— …Таким образом, Силин идёт по следу своей коллекции. Если мы узнаем, где она сейчас, то сможем обезвредить его. Я думаю, это и в ваших интересах. Так что единственное, что мы просим, это адрес, куда отправили коллекцию Силина.
После последних слов Ефимова повисла долгая, томительная пауза. Все переглядывались — Филиппов и его друзья, корешки Тягуна, — но первым все-таки заговорил он сам:
— Красиво ты лохматого чешешь, начальник, только все это ф-фуфло. Чувствую я, что ты из меня х-хочешь слепить слепого лондона, да только на с-своих я звонить не стану. Может, и действительно этот ф-фраер Чалого замочил, да мне за всем этим больше Важа р-рисуется.
Филиппову показалось, что худощавый корешок слева от шефа был другого мнения, но промолчал.
— Но как же, — растерялся Ефимов, — все сходится: и отпечатки пальцев, и показания свидетелей….
— Ладно! — оборвал его «хозяин дома». — Хватит з-зря к-кадыком стучать! Не надо вертеть колесо, начальник! На моем хребте в рай в-въехать хочешь? Что ставнями хлопаешь? Т-тягуна ещё никто в ссученные не записывал!
Старый уголовник явно свирепел, даже задыхался при разговоре, лицо его покрылось нездоровыми, багровыми пятнами.
— Зюга, проводи гостей! — с этими словами криминальный босс Железногорска дал понять, что рандеву на высшем уровне окончено.
Вспотевший Филлипов умудрился выскочить из кабинета первым, он даже толком не рассмотрел внутреннее убранство ресторана, запомнилось только что все в зелени, как в джунглях, да белые пятна простыней на столах.На крыльце ресторана все трое чуть задержались. Макеев дипломатически улыбался, казалось, что он даже чуточку доволен. Все, что он предсказывал, исполнилось, а значит, он все рассчитал точно.
— Черт, сигареты кончились, — буркнул раздосадованный Ефимов выбрасывая пустую пачку.
— У меня тоже нет, — признался Филиппов, наоборот, довольный исходом «встречи на Эльбе».
— Стой, а я ведь пачку за зеркалом оставил, — с этими словами Макеев кинулся обратно в ресторан.
Он уже вернулся и они закурили, когда мимо них прошагали Тягун и два его компаньона по криминальному бизнесу. В сторону скромно отошедших милицейских чинов Тягун даже не покосился, но Филиппов вряд ли обрадовался, если бы слышал, о чем он заговорил в машине.
— В-всех этих бобиков надо убрать, — хрипло велел Тягун, умащиваясь на заднее сиденье своего джипа. Его худощавые напарники с недоумением покосились на пахана.
— На кукане мы с этими чеченами, — пояснил Тягун. — Ф-федул если копать начнёт, то это в-все…
Закончить «производственное совещание» им было не дано. Стоящие на крыльце сыщики ни чего не поняли как сверху, прямо над их головами, с гулким шелестом полыхнуло продолговатое пламя. И тут же машина Тягуна, подскочив вверх, взорвалась огненным шаром. Сразу засвистели пули. Автоматные очереди разрезали ночную темноту коротким яростным огнём, затем снова ударил гранатомёт, и ещё одна машина людей Тягуна рванула ослепительным шаром. От взрыва у Филиппова заложило уши, к падающим сверху гильзам прибавилось неприятное посвистывание пуль, методично, но упрямо разносящих не только светящиеся неоном буквы «Милан», но и огромные витрины ресторана. Это оставшиеся в живых братки Тягуна и Чалого, перебегая среди стоящих машин, пытались отстоять своё место под солнцем этого города.
— Бежим! — крикнул Макеев, пригибаясь и руками пытаясь прикрыться от падающего стекла. Сначала он метнулся к входу, но пули засвистели совсем близко, и оперативник, резко изменив курс, ласточкой нырнул в проем разбитого окна. У обоих Николаев эта акробатика получилась не столь красиво и быстро. Уже в полёте чуть отставший Филиппов почувствовал тупой удар и сильную боль в нижней части спины. К тому же он единственный умудрился сильно порезаться о щедро наколотое оконное стекло. Словно удовлетворившись этой жертвой, спустя несколько секунд смолкли бившие с крыши автоматы, ещё пару раз донеслись с улицы хлопки пистолетных выстрелов, но вскоре замолчали и они.
Ефимов вскочил и в азарте вырвал из нагрудной кобуры пистолет.
— Сейчас мы их возьмём тёпленькими!
— Куда, дурик! — Макеев резко тормознул своего напарника. — С этой «пукалкой» против автоматов?! Враз из нас решето сделают!
— Ну надо же узнать, кто стрелял?!
— А то непонятно? Важа, конечно, кто же ещё!
Тут снизу послышался стон, и оба спорщика, опустив глаза, увидели плачевное состояние своего напарника. Выглядел Филиппов ужасно, сгоряча он ещё схватился окровавленными руками за лицо и теперь смотрелся так, будто все пули, выпущенные сегодня, достались одному ему.
