полную ясность. В эту торжественную минуту Ж. похо
дил на того царя из восточной сказки, у которого верхняя половина тела бы
ла плотью, а нижняя мрамором.
Неподалеку от кресла лежал камень. Епископ сел на него. Вступление было
ex abrupto Внезапн
о; без предисловий (лат.)
.
Ч Я рад за вас, Ч сказал епископ тоном, в котором чувствовалось осужден
ие. Ч Вы все же не голосовали за смерть короля.
Член Конвента, казалось, не заметил оттенка горечи, скрывавшегося в слов
ах «все же». Однако улыбка исчезла с его лица, когда он ответил:
Ч Не радуйтесь за меня, сударь, я голосовал за уничтожение тирана.
Его суровый тон явился ответом на тон строгий.
Ч Что вы хотите этим сказать? Ч спросил епископ.
Ч Я хочу сказать, что у человека есть только один тиран Ч невежество. Во
т за уничтожение этого тирана я и голосовал. Этот тиран породил королевс
кую власть, то есть власть, источник которой Ч ложь, тогда как знание Ч э
то власть, источник которой Ч истина. Управлять человеком может одно ли
шь знание.
Ч И совесть, Ч добавил епископ.
Ч Это одно и то же. Совесть Ч это та сумма знаний, которая заложена в нас о
т природы.
Монсеньор Бьенвеню с некоторым удивлением слушал эти речи, совершенно н
овые для него.
Член Конвента продолжал:
Ч Что касается Людовика Шестнадцатого, то я сказал: «Нет». Я не считаю се
бя вправе убивать человека, но чувствую себя обязанным искоренять зло. Я
голосовал за уничтожение тирана, то есть за уничтожение продажности жен
щины, рабства мужчины, невежества ребенка. Голосуя за Республику, я голос
овал за все это. Я голосовал за братство, за мир, за утреннюю зарю! Я помогал
искоренять предрассудки и заблуждения. Крушение предрассудков и заблу
ждений порождает свет. Мы низвергли старый мир, и старый мир, этот сосуд ст
раданий, пролившись на человеческий род, превратился в чашу радости.
Ч Радости замутненной, Ч сказал епископ.
Ч Вы могли бы сказать Ч радости потревоженной, а теперь, после этого рок
ового возврата к прошлому, имя которому тысяча восемьсот четырнадцатый
год, Ч радости исчезнувшей. Увы, наше дело не было завершено, я это призна
ю; мы разрушили старый порядок в его внешних проявлениях, но не могли совс
ем устранить его из мира идей. Недостаточно уничтожить злоупотребления,
надо изменить нравы. Мельницы уже нет, но ветер остался.
Ч Вы разрушили. Разрушение может оказаться полезным, но я боюсь разруше
ния, когда оно сопровождается гневом.
Ч У справедливости тоже есть свой гнев, ваше преосвященство, и этот гнев
справедливости является элементом прогресса. Как бы то ни было и что бы н
и говорили, Французская революция Ч это самое могучее движение человеч
ества со времен пришествия Христа. Несовершенное, Ч пусть так, Ч но бла
городнейшее. Она вынесла за скобку все неизвестные в социальном уравнен
ии; она смягчила умы; она успокоила, умиротворила, просветила; она пролила
на землю потоки цивилизации. Она была исполнена доброты. Французская рев
олюция Ч это помазание на царство самой человечности.
Епископ не мог удержаться и прошептал:
Ч Да? А девяносто третий год?
С какой-то зловещей торжественностью умирающий приподнялся в своем кре
сле и, напрягая последние силы, вскричал:
Ч А! Вот оно что! Девяносто третий год! Я ждал этих слов. Тучи сгущались в т
ечение тысячи пятисот лет. Прошло пятнадцать веков, и они, наконец, разраз
ились грозой. Вы предъявляете иск к удару грома.
Епископ, быть может, сам себе в этом не признаваясь, почувствовал легкое с
мущение. Однако он не показал виду и ответил:
Ч Судья выступает от имени правосудия, священник выступает от имени со
страдания, которое является тем же правосудием, но только более высоким.
Удару грома не подобает ошибаться.
В упор глядя на члена Конвента, он добавил:
Ч А Людовик Семнадцатый? Член Конвента протянул руку и схватил епископ
а за плечо.
