Перед нами за
метка, сделанная им на полях тома, озаглавленного: Переписка лорда Жерме
на с генералами Клинтоном и Корнвалисом и с адмиралами американского во
енного флота. Продается в Версале у книгопродавца Пуэнсо и в Париже у кни
гопродавца Писо, набережная Августинцев.
Вот эта заметка:
«О ты, Сущий!
Екклезиаст именует тебя Всемогущим, Книга Маккавеев Ч Творцом, Послани
е к ефесянам Ч Свободой, Барух Ч Необъятностью, Псалтирь Ч Мудростью и
Истиной, Иоанн Ч Светом, Книга Царств Ч Господом, Исход называет тебя Пр
овидением, Левит Ч Святостью, Ездра Ч Справедливостью, вселенная Ч Бо
гом, человек Ч Отцом, но Соломон дал тебе имя Милосердие, и это самое прек
расное из всех твоих имен».
Около девяти часов вечера обе женщины уходили к себе наверх, и епископ до
утра оставался в нижнем этаже один.
Здесь необходимо дать точное представление о жилище епископа Диньског
о.

Глава шестая.
Кому он поручил охранять свой дом

Дом, в котором он жил, как мы уже говорили, был двухэтажный: три комнаты вни
зу, три наверху, под крышей Ч чердак. За домом Ч сад в четверть арпана. Жен
щины занимали второй этаж, епископ жил внизу. Первая комната, дверь котор
ой отворялась прямо на улицу, служила ему столовой, вторая Ч спальней, тр
етья Ч молельней. Выйти из молельни можно было только через спальню, а из
спальни Ч только через столовую. В молельне была скрытая перегородкой н
иша, где стояла кровать для гостей. Кровать эту епископ предоставлял сел
ьским священникам, приезжавшим в Динь по делам и нуждам своих приходов.
Бывшая больничная аптека Ч небольшое строение, которое примыкало к дом
у и выходило в сад. Ч превратилась в кухню и в кладовую.
Кроме того, в саду стоял хлев, где прежде была больничная кухня, а теперь п
омещались две коровы епископа. Независимо от количества молока, которое
давали коровы, епископ каждое утро половину отсылал в больницу. «Я плачу
свою десятину», Ч говорил он.
Спальня у него была довольно большая, и зимой натопить ее было нелегко. Та
к как дрова в Дине стоили очень дорого, епископ придумал сделать в коровн
ике дощатую перегородку и устроил там себе комнатку. В сильные морозы он
проводил там все вечера. Он называл эту комнатку своим «зимним салоном».