— Куда тебя? Что болит?! — в один голос накинулись на провинциального сыщика железногорские коллеги.
— Там, сзади, снизу… — прохрипел в ответ Филиппов.
В характере ранения разобрались уже с помощью подъехавших медиков.
— Типичный для отступающих войск вид поражения — в мягкие ткани ягодиц, — не без ехидства заметил молодой, но уже развращённый специфичным цинизмом медбрат. — Жить будет, но сидеть сможет не скоро.
Предсказание его сбылось на все сто. Уже давно половину банды горячего джигита Важи засадили в тюрьму, а другая её половина ушла в бега. Постепенно в заново отстроенный «Милан» начали возвращаться старые клиенты, но среди них уже не было братков Тягуна. С помощью расторопной милиции не многие оставшиеся в живых почувствовали себя в безопасности, но не надолго. Кто-то, пока невидимый, легко и быстро начал сводить с ними счёты, неумолимо подводя баланс сил к нулю. Новая кавказская мафия потихоньку прибирала к рукам провинциальный, но богатый цветным и чёрным металлом Железногорск. Уже Силин в далёкой столице заканчивал трудовую деятельность в доме Виктора Балашова, а Филиппов все ещё маялся на казённой койке в городской центральной больнице. Спать ему приходилось на животе — так, как он не любил, ходил капитан лишь с костылями. Проклятая рана заживала удивительно медленно и болезненно. Из развлечений в хирургическом отделении был только телевизор в конце длинного коридора да разговоры с соседями по палате во время карточной игры. Так что, когда поздно вечером десятого ноября в его палате неожиданно появились Ефимов и Макеев, свечинский сыщик очень обрадовался.
— Ребята, каким ветром?! — с этими словами Филиппов попытался сесть как нормальный человек, но тут же зашипел от боли и вернулся в горизонтальное положение «позишен на животе».
— Лежи-лежи, раненая птица, — с обычным своим юморком приветствовал товарища Макеев. Ефимов также не удержался и, подавая руку тёзке, спросил:
— Как тылы?
— Болят, с-собаки! Сначала эскулапы всю задницу распахали, пока пулю искали, потом рана гнить начала, снова чистили. Труба, вообще. А вы каким ветром?
— Как каким? Поздравить раненого товарища с Днём милиции. Вот тебе фрукты и овощи, — Ефимов выложил на тумбочку пакет с подарками. — А ещё небольшая премия как пострадавшему от пуль бандитов.
— Это кстати, а то у меня сигареты кончились, а жена обещала только послезавтра приехать, — оживился Филиппов. — Какие ещё новости?
— Да какие? Обычные. «Милан» вон заново открыли, ждут в номера…
За обычным профессиональным трёпом прошло примерно полчаса. Как обычно, перемыли косточки начальству, с дружным хохотом вспомнили все перипетии авантюрного свидания с Тягуном в «Милане».
— Нет, Федор, ты не прав. Если бы Коля не прикрывал нас своей… — тут Ефимов широко развёл руки и, чуть запнувшись, закончил: — …спиной, то неизвестно, были ли мы сейчас живы.
Красный от смеха Филиппов, уткнувшись в подушку, только постанывал от изнеможения. Наконец Макеев потихоньку глянул на часы и начал прощаться:
— Ну ладно, пора нам идти. Я бы, Коль, с тобой на денёк поменялся. Просто бы лёг и лежал, ничего не делал. А то бегаешь целый день как собака, к концу дня уже чувствуешь себя загнанной лошадью, хоть пристреливай.
— Я провожу вас, — засобирался Филиппов, хватаясь за костыли.
Несмотря на все уговоры, он упрямо поскакал вместе с друзьями к выходу.
Как раз в это время по коридору густо пошёл народ — кончилась очередная серия «Санта-Барбары». Пропуская ковыляющих больных, все трое остановились около одной из палат с открытой дверью. Филиппов заглянул в палату и тронул Ефимова за плечо:
— Вон, смотри. Старая знакомая, узнаешь?
Тот посмотрел на лежащую на приподнятой кровати девушку с перебинтованной головой и отрицательно покачал головой:
— Не помню. Кто это?
— Любовница Чалого, Ниночка Томская. На три дня раньше меня поступила, а уже встаёт. Я же с такой ерундой…
— Погоди-ка! — прервал его рассуждения Макеев. — Она говорить-то может?
— Не знаю, не интересовался, — пожал плечами Филиппов. — Мать за ней все ухаживала.
— Ты что, Федь? Домой пора, время-то уже… — попробовал увести оперативника Ефимов, но тот только отмахнулся.
— Да погоди ты! Кто её лечит?
— Симонов, седой такой, полный. Он сегодня дежурит.
— Это хорошо, Симонова я знаю. Я сейчас, быстро. — И Макеев лёгкой своей мальчишечьей походкой отправился в сторону ординаторской.
— Да, похоже, старая легавая взяла след. Видел, как он в стойку встал? — задумчиво спросил Ефимов у повисшего на костылях тёзки.
— И на что он рассчитывает? — недоумевал тот.