Ч Людовик Семнадцатый! Послушайте! Кого вы оплакиваете? Невинное дитя? Е
сли так, я плачу вместе с вами. Королевское дитя? В таком случае дайте мне п
одумать. В моих глазах брат Картуша, невинное дитя, которое повесили на Гр
евской площади и которое висело там, охваченное веревкой под мышками, до
тех пор, пока не наступила смерть, дитя, чье единственное преступление со
стояло в том, что он был братом Картуша, не менее достоин сожаления, нежели
внук Людовика Пятнадцатого Ч другое невинное дитя, заточенное в Тампль
единственно по той причине, что он был внуком Людовика Пятнадцатого.
Ч Сударь, Ч прервал его епископ, Ч мне не нравится сопоставление этих
имен.
Ч Картуша? Людовика Пятнадцатого? За которого из них вы желаете вступит
ься?
Воцарилось молчание. Епископ почти жалел о том, что пришел, и в то же время
он смутно ощутил, как что-то поколебалось в его душе.
Ч Ах, господин священнослужитель, Ч продолжал член Конвента, Ч вы не л
юбите грубой правды! А ведь Христос любил ее. Он брал плеть и выгонял торго
вцев из храма. Его карающий бич был отличным вещателем суровых истин. Ког
да он вскричал Sinite parvu-los
Пустите детей (лат.)
, то не делал различия между детьми. Он не постеснялся бы поставить р
ядом наследника Вараввы и наследника Ирода. Невинность, сударь, сама по с
ебе есть венец. Невинность не нуждается в том, чтобы быть «высочеством». В
рубище она столь же царственна, как и в геральдических лилиях.
Ч Это правда, Ч тихо проговорил епископ.
Ч Я настаиваю на своей мысли, Ч продолжал член Конвента. Ч Вы назвали и
мя Людовика Семнадцатого. Давайте же условимся. Скажите, кого мы будем оп
лакивать: всех невинных, всех страдающих, всех детей Ч и тех, которые вниз
у, и тех, которые наверху? Если так, я согласен. Но в таком случае, повторяю, н
адо вернуться к временам, предшествующим девяносто третьему году, и нача
ть лить наши слезы не о Людовике Семнадцатом, а о людях, погибших задолго д
о него. Я буду оплакивать вместе с вами королевских детей, если вы будете в
месте со мной оплакивать малышей из народа.
Ч Я оплакиваю всех, Ч сказал епископ.
Ч В равной мере! Ч вскричал Ж. Ч Но если чаши весов будут колебаться, пу
сть перетянет чаша страданий народа. Народ страдает дольше.
Снова наступило молчание. Его нарушил член Конвента. Он приподнялся на л
окте и, слегка ущемив щеку между указательным и большим пальцем, Ч машин
альный жест, присущий человеку, когда он вопрошает и когда он судит, Ч вп
ерил в епископа взгляд, исполненный необычайной, предсмертной силы. Он з
аговорил. Это было похоже на взрыв.
Ч Да, сударь, народ страдает давно… Но постойте, все это не то. Зачем вы при
шли расспрашивать меня и говорить о Людовике Семнадцатом? Я вас не знаю. С
тех пор как я поселился в этих краях, я живу один, не делая ни шагу за предел
ы этой ограды, не видя никого, кроме этого мальчугана, который мне помогае
т. Правда, ваше имя смутно доходило до меня, и, должен сознаться, о вас отзыв
ались не слишком плохо, но это еще ничего не значит. У ловких людей так мно
го способов обойти народ Ч этого славного простака. Между прочим, я поче
му-то не слышал стука колес вашей кареты. Очевидно, вы оставили ее там, за р
ощей, у поворота дороги. Итак Ч я вас не знаю. Вы сказали, что вы епископ, но
это ничего не говорит мне о вашем нравственном облике. Я повторяю свой во
прос: кто вы такой? Вы епископ, то есть князь церкви, один из тех парченосце
в и гербоносцев, которые обеспечены ежегодной рентой и имеют огромные до
ходы с должности. Диньская епархия Ч это содержание в пятнадцать тысяч
франков да десять тысяч франков побочных доходов, всего двадцать пять ты
сяч в год. Вы один из тех, у кого отличные повара и ливрейные лакеи, из тех, к
то любит хорошо покушать и ест по пятницам водяных курочек, кто выставля
ет себя напоказ, развалясь в парадной карете, с лакеями на передке и с лаке
ями на запятках, кто живет во дворцах и разъезжает в экипажах во имя Иисус
а Христа, ходившего босиком! Вы сановник! Ренты, дворцы, лошади, слуги, хоро
ший стол, все чувственные радости жизни Ч вы обладаете ими, как и ваши соб
ратья, и, подобно им, вы наслаждаетесь всем этим. Да, это так, но этим сказано
слишком много или слишком мало. Это ничего не гово?ит мне о вашей внутренн
ей ценности и сущности, о человеке, который пришел с очевидным намерение
м преподать мне урок мудрости. С кем я говорю? Кто вы?