Как в этом «зимнем салоне», так и в столовой мебель состояла из простого ч
етырехугольного деревянного стола и четырех соломенных стульев. В стол
овой стоял еще старенький буфет, выкрашенный розовой клеевой краской. Та
кой же буфет, накрытый белыми салфетками и дешевыми кружевами, епископ п
ревратил в алтарь, который придавал нарядный вид его молельне.
Богатые прихожанки, исповедовавшиеся у епископа, и другие богомольные ж
ительницы города Диня неоднократно устраивали складчину на устройство
нового красивого алтаря для молельни его преосвященства; епископ брал д
еньги и раздавал их бедным.
Ч Лучший алтарь, Ч говорил он, Ч это душа несчастного, который утешилс
я и благодарит бога.
В молельне стояли две соломенные скамеечки для коленопреклонений; одно
кресло, тоже соломенное, стояло в спальне епископа. Если случалось, что он
одновременно принимал семь или восемь человек гостей Ч префекта, генер
ала, начальника штаба полка местного гарнизона, нескольких учеников дух
овного училища, то приходилось брать стулья из «зимнего салона», приноси
ть скамеечки из молельни и кресло из спальни епископа. Таким образом наб
иралось до одиннадцати сидений. Для каждого нового гостя опустошалась о
дна из комнат.
Бывало и так, что собиралось сразу двенадцать человек; тогда епископ спа
сал положение, становясь у камина, если это было зимой, или прогуливаясь п
о саду, если это было летом.
В нише за перегородкой стоял еще один стул, но солома на сиденье искрошил
ась, да и держался он на трех ножках, так что сидеть на нем можно было, тольк
о прислонив его к стене. В комнате у м Ч ль Батистины было, правда, громадн
ое деревянное кресло, некогда позолоченное и обитое цветной китайской т
афтою, но поднять его на второй этаж пришлось через окно, так как лестница
оказалась слишком узкой: на него, следовательно, также нельзя было рассч
итывать.
Когда-то Батистина лелеяла честолюбивую мечту приобрести для гостиной
мебель с диваном гнутого красного дерева, покрытую желтым утрехтским ба
рхатом в веночках. Однако это должно было стоить по меньшей мере пятьсот
франков; увидев, что за пять лет ей удалось отложить только сорок два фран
ка и десять су, она в конце концов отказалась от своей мечты. Впрочем, кто ж
е достигает своего идеала?
Нет ничего легче, как представить себе спальню епископа. Стеклянная двер
ь, выходящая в сад; напротив двери Ч кровать, железная больничная кроват
ь с пологом из зеленой саржи; у кровати, за занавеской, Ч изящные туалетн
ые принадлежности, свидетельствующие о том, что здесь живет человек, не у
тративший светских привычек; еще две двери: одна возле камина Ч в молель
ню, другая возле книжного шкафа Ч в столовую; набитый книгами шкаф со сте
клянными дверцами; облицованный деревом камин, выкрашенный под мрамор, о
бычно нетопленный, в камине две железные подставки для дров, украшенные
сверху двумя вазами в гирляндах и бороздках, некогда покрытыми серебром
и считавшимися образцом роскоши в епископском доме; над камином, на черн
ом потертом бархате, Ч распятие, прежде посеребренное, а теперь медное, в
деревянной рамке с облезшей позолотой. Возле стеклянной двери большой с
тол с чернильницей, заваленный грудой бумаг и толстых книг. Перед столом
кресло с соломенным сиденьем. Перед кроватью скамеечка из молельни.
На стене, по обе стороны кровати, висели два портрета в овальных рамах. Кор
откие надписи, золотыми буквами на тусклом фоне холста, уведомляли о том,
что портреты изображают; один Ч епископа Сен Ч Клодского Шалио, а друго
й Ч Турто, главного викария Агдского, аббата Граншанокого, принадлежавш
его к монашескому ордену Цистерианцев Шартрской епархии. Унаследовав э
ту комнату от лазаретных больных, епископ нашел здесь эти портреты и ост
авил их. Это были священнослужители и, по всей вероятности. жертвователи
Ч два основания для того, чтобы он отнесся к ним с уважением. Об этих двух
особах ему было известно лишь то, что король их назначил Ч первого еписк
опом, а второго викарием Ч в один и тот же день, 27 апреля 1785 года. Когда Маглу
ар сняла портреты, чтобы стереть с них пыль, епископ узнал об этом, прочтя
надпись, сделанную выцветшими чернилами на пожелтевшем от времени лист
очке бумаги, приклеенном с помощью четырех облаток к оборотной стороне п
ортрета аббата Граншанского.
На окне в спальне епископа висела старомодная, из грубой шерстяной матер
ии, занавеска, которая с течением времени пришла в такую ветхость, что, во
избежание расхода на новую, Маглуар вынуждена была сделать на самой ее с
ередине большой шов. Этот шов напоминал крест. Епископ часто показывал н
а него.
Ч Как хорошо получилось! Ч говорил он.
Все комнаты и в первом и во втором этаже были чисто выбелены, как это приня
то в казармах и больницах.
Правда, в последующие годы, как мы увидим в дальнейшем, Маглуар обнаружил
а под побелкой на стенах в комнате Батистины какую-то живопись. Прежде че
м стать больницей, этот дом служил местом собраний диньских горожан. Так
ово происхождение этой росписи стен. Полы во всех комнатах были выложены
красным кирпичом, и мыли их каждую неделю; перед каждой кроватью лежал со
ломенный коврик. Вообще надо сказать, что весь дом сверху донизу содержа
лся женщинами в образцовой чистоте. Чистота была единственной роскошью,
которую допускал епископ.
Ч Это ничего не отнимает у бедных, Ч говаривал он.
Следует, однако, заметить, что от прежних богатств у него оставалось еще ш
есть серебряных столовых приборов и разливательная ложка, ослепительн
ый блеск которых на грубой холщовой скатерти каждый день радовал взор Ма
глуар. И так как мы изображаем здесь епископа Диньского таким, каким он бы
л в действительности, то мы должны добавить, что он не раз говорил:
Ч Мне было бы не легко отказаться от привычки есть серебряной ложкой и в
илкой.
Кроме этого серебра, у епископа уцелели еще два массивных серебряных под
свечника, доставшиеся ему по наследству от двоюродной бабушки. Подсвечн
ики с двумя вставленными в них восковыми свечами обычно красовались на к
амине в спальне епископа. Когда же у него обедал кто-либо из гостей, Маглу
ар зажигала свечи и ставила оба подсвечника на стол.
В спальне епископа, над изголовьем его кровати, висел маленький стенной
шкафчик, куда Маглуар каждый вечер убирала шесть серебряных приборов и р
азливательную ложку. Ключ от шкафчика всегда оставался в замке.
В саду, вид которого портили неприглядные строения, были четыре аллеи, ра
сходившиеся крестом от сточного колодца; пятая аллея, огибая весь сад, шл
а вдоль окружавшей его белой стены. Четыре квадрата земли между аллеями
были обсажены буксом. На трех Маглуар разводила овощи, на четвертом епис
коп посадил цветы. В саду росли фруктовые деревья. Как-то раз Маглуар сказ
ала епископу не без некоторой доли добродушного лукавства:
Ч Вы, ваше преосвященство, хотите, чтобы все приносило пользу, а вот этот
кусок земли пропадает даром. Уж лучше бы вырастить здесь салат, чем эти цв
еточки.
Ч Вы ошибаетесь, госпожа Маглуар, Ч ответил епископ. Ч Прекрасное сто
ль же полезно, как и полезное.
И, помолчав, добавил:
Ч Быть может, еще полезнее.
Три-четыре грядки, разбитые на этом квадрате земли, пожалуй, не меньше зан
имали епископа, чем его книги. Он охотно проводил здесь час-два, подрезая
растения, выпалывая сорную траву, роя там и сям ямки и бросая в них семена.
Но к насекомым он относился менее враждебно, чем настоящий садовник. Впр
очем, он отнюдь не считал себя ботаником: он ничего не понимал в классифик
ации и в солидизме, он не стремился сделать выбор между Турнефором и есте
ственным методом, он не предпочитал сумчатые семядольным и не высказыва
лся ни в защиту Жюсье, ни в защиту Линнея. Он не изучал растений, он просто л
юбил цветы. Он глубоко уважал людей ученых, но еще более уважал людей несв
едущих и, отдавая дань уважения тем и другим, каждый летний вечер поливал
грядки из зеленой жестяной лейки.
В доме не было ни одной двери, которая бы запиралась на ключ. Дверь в столо
вую, выходившая, как мы уже говорили, прямо на соборную площадь, была в пре
жние времена снабжена замками и засовами, словно ворота тюрьмы. Епископ
приказал снять все эти запоры, и теперь эта дверь закрывалась только на щ
еколду, и днем и ночью. Прохожий в любой час мог открыть дверь, Ч стоило ли
шь толкнуть ее. Вначале эта всегда отпертая дверь тревожила обеих женщин
, но епископ Диньский сказал им: «Что ж, велите приделать задвижки к дверям
ваших комнат, если хотите» В конце концов они прониклись его спокойстви
ем или по крайней мере сделали вид, что прониклись. На Маглуар время от вре
мени нападал страх. Что касается епископа, то три строчки, написанные им н
а полях Библии, поясняют или по крайней мере излагают его мысли: «Вот в чем
тончайшее различие: дверь врача никогда не должна запираться, дверь свя
щенника должна быть всегда отперта».
На другой книге, под заглавием Философия медицинской науки, он сделал ещ
е одну заметку: «Разве я не такой же врач, как они? У меня тоже есть больные;
во-первых, те, которых врачи называют своими, а во-вторых, мои собственные,
которых я называю несчастными».
Где-то в другом месте он написал: «Не спрашивайте того, кто просит у вас пр
июта, как его зовут. В приюте особенно нуждается тот, кого имя стесняет».
Однажды некий достойный кюре Ч не помню, кто именно: кюре из Кулубру или к
юре из Помпьери Ч вздумал, должно быть, по наущению Маглуар, спросить у мо
нсеньора Бьенвеню, вполне ли он уверен, что не совершает некоторой неост
орожности, оставляя дверь открытой и днем и ночью для каждого, кто бы ни по
желал войти, и не опасается ли он все же, что в столь плохо охраняемом доме
может случиться какое-либо несчастье. Епископ коснулся его плеча и сказ
ал ему мягко, но серьезно: Nisi Dominus custodierit domum, in vanum vigilant qui custodiunt earm
Если господь не охраняет д
ом, вотще сторожат охраняющие его (лат.)
. И заговорил о другом.
Он часто повторял:
Ч Священник должен обладать не меньшим мужеством, чем драгунский полко
вник. Но только наше мужество, Ч добавлял он, Ч должно быть спокойным.