— Не знаю. Федька, как наша уральская погода, непредсказуем.
Минут через пять Макеев вернулся с толстым седовласым врачом.
— Не знаю, что у вас получится, — на ходу говорил тот. — Память к ней возвращается на удивление быстро, а сначала она даже мать свою не узнавала. Говорит довольно хорошо, и это ещё более удивительно при её травмах. Но обычно люди забывают все как раз на момент получения травмы, так что не знаю, стоит ли вам с ней говорить…
— Доктор, это очень важно, — уверял его оперативник. — От этого зависят жизни многих людей.
— Ладно, заходите, — сломался, наконец, Симонов.
В палату он вошёл первый. Замыкал шествие прыгающий на костылях Филиппов. Девушка в палате оказалась одна, вторая кровать была застеленной, мать в этот вечер уехала в свою деревню передохнуть. На входящих в палату незваных гостей Нина посмотрела с явно читаемой во взгляде тревогой. Именно этот взгляд, осмысленный и не по возрасту мудрый, — такие встречаются у людей, переживших большую трагедию, — и остановил Макеева.
— Нина, к вам пришли товарищи из милиции, они хотят задать несколько вопросов. Вы сможете на них ответить? — наклонившись над девушкой, ласковым тоном спросил врач.
Нина в ответ только опустила свои длинные ресницы. Синяки уже сошли с её лица, только небольшой, но широкий шрам над левой бровью чуточку портил её красивое фарфоровое личико. Марлевая повязка белой чалмой окутывала её голову, затылок пострадал больше всего, и девушка опиралась на высоко поднятую подушку шеей.
Место врача у постели занял Макеев. Он подставил поближе стул и пристально вгляделся в лицо девушки.
— Нина, вы хорошо помните тот день?
Девушка снова опустила ресницы и еле слышно прошептала:
— Да.
Её ответ слышали все, такая напряжённая стояла в палате тишина.
— Скажите, этот человек говорил с Чалым? Они разговаривали?
И снова еле заметное движение губ принесло еле слышный ответ:
— Да.
— Вы слышали, о чем они говорили?
Тут Нина немножко помедлила, но ответила уже не столь односложно:
— Не все.
Доктор опасался, что жуткие воспоминания повредят здоровью пациентки, но он не знал, что все эти дни она с беспощадным упорством могла думать только о произошедшем с ней. Тот страшный день, хрупкая грань между жизнью и смертью, заслонила собой все остальное, глупое и мелкое.
— Наверняка он требовал сказать, где находится его коллекция, ведь так?
— Да, — снова односложно согласилась Нина.
— Они называли это место, этот город?
— Москва.
У Филиппова от усталости ломило все тело, костыли с беспощадной силой давили на подмышки, но он терпел, настолько интересно было происходящее.
— Москва — это хорошо, — Макеев покосился в сторону своего начальника по расформированной бригаде. Оперативник в своё время высказывал мнение, что Силин ехал не просто куда глаза глядят, а именно в столицу, но его версию дружно отвергли.
— А кто в Москве приобрёл коллекцию, они не говорили? Может, называли какие-то фамилии?
— Да… банкир один… фамилия такая, как у диктора… — Чувствовалось, что девушка устала, капли пота выступили на её лице. Доктор тревожно тронул за плечо Макеева, но тот поднял в ответ указательный палец — один вопрос.
— Диктор — мужчина?
— Да… старый.
— Ухов? — подсказал Ефимов, у него самого на лице от напряжения выступил пот.
— Нет, лысый..
— Балашов! — в один голос воскликнули Федор и Ефимов.
— Да! — последним усилием выдохнула Нина и прикрыла веки. Из уголка глаза медленно проползла вниз слеза.
— Спасибо, Нина, огромное вам спасибо! Выздоравливайте скорей!
Осторожно, но с чувством пожав вялую руку девушки, Макеев первым вышел в коридор. Там им пришлось под руки отводить Филиппова обратно в палату, у его койки и произошёл первый «разбор полётов».
— Вот это да! Вот это мы «индюка» подцепили! — радовался Ефимов. — Сам Балашов! Такая шишка и занимается скупкой краденого!
— Кто тебе сказал, что он купил эту коллекцию? Её ему могли подсунуть под чужими документами, может быть, он вообще посредник, и она сейчас уже где-нибудь за бугром! Зачем ему, с его миллиардами, мелочиться и скупать краденое? — возражал Макеев. Машинально он закурил сигарету, но тут же вспомнил, где находится, и, чертыхнувшись, загасил её. В это время подал голос лежащий на животе Филиппов.
— Интересно, а Силин его тоже замочит?
Этот новый взгляд на проблему удивил даже изощрённого Макеева.
— Ты думаешь, он способен и на такое?
— Ты же сам говорил, что Силин идёт по следу коллекции и убивает всех, кто приложил к этому делу свою руку , — напомнил оперативнику Ефимов.
— Ну это-то вряд ли. Ты представляешь, как охраняют таких людей, как Балашов? Но вот предупредить московских сыскарей стоит. Силин бродит сейчас где-то в столице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56