Епископ опустил голову и ответил:
Ч Vermis sum. Я черв
ь (лат.)

Ч Земляной червь, разъезжающий в карете! Ч проворчал член Конвента.
Роли переменились: теперь член Конвента держался высокомерно, а епископ
смиренно.
Ч Пусть будет так, сударь, Ч кротко сказал он. Ч Но объясните мне, в како
й мере моя карета, которая стоит там, за кустами, в двух шагах отсюда, мой хо
роший стол и водяные курочки, которых я ем по пятницам, в какой мере мои дв
адцать пять тысяч годового дохода, мой дворец и мои лакеи доказывают, что
сострадание Ч не добродетель, что милосердие Ч не долг и что девяносто
третий год не был безжалостен?
Член Конвента провел рукой по лбу, словно отгоняя какую-то тень.
Ч Прежде чем вам ответить, Ч сказал он, Ч я прошу вас извинить меня… Я в
иноват перед вами. Вы пришли ко мне, вы мой гость. Мне надлежит быть любезн
ым. Вы оспариваете мои взгляды, Ч я должен ограничиться возражениями на
ваши доводы. Ваши богатства и наслаждения Ч это мои преимущества в наше
м споре, но было бы учтивее, если бы я не воспользовался ими. Обещаю вам бол
ьше их не касаться.
Ч Благодарю вас, Ч молвил епископ.
Ч Вернемся к объяснению, которого вы у меня просили, Ч продолжал Ж.На че
м мы остановились? Что вы мне сказали? Что девяносто третий год был безжал
остен?
Ч Да, безжалостен, Ч подтвердил епископ. Ч Что вы думаете о Марате, руко
плескавшем гильотине?
Ч А что вы думаете о Боссюэ, распевавшем Те Deum по поводу драгонад?
Ответ был суров, но он попал прямо в цель с неумолимостью стального клинк
а. Епископ вздрогнул: он не нашел возражения, но такого рода ссылка на Босс
юэ оскорбила его. У самых великих умов есть свои кумиры, и недостаток уваж
ения к ним со стороны логики вызывает порой смутное ощущение боли.
Между тем член Конвента стал задыхаться, голос его прерывался от предсме
ртного удушья, обычного спутника последних минут жизни, но в глазах отра
жалась еще полная ясность духа. Он продолжал:
Ч Я хочу сказать вам еще несколько слов. Если рассматривать девяносто т
ретий год вне революции, которая в целом является великим утверждением ч
еловечности, то этот год Ч увы! Ч покажется ее опровержением. Вы считает
е его безжалостным, но что такое, по-вашему, монархия? Карье Ч разбойник, н
о как вы назовете Монревеля? Фукье-Тенвиль Ч негодяй, но каково ваше мнен
ие о Ламуаньон-Бавиле? Майьяр ужасен, но не угодно ли вам взглянуть на Со-Т
авана? Отец Дюшен кровожаден, но какой эпитет подобрали бы вы для отца Лет
елье? Журдаи Ч Головорез, чудовище, но все же не такое чудовище, как марки
з де Лувуа. О сударь, сударь, мне жаль Марию-Антуанетту, эрцгерцогиню и кор
олеву, но мне не менее жаль и ту несчастную гугенотку, которую в 1685 году, при
Людовике Великом, сударь, привязали к столбу, обнаженную до пояса, причем
ее грудного ребенка держали неподалеку. Грудь женщины была переполнена
молоком, а сердце полно мучительной тревоги. Изголодавшийся и бледный ма
лютка видел эту грудь и надрывался от крика. А палач говорил женщине-мате
ри и кормилице; «Отрекись!», предоставляя ей выбор между гибелью ее ребен
ка и гибелью души. Что вы скажете об этой пытке Тантала, примененной к мате
ри? Запомните, сударь, Французская революция имела свои причины. Будущее
оправдает ее гнев. Мир, сделавшийся лучше, Ч вот ее последствия. Из самых
страшных ее ударов рождается ласка для всего человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13