Глава седьмая.
Крават

Здесь уместно будет рассказать об одном случае, который нельзя обойти мо
лчанием, потому что подобные случаи лучше всего показывают, что за челов
ек был епископ Диньский.
После уничтожения разбойничьей шайки Гаспара Бэ, который скрывался пре
жде в Олиульских ущельях, один из ближайших его помощников, Крават, бежал
в горы. Некоторое время он скрывался со своими товарищами, уцелевшими от
разгрома шайки Гаспара Бэ, в Ниццском графстве, потом ушел в Пьемонт и вдр
уг снова появился во Франции, в окрестностях Барселонеты. Сначала он заг
лянул в Жозье, потом в Тюиль. Он укрылся в пещерах Жуг-де-л'Эгль и оттуда, ни
зкими берегами рек Ибайи и Ибайеты, пробирался к селениям и к деревушкам.
Как-то ночью он дошел до самого Амбрена, проник в собор и обобрал ризницу.
Его грабежи опустошали весь край. Жандармы охотились за ним, но безуспеш
но. Он ускользал от них, а иногда оказывал и открытое сопротивление. Это бы
л смелый негодяй. И вот в самый разгар вызванного им смятения в те края при
был епископ, который объезжал тогда Шателарский округ. Мэр города явился
к нему и стал уговаривать вернуться. Крават хозяйничал в горах до самого
Арша и далее. Ехать было опасно даже с конвоем, Ч это значило напрасно ри
сковать жизнью трех или четырех злосчастных жандармов